– Зачем я только ей сказала, что танцую?
И на него, должно быть, мама сейчас бы рассердилась. Зачем он стал рассказывать в школе, что она танцует? Это, наверное, секрет.
Он улыбнулся завучу неловко, сказал:
– Мне к Маше, в первый «А», нужно, – и шмыгнул на лестницу.
В спину раздалось:
– Надо участвовать в соревнованиях!
Алик заходил к Маше каждый день – поглядеть, всё ли в порядке. А тут вдруг прямо к нему идёт Машина учительница. Он думал, сестру сейчас ругать будут. Но учительница спрашивает у него:
– Мама с папой слышали уже? Скоро соревнования спортивных семей!
Алик не успел удивиться, что ему за перемену второй раз про эти семьи говорят. А Машина учительница уже объявляет им с Машей:
– Ваш папа просто не может не участвовать! До сих пор помню, как в третьем классе он взял кубок!
И завуч тут как тут. Видно, за Аликом следом шла.
– А мама, – говорит, – у них скачет со скакалкой, как козочка! Я всё гляжу в окно…
Алик морщится. Мама – как козочка! А Машка объясняет:
– Это потому, что у папы бессонница!
И тоже спотыкается. Вдруг про бессонницу не надо было говорить? Папа не любит, когда ему напоминают про его бессонницу. По утрам он собирается на работу, и мама наливает ему чай молча – она объясняла им: бывают такие часы, когда с человеком ни о чём не надо разговаривать. В эти часы кругом должно быть тихо-тихо. Зато вечером она пробует с папой заговорить, спрашивает, как у него день прошёл. И папа в ответ ей что-то непонятное мычит. Она тогда говорит: «А ты сегодня ночью спал хоть немного?» – хотя все и так видят, что не спал. Мама начинает оправдываться перед ним:
– Но Милка же за всю ночь не просыпалась!
И он тоже оправдывается:
– Да мне не Милка спать не даёт, я сам себе не даю. Я говорю себе: «Восемь часов у тебя на сон – как раз норма для человека! Давай быстрей засыпай!» Но если тебе надо что-то сделать побыстрее, то спать не получается. Потом я смотрю на часы и говорю себе: «Вот, семь часов спать осталось. Ещё можно выспаться, если прямо сейчас уснуть! Спи поскорей!» Но снова не засыпается. И я лежу в темноте, стараюсь вас не разбудить, а после говорю себе: «Всего-то четыре часа у тебя, успей немного поспать!» Но всё равно не успеваю.
Мама тогда одевает Милку и Ваню и Алику с Машей велит самим собираться на улицу – чтоб дома стало совсем тихо и папа мог прямо сейчас поспать. Чтобы у него много часов было на сон.
Мама кладёт в рюкзак бутылочку с кефиром для Милки, а скакалки, свёрнутые, уже лежат на дне. А мяч кто-нибудь в руках несёт.
Площадка на улице маленькая-маленькая. А вокруг неё много окон. И где-то, значит, среди них есть окна школьного завуча Натальи Андреевны.
Когда они впятером, вспотевшие, возвращаются домой, мама велит Алику в носках зайти в родительскую спальню, где стоит Милкина кроватка, и тихо-тихо принести на кухню одеяло. «Укутаю её, – говорит, – пусть в кухне засыпает, а с вами мы тихонько поиграем в игру».
Алик только заходит в комнату, а папа раз – и под одеяло с головой. Книжка с кровати на пол падает, громко ударяется. Алик нагибается поднять, а папа высовывается из-под одеяла и просит шёпотом: «Маме не говори, что я не сплю».
Думал Алик потом, думал, как папа может совсем не спать. Однажды попробовал тоже, лежит и думает: «Я как папа, не сплю», – и оказалось, что уже в школу надо вставать, а как уснул, он не заметил.
Можно в школе рассказывать, что папа не спит, или нельзя, им никто не говорил. Но завуч и не стала расспрашивать про папину бессонницу.
– Я, – говорит, – пойду звонить вашим родителям. Кто же ещё у нас лучшая спортивная семья?
Алик не представлял, сколько в городе спортивных семей. Целый стадион! Некоторые родители выглядели как бабушки с дедушками, а некоторые сами были как старшеклассники. Все искали в толпе знакомых, чтобы обниматься с ними, пока человек с громкоговорителем не приказал строиться и равняться на флаг.
Стадион был новый, трибуны желтели и краснели пластмассовыми сидениями, футбольное поле зеленело. За полем белели какие-то стройматериалы, сваи – Алик слышал, что строят бассейн. Но пока ещё там был пустырь, и тоже зелёный-презелёный.
На трибунах почти не было людей, потому что все, кто пришёл, хотели бегать, поднимать гири, прыгать со скакалкой. Только две-три старых бабушки сидели там. Папа зевал у Алика над головой, как будто у него уже кончилась бессонница. Но когда надо было бежать эстафету, он так рванул, что потом уже было неважно, что он, Алик, пробежал так себе, а Машка вообще растянулась на дорожке и потом шла, припадая на правую ногу, хотя он ей орал: «Беги! Беги!» А мама рядом кричала что было сил:
– Маша! Маша, ты молодец! Умничка!
С трибуны тоже кто-то отчаянно, хрипло кричал кому-то:
– Жми! Жми! Давай!
А когда уже можно было дотянуться до палочки в Машиной руке, мама выхватила её у Маши, и Алик не понял, как она в один миг так далеко оказалась, и охнул: «Мам…» – а она уже на другом конце дорожки, там её Ваня ждал. С трибун свистели – чья-то бабуля, оказалось, может свистеть, и она старалась подбодрить своих. По Ване было видно, что он боялся растянуться, как сестра, его все обгоняли. Но папа уже заранее спас положение, он обеспечил их семейной команде такой отрыв, что Ваня теперь мог бежать как угодно.
И гирю папа поднял много раз, и приседал он дольше всех пап! Все папы были раздеты по пояс, потные, от них шёл пар. Папа сказал маме:
– Надо передохнуть.
За футбольным полем был пригорок. Папа спрятался за ним и лёг в траве. Маму позвали отжиматься от скамейки. Алик, Маша, Ваня и Милка пошли за маму болеть. Потом сразу надо было прыгать в длину – судья за всеми следил и складывал результаты на калькуляторе. Победит та семья, у которой мама, папа и все дети вместе прыгнут дальше.
Мама пошла папу звать – и сразу же прибежала одна.
– Сами попрыгаем, – говорит им, – а папа пусть отдыхает!
И результат у них был меньше, конечно, чем у тех, кто прыгал с папой. А потом всех позвали играть в дартс, стали кидать дротики, и Алик не ожидал, что наберёт столько очков! Оказывается, он два раза попал туда, где результаты утраиваются, а потом туда же попала мама, и судья сказал:
– Новичкам везёт.
А потом спросил:
– А где ваш папа?
Мама растерялась:
– Он… Это, не может… Мы без него, нам так посчитайте результат…
Но судья сказал:
– Здесь соревнования семей! Вы должны были прийти в полном составе. Только у кого один родитель, тем можно с одним. Или если вы можете справку предоставить, что кто-то отсутствует по уважительной причине.
– А прыжки нам без справки записали! – начала мама.
Тогда судья по дартсу им говорит:
– Сейчас пойду к судье по прыжкам, разберусь с ним.
И ушёл.
– Ну вот, – говорит мама. – Зря я сказала про прыжки. Теперь нам и прыжки не засчитают.
Все огорчились. Ваня спрашивает:
– Что же делать теперь?
А мама говорит:
– Ты б лучше спросил, как там наш папа.
Пошли они за пригорок, а там на лужайке – народа! Две девчонки, сидя на траве, пьют лимонад. Чей-то чужой папа устроил разминку – приседает-то на одну ногу, то на другую. Чья-то мама, с виду как старшеклассница, поит свою малявку кефиром из бутылочки. А их – Аликов, Машин, Ванин и Милкин – папа в траве лежит, на правом боку, и обе ладони – под щекой, как учат в детском саду. Лицо румяное, дышит медленно, глубоко. Со стадиона музыка летит, крики – ему хоть бы что. А мимо по тропинке от трибун идёт худая-прехудая старуха с большим баулом. Остановилась возле них и говорит маме:
– Здравствуйте, женщина! Вы тут опять со всеми оглоедами? Я-то гляжу, на базаре сегодня мало народа. А все, оказывается, вот где, на стадионе!
Мама отвечает:
– Не шумите, пожалуйста. Видите, человек спит.
Старуха в ответ спрашивает:
– Ночью не спал, что ли? Может, вообще страдает бессонницей?
Маме не хочется вести пустые разговоры. А старуха не отстаёт:
– Ну, что молчишь? Если бессонница – то хочешь, я вылечу его?
– Как так – вылечите? – не понимает мама.
Старуха говорит:
– Волшебную травку дам, будешь ему чай заваривать. Волшебные слова скажу. И просто всей душой пожелаю здоровья. Моя душа-то сколько лет в одиночестве живёт, не тратится ни на кого, в ней силы накопилось много.
Мама говорит с сомнением:
– Ну, если хотите, пожелайте.
– А ты, – отвечает старуха, – ты за это у меня купишь…
– Пуанты? – спрашивает мама.
– Нет, – отмахнулась старуха. – Я помню, что танцуешь ты босиком. Музыку ты у меня купишь! Вот, продам я тебе сонную музыку. Хочешь, сонный баян продам?
– Это как? – спросила мама.
И Алик тоже спросил:
– Разве сонные баяны бывают?
Старуха строго на него поглядела, говорит:
– Негоже перебивать, когда старшие разговаривают. Разве тебя не учили?
И перевела взгляд на маму.
А мама ей сказала:
– Извините. Если нам что-нибудь надо будет, мы купим в магазине. Мы сами решим, что покупать.
И отвернулась.
Старуха снова встала перед ней и говорит:
– Женщина, вы, может, не узнали меня? Я Линда Звездопадова.
– Очень приятно, – сказала мама.
И Алик закивал тоже:
– Очень приятно…
– Я Линда Звездопадова! – снова сказала им старуха. – Когда-то каждый человек в городе слышал моё имя. Я танцевала в нашем театре, когда он ещё не был похожим на театр и злые языки называли его сараем. Все главные партии в спектаклях были мои. В газете печатали мою фотографию, и у меня дома есть эта газета.
И она поглядела на них гордо, как будто ждала, чтобы они сказали ей: «Вы молодец!» Но как скажешь «молодец» такой старой бабушке? Алик подумал: «Наверно, мама знает, что надо сказать».
Но оказалось, это ещё не конец старухиной истории. Она как будто не хотела продолжать, но сделала над собой усилие – и стала говорить дальше, всё так же громко, и получалось, что она всё больше хвастается: