– Фонари я заправил, – доложил Зесс.
– Запаливай!
Рыцари цепочкой, ведя долгоногов в поводу, двинулись за Яром Кагаги. Высокий узкий переход соединял первый зал со вторым. Второй был куда обширнее, но почти всю площадь его занимало подземное озеро – холодная вода стояла черным зеркалом, отражая блики фонарей. Смутными пятнами в глубине проплывали рыбы, иногда поднимаясь к поверхности и выставляя наружу пучки усиков. По холодным стенам вяло ползали гигантские слизняки. Иногда они срывались и с шумом падали в черную воду. Тогда рыбы резко добавляли яркости свечению своих телец и прыскали в стороны, а слизень торопливо выползал на берег, освещая собой галечное дно.
Фонарь Давида замерцал и потух, но полной тьмы всё равно не было – мягкий, мертвенно-синий свет разливался по пещере, бледными пятнами выделяя лица. Светились пещерные грибы, жмущиеся к сырой стене. Более всего они походили на мячи в наборе – шляпки раздувались до величины волейбольного и футбольного мячей или ужимались к размерам мячика для гольфа. Грибы жались вместе, образуя грозди и пованивая гнильцой.
Хозяйственный Пусс набрал три полных мешка скользких крепких грибов. На ходу они терлись и скрипели, будто резиновые.
– Кхенти! – Кагаги подошел и указал на тесный проход, уводящий неведомо куда. – С долгоногами идти еще долго, но можно пролезть коротким ходом. Если протиснемся.
Давид припомнил свои занятия в спелеоклубе и кивнул:
– Попробуем.
Кагаги лег на живот и посветил в квадратное отверстие, которым начиналась отвесная шахта.
– Вниз! – сказал он.
– Я первый, – сказал Дава бодро и полез в черное зияние.
– На всякий случай, кхенти. Веревкой обвяжитесь.
– Вяжи!
Следуя советам горца, Виштальский протиснулся в ход ногами вперед, вытянув руки над головой. Подчиняясь силе тяжести, он медленно спускался, притормаживая бедрами и плечами, потому что руки пришлось держать навытяжку. Шахта закончилась тупиком, и Давид встал на дно все в том же положении. В самом низу в одной стенке оказалось небольшое квадратное отверстие, туда надо было просунуть ноги.
– Нормально? – глухо донеслось до него.
– Погоди… – прокряхтел Дава.
Сжатый плитами облицовки, он сперва медленно сел, не сгибая коленей, затем начал втискивать корпус и в конце концов оказался лежащим горизонтально на спине в узкой трубе.
– Спиной вниз, – еле донесся голос Кагаги, – носом вверх!
Давиду было нехорошо – его нос почти касался камня, руки неловко зажаты за головой, и не подтянуть их, отчего он чувствовал себя особенно беспомощным в каменной норе.
– Вперед.
Подтягиваясь пятками и отталкиваясь лопатками, Виштальский полз, пока ступни не уперлись в камень – ход изгибался под прямым углом. Давид, проклиная Яра и всех горцев разом, перевернулся на живот и нащупал ногами дальнейший путь – новый тесный вертикальный ход, заканчивающийся последним коварным изломом. Напрягая все силы, Давид извернулся, буквально ввинтившись в следующее горизонтальное колено, чувствуя, как больно давит разрядник.
В толще горы пещера многократно разветвлялась, и самые дальние ходы представляли собой тесные катакомбы с ровным полом и гладким, без малейших неровностей, сводом. Так и чудилось, что тут приложил руку человек, на самом же деле это оставили свой след огромные пузыри вулканических газов, которые пробивались сквозь огненное месиво у начала времен, когда Пустынные горы представляли из себя разлом коры, исходивший расплавленной лавой.
Давиду стало просторно – он смог подняться на четвереньки и выйти к большой пустоте в виде колокола. Отвязав веревку, он подергал за конец, и вервие простое уползло в узкий лаз.
Встав руки в боки, Виштальский осмотрелся. В глубине полости нашелся облицованный колодец с ледяной водой, и пол вокруг него был вымощен камнем, да еще на три метра возвышалась каменная терраса. Именно на нее выходил «длинный путь». А шагах в двадцати светился широкий пролом в стене.
– Я в рыцари записывался, – послышался натужный голос Зесса, вылезавшего из «короткого» хода, – а не в червяки!
Пыхтя, он вытащил себя из трубы. Следом показался Когг.
– А Кагаги где?
– Он наших ведет, по «длинному». И зачем было так рисковать?
– Это, брат, спелеология.
– Чего-чего?
– Наука ползания по пещерам!
– Вот застрянете, будет вам наука.
Щурясь на свету, Давид проморгался и разглядел долину внизу – зеленую, с огромными кругами пустой земли, желтыми и блестящими. Вдали различимо темнели Одинокие горы. Где-то там, на Перевале, хранит свои сокровища Корабль.
Достав из кармана-набрюшника дозиметр, Давид успокоился – горел зеленый индикатор. Унялись «смерть-лучи».
Обширная долина, замкнутая с запада цепью Пустынных гор, а с востока – хребтами гор Одиноких, ничем особенным не впечатляла. Холмы тянулись за холмами, рощицы вилльн перемежались участками сухого буша, где длинные вьющиеся плети кустов, зеленые и колючие, закручивались в спирали и переплетались так, что ни пройти ни проехать. Изредка попадались соленые озерца, опушенные по берегу разноцветным налетом солей. Высохшие русла угадывались по гладким корневищам, обточенным потоком и выбеленным солнцем. Журчали и «действующие» ручьи – пятнистая трава почти полностью скрывала их, оккупируя оба бережка и сплетаясь над водой. Так что, когда приходила пора поить долгоногов и наполнять фляжки, рыцари доставали мечи и устраивали сенокос.
– Странно… – выговорил Зесс, щурясь на ярком солнце.
– Что тебе странно? – тут же среагировал Рагг, сутуловатый и горбоносый, похожий на земного грифа.
– А ты погляди, какие тут вилльны.
– Обычные вилльны, – пожал плечами Диу, широкогрудый, колченогий, с плешью на голове, которую он прикрывал длинной прядью волос, сложенной втрое и прилизанной.
– Плохо ты смотришь. Найди тут хоть одно большое дерево. Нету таких! Все вилльны маленькие, как саженцы.
– Может, тут пожар был?
– Ты что? Вилльны не горят!
В это самое время долгоног Диу оступился на песчистом откосе, и целый пласт сухого, рассыпчатого грунта съехал вниз, оголяя обгорелый пень размером с обеденный стол.
– Гляди, умник! А ты говоришь, не горят!
Зесс лишь фыркнул презрительно, будто подражая своему долгоногу.
А вот Давида насторожило иное – не флора, а фауна. Вернее, отсутствие оной. Никто не гукал с ветвей молодых вилльн, никто не топотал в кустах, яростно взвизгивая. Тишина стояла в округе, и ни одного следа не отпечатывалось на земле.
Рыцари обогнули круглый холм и вышли на ровное место. Впереди, протягиваясь с юга на север, возвышался травянистый вал. Метров на триста поднимался он к небу, застилая Одинокие горы, и меньше всего походил на гряду холмов. Скорее возникала аналогия с насыпной плотиной – так ровны были края вала и его верх.
– Тут дорога! – крикнул Зуни-Ло. – Смотрите!
И впрямь, по большей части скрытое под наметами песка, проглядывало полотно шоссе, бугорчатое и раковистое от времени.
– Давайте по ней, – решил Виштальский, и копыта долгоногов зацокали по пластилиту.
Дорога, то покрываясь метровым слоем наносов, то выглядывая серым краем, прочертила прямую линию и подвела гвардейцев к самому валу, рассеченному узкой выемкой, – будто батон разрезали пополам и чуть-чуть раздвинули края половинок.
Отвесные стены выемки были облицованы чем-то гладким, местами осыпавшимся, и хранили приятную прохладу.
Давид одним из первых миновал «разрез». Выехав на солнце, он остановился.
– О-о-о! – выдохнул Зесс, выезжая следом. Перед ними раскинулся громадный город. Его колоссальные постройки поражали воображение размерами и формой – во все стороны от вала тянулись ряды крутых куполов стометровой высоты, невозможных волчков-воронок, каждый из которых упирался в землю тонкой ножкой-основанием и расширялся кверху этаким раструбом. Разрезанные пирамиды, перекошенные синусоиды, промятые кубы. Не было прямых углов, горизонтальных плоскостей – откосы наклоненных стен плавно изгибались, переходя от вертикали к горизонтали винтообразными или спиралевидными поворотами. Иногда на верхних площадках «воронки», поднимающейся вдали, пузырилась полусфера, порою волчки изображали веретена. И все это круглилось, изображая фигуры вращения, сплеталось, двоилось и троилось, доходя до высот в добрых двести—триста метров! Никаких улиц в земном понимании не наблюдалось, просто залитые пластилитом площадки вокруг оснований домов сливались друг с другом, образуя цепочки кругов и овалов. И нигде ни кучки песка, ни вороха нанесенных листьев – чисто было в тени исполинских «волчков» и наклонных стен, чисто и пусто. И ни следа «зеленых насаждений» – ни скверов, ни газонов. Видать, Волхвы не смешивали городскую застройку с природой. Зато прямыми «аллеями» вытягивались вдаль удивительные «деревья», металлические фракталы – от толстых стволов отходило по два—три «сука», выпускающих строго по вертикали трубчатые «ветки». Ветер поддувал в них, извлекая тоскливые, стонущие звуки. Антенны это? Или энергозаборники?
Давид почувствовал, как по телу прошел холодок. Когда трапперы говорили ему о Городах Творцов, он полагал, что речь шла о базах Волхвов. А оказывается, на Маран-им стоят настоящие города. Мегакомплексы, как их называл Свантессен. Увидеть подобное было мечтой всякого ксенолога, однако даже такое светило, как Линдгрен, членкор Мировой Академии Наук, уверял, что Волхвы не имели крупных поселений, а только базы. Они, дескать, только и знали, что летать эскадрами по Галактике и за ее пределами, основывая временные плацдармы. Впрочем, Линдгрен допускал, что на материнской планете Волхвов города имелись – хотя бы в качестве музеев.
– Вперед… – проговорил Давид осипшим голосом, прочистил горло и повторил: – Вперед!
Азарт первооткрывателя овладел им, как в золотые годы детства, когда даже остров на пруду мог хранить пиратские клады. Правда, тогда было иначе. В пору босых ног и коленок, крапленных бактерицидкой, в душе трепетала надежда на то, что игра вдруг да и обернется действительностью – лопата грюкнет о крышку старинного сундука, а под нею маслянисто заблестят дублоны и пиастры. Теперь же Давид чувствовал, что «объелся» тайнами и находками. Было такое впечатление, что он весь месяц таскался по анфиладам комнат, каждая из которых являлась сокровищницей. Золота – по колено, драгоценные каменья – осыпями, рукописи – развалами. Бери – не хочу. Давид вздохнул. Мало тайн – скучно жить, много их – душа устает удивляться и трепетать. Никак не угодишь этой душе!