– Всю книжку? Я что, совсем уже…
И обернулась к полке, где стояли среди других книг две с фамилией старика на корешках. Сказала:
– А помнишь, читали когда-то его книги?
Она взяла с полки ту, в которой про девочку и зайца, стала листать. Сказала:
– Ох, я ревела над этой вот.
И кивнула на Павлика:
– Сейчас они-то такое читать не станут.
Павлик ушёл в кухню, сел в темноте у окна, стал ждать, когда тётя Наташа уйдёт. К нему доносился её голос:
– Я слышала, он вроде всю жизнь прожил в лесу. Думала, если он жив, то и сейчас живёт где-то среди зверей.
И мама отвечала:
– Он только до пятнадцати лет в лесу жил. А потом в училище поступил.
Тётя Наташа спрашивала:
– А чего ж он тогда… Как будто всю жизнь там жил? И ещё в его книгах так много умирают, я не могу!
Мама ей говорила что-то тихо, и тёти-Наташин голос звенел в ответ:
– Раньше в книгах так часто кто-нибудь умирал! И не боялись же это детям давать. А теперь всем нужен счастливый конец!
Павлик тихонько вышел в подъезд и позвонил к соседу.
– Я дочитал про волка, – сказал он. – Вы не написали там дальше: того мальчика не ругали потом? Забыли, что ли, про это написать?
– Это я мальчик, – сказал старик. – А папы и его товарища давно нет на свете. Разве так важно сейчас, ругали они меня или не ругали? Самое главное – я спас волка. Мне очень, очень хотелось спасти волка.
Павлику в его словах послышалось странное.
– Много лет хотел я спасти волка, – повторил старик. – Когда мне было пять лет, однажды зимой поднялась такая метель, что, когда к нам постучали в окно, никто и не расслышал…
Он говорил точь-в-точь так, как написал в своей истории. Папин друг вёз куда-то живого волка. Мальчишка вышел из дома поглядеть на него. Волк лежал связанный, пятилетний Игнат встретился с ним глазами, да так и застыл и потом ещё много лет помнил этот взгляд. И его мучила вина, он думал: «Почему я не развязал его?» В глазах у волка он видел небывалое, не встреченное никогда больше желание жить, желание свободы и тоску по ней. Надо, надо было отпустить его, думал он уже взрослым. Всю жизнь он верил, что звери чувствуют добро и что ему, мальчику, волк ничего бы не сделал. А про то, для чего нужен был волк папиному товарищу, куда тот вёз его и что сказали бы старшие, увидев пропажу, – про то Игнатий Иванович вовсе не думал.
– Много лет я представлял, как напишу этот рассказ – про то, как я спас волка, – говорил Павлику старик. – Переиграю то, что было давно, переменю прошлое. Но мне страшно было решиться на такое. И только теперь я подумал: сколько мне лет, сколько ещё я буду откладывать – уже и умирать пора… И вот поменял я, что было, – выжил мой волк, в лес ушёл, только его я и видел…
Павлик с опаской посмотрел на старика, заметил, что они так и стоят у него в полутёмном коридоре. Кот вышел из комнаты и тёрся о Павликовы ноги. В дверь позвонили, и она сразу открылась – было не заперто, – и мама сразу схватила в охапку Павлика, сказала:
– Конечно, надо было здесь тебя искать!
Дома он спросил:
– А почему в книжках раньше много умирали?
– В каких книжках? – переспросила мама.
Сказала неуверенно:
– Наверно, теперь медицина лучше.
Павлик назавтра в школе думал, что девочка, которой хотелось поймать зайца, жила давно, вот врачи и не смогли вылечить её. У Кати Анохиной всё должно быть хорошо, она же учится в санаторной школе! Но ведь и в старые времена люди болели и выздоравливали. Почему старик в своей книжке не захотел спасти её, как спас волка? Надо будет спросить его. А если старик не захочет ничего поменять, Павлик попробует сам переписать историю, так, чтобы девочка осталась жива. Возьмёт новую тетрадь, на обложке напишет: «Книга». Или нет, и так будет понятно, что это книга. Он напишет такой же заголовок, как у той, старой. Но это будет уже вторая часть, продолжение!
Так думал он и по пути домой – и он не понял, откуда они появились. Толик Андреев и его старший брат вышли из-за снежной кучи возле подъезда. Павлик сразу понял, что это Толиков брат, шестиклассник. И тот видел, что уже ничего говорить не надо, Павлик и так всё понял. Павлик и не испугался даже, а только досаду ощутил и удивление: вот оно как бывает, оказывается. Толик грозился, мол, брату скажу, – и сказал, и брат специально пришёл сюда его бить. Было им, значит, известно, где Павлик живёт, или теперь нарочно они узнавали. Бить его будут, видно, здесь, у подъезда, на этом белом снегу. Павлик огляделся: по двору к ним шёл старик, а перед ним бежал, натягивая поводок, рыжий кот.
– Мой сосед идёт, – сказал Павлик мальчишкам.
И они трое стали глядеть, как грузный старик медленно приближается по дорожке. У подъезда он поздоровался и спросил:
– Павлик, твои товарищи?
Павлик кивнул, и старик улыбнулся Толику с братом, сказал:
– Хорошо… А как же зовут товарищей?
– Это Толик Андреев, – нетвёрдым голосом сказал Павлик. – А это…
– Это Петя Петухов! – перебил его Толиков брат.
И старик снова протянул, теперь уже неуверенно:
– Хорошо.
Он медленно наклонился, поднял кота на руки. Ещё раз оглянулся на мальчиков, хотел что-то сказать, но не сказал – и вошёл в подъезд.
– Что ж ты не ушёл с ним? – спросил Толиков брат, когда за стариком захлопнулась дверь.
Павлик удивился. Он только теперь представил, что мог бы шмыгнуть в подъезд вслед за Игнатием Ивановичем.
– А он знает, – сказал брату Толик, – что мы снова придём. А этот старик его всё время караулить не будет.
– Ну да, – подтвердил брат. – И мы же можем его вон там, по пути, встретить. – Он кивнул на угол дома.
– И этот твой дедушка ничего не сделает.
Павлик хотел сказать, что это не дедушка вовсе – сосед. Но Толиков брат сплюнул на снег и сказал:
– Да он и так ничего нам не сделает. Сам еле ходит.
И Павлик почувствовал несправедливость и сказал:
– Он волка спас.
Братья уставились на него.
– Он старый уже, – сказал младший.
А старший спросил:
– Где тут, интересно, у нас волки?
Павлик вслед за ним оглядел одинаковые многоэтажки. Почему-то важно было, чтобы они поверили. Чтобы не стали смеяться над стариком.
– Это давно было, – заговорил Павлик. – Он тогда в лесу жил. И он сперва испугался и не спас волка. А потом переиграл всё и спас. Разрезал верёвку – и всё, волк в лес убежал…
Ему всё в этот миг понятно было: ну да, старик всё переиграл, вот только как Андрееву с братом про это сказать, он не знал.
Оба они глядели на него, силясь что-то понять.
– А, давно, – сказал наконец старший, как будто подводя итог и соглашаясь: мог старик волка спасти, если это было давно.
И младший кивнул, потому что он всегда соглашался со старшим.
С волком теперь всё было понятно, и казалось, что всё понятно и с Павликом тоже. Братья топтались возле чужого подъезда, потом старший сказал:
– Ну что? Домой?
Толик вопросительно на него поглядел. И брат вполсилы дал ему подзатыльник. Сказал:
– Не ссорьтесь, пацаны. А то как два дурака.
Павлик смотрел, как они идут через двор по белому, нетронутому почти снегу. Там были только следы старика и следы кота. Потом он спохватился: «Да, ведь надо домой!» И пошёл в свой подъезд.
Старуха Звездопадова
Всюду висели афиши: «Скоро! Соревнования спортивных семей!»
Завуч поймала Алика в коридоре, руку подставила так, чтобы он налетел на неё. Спросила:
– Ваша семья участвует в соревнованиях?
– Н-нет, я не знаю точно, – ответил Алик.
– Как так? – укорила его завуч. – Твоя мама занимается спортом!
– Не занимается она, – замотал головой Алик. – Совсем! Она только танцует босиком. И то если никто не видит, даже папа…
Тут он запнулся. Мама, должно быть, хочет, чтобы про танцы никто не знал. Только он, Алик, Маша, Ваня и маленькая Милка могут знать. Потому что они танцуют вместе с мамой – и тоже кружатся и прыгают, высоко вскидывая ноги. Даже Милка пытается за всеми повторять. Если бы кто-то увидел их – наверняка стал бы смеяться, даже папа. И когда он возвращается с работы, мама приглушает музыку и говорит чуть виновато:
– Мы тут немного разминались…
Правда, один раз она сама рассказала, что танцует, – и кому? Совсем чужой старухе. Они впятером шли через базар, и вдруг маму окликнули:
– Женщина, купите себе пуанты!
Старуха была жилистая, почерневшая, с огромным носом. Волосы туго стянуты назад – такие гладкие, точно приклеенные к голове. А перед старухой на прилавке лежали непонятно какие вещи, цветные лоскутки, ленты, метёлки из травы, стояли пузырьки с коричневой, зелёной, чёрной жидкостью, и ещё много, много всего теснилось перед ней. Старые игрушки точно были! Алик запомнил дудку с трещиной во всю длину. Он ещё удивился: «Кто купит такую, сломанную?»
В руках старуха держала по тряпочному тапку с завязками и для чего-то – с квадратными толстыми носами. Завязки болтались на ветру.
– Я не танцую, – сказала мама старухе.
А та ответила недоверчиво:
– У вас четверо детей, и вы не танцуете? Были бы у меня четыре такие оглоеда, я бы каждый день перед ними танцевала!
Мама стала оправдываться:
– Нет, я танцую, конечно… Когда никто не видит… И я босиком! А эти, пуанты, они мне будут велики.
– Сорок второй размер, – гордо ответила торговка и для верности с силой потопала на месте, за прилавком. – Большая нога – значит, на земле крепче стоишь!
Мама неловко улыбнулась, не зная, что сказать. И следом улыбнулись все они: Алик, Маша, Ваня и Милка. И дальше пошли вдоль ряда. А старуха им вдогонку кричит:
– У меня ещё есть размеры!
Мама через плечо бросает ей:
– Спасибо!
Старуха опять:
– Ну тогда музыку, чтоб танцевать, купите!
Алик оглянулся, а она размахивает своей треснутой дудкой.
Мама приобняла Алика на ходу, спросила сердито непонятно у кого: