– А не хочешь ли приобрести для отряда браунинги?
– Нам нужно оружие, которое не дает осечек.
Зимний Кайзервальд был удивительно хорош, и невысокие елочки в белоснежном уборе сразу навели Лабрюйера на мысль о фонах.
– Вот этот пейзаж надо бы снять и отдать нашему мазиле, пусть увеличит, – сказал он.
– Так удобно? Привстань на носки, – ответил Хорь; стоя на корточках, он затягивал ременное крепление на правом сапоге Лабрюйера.
– По-моему, удобно.
– Вот, гляди, хорошая лыжня. Иди спокойно, спешить нам некуда… гляди!..
Лабрюйер увидел девушку-лыжницу, съезжающую с невысокой горки. Девушка была в очень толстом свитере с высоким воротником и теплой юбке, а под юбкой – заправленные в ботинки шаровары.
– Красавица, – согласился он.
– Ага. Здесь, я смотрю, многие катаются. Вон, видишь, там еще лыжня. Ну, с Богом!
Хорь заскользил вперед – шел не слишком размашисто, чтобы дать Лабрюйеру возможность освоиться с неуклюжей деревянной обувкой. А Лабрюйер, поняв, что на прямой лыжне грохнуться затруднительно, наслаждался морозным воздухом, имевшим тут, в Кайзервальде, какой-то особенно хмельной вкус. Скорость также радовала – неутомительно, однако быстро Лабрюйер катил по лыжне и, освоившись, стал таращиться по сторонам.
Скоро они вышли к неровным кварталам вилл и коттеджей. Хорь остановился и достал из-за пазухи карту.
– Вот тут пойдем прямиком через лес и выйдем к яхтклубу, – сказал он, обернувшись. – Полюбуемся на твоих матросиков.
Яхтклуб выглядел так, словно туда по меньшей мере две недели не ступала нога человека. Не то что запорошенная снегом лыжня или ямы, оставшиеся от сапог или валенок, – вообще никакие следы не вели к длинному молу и двум причалам, к деревянным зданиям, одноэтажному и двухэтажному.
– Ничего себе сторожа… – проворчал Лабрюйер. – Хорь, мне эти домишки не нравятся. Там можно спрятать покойника до весны, а потом спустить его в озеро.
– А что, у нас есть пропавшие покойники?
– Леман и Собаньский – по крайней мере эти.
– Идиотом нужно быть, чтобы тащить труп Лемана через весь город. Да и тело Собаньского нужно искать где-то у Александровских ворот. Или на пустырях за «Унионом».
– Да, идиотом. Но если человека убили совсем рядом… или даже двоих…
– Кому и зачем понадобилось бы убивать Франка и Герца? – сразу сообразил Хорь.
– Тому, кто сообразил, что я уже подобрался совсем близко к маньяку.
– Розенцвайг?
– Слушай, Хорь, ты лучше меня знаешь, что такое зимний лес. У Розенцвайга есть мотоцикл. Легко ли на мотоцикле ездить по снегу?
– Он мог приехать по озеру, прямо по льду… – Хорь задумался. – Там открытое пространство, подует ветер – и унесет снег, останется только лед… А вот в лесу, сам видишь, порядочные сугробы…
– Вижу. Кто мог предупредить Розенцвайга?
– Слушай, Леопард, а так ли прост Феррони? Он после той стычки околачивался иногда на Александровской и Гертрудинской, это я точно знаю…
– Ламберт!
– Но Ламберт понятия не имел, что ты гоняешься за маньяком.
– Нужно сесть и вспомнить всех, кто мог бы, следя за мной, об этом догадаться.
– Леопард, ты что-то разволновался. Вот что – и это я как командир говорю! – нужно поискать Франк и Герца. Может, все не так уж скверно, а они – просто два старых бездельника? По случаю снегопада заперлись в поблизости в чьем-то доме, пьют шнапс и закусывают кровяной колбасой?
– Это не просто два старых бездельника. Судя по всему, они выкрали для Розенцвайга ту девочку из Выборга. Но ты прав – нужно убедиться.
– Возвращаемся и ищем хоть какого-то прохожего.
Но они нашли не прохожего, а синий «Руссо-Балт».
Автомобиль стоял у забора дачи, у самых ворот.
– Кто-то приехал ненадолго и скоро уедет, – предположил Лабрюйер. – Ты уверен, что это та самая модель – как там ее?
– «С-24». Думаю, да. На этом автомобиле увезли Вильгельмину, – сухо ответил Хорь. – Ну что, садимся в засаду?
– Роем медвежью берлогу? Хорь, тебе не приходилось зимой в засаде сидеть, а мне приходилось. Мы себе все отморозим до звона. Мы не так одеты, чтобы сидеть в снегу.
– Но что же делать? Нельзя этот автомобиль упускать.
– Кататься кругами и наблюдать издали. На что у нас бинокль?
– Издали! Тут же лес, местность плоская, ни одного холма!
– А как сюда подъехал этот автомобиль? По лесным буеракам? Где-то должна быть прямая дорога, с которой видно эти ворота.
Они выехали на открытое место и увидели эту дорогу – белую и наезженную. Хорь опять достал карту.
– Мы находимся посередке между джутовой мануфактурой и яхтклубом, ближе к мануфактуре, – сказал он. – Вот, посмотри…
– Отходим сюда.
– Отходим…
Они покатили по дороге, то и дело оборачиваясь. Потом Хорь остановился и выпростал из-под полушубка бинокль.
– Отлично видно, – сказал он. – На, погляди.
– Там, за воротами, что-то делается. Люди ходят.
– Дай бинокль! Леопард, там этот чертов шофер! Выходит в калитку! Не мешай… он заводит автомобиль, крутит стартер… ага, завелся! Он садится в автомобиль… Леопард, вышла женщина… Это Лемберг! Они куда-то вместе собрались! Догоняй!..
Бегал на лыжах Хорь отменно. Лабрюйер не столько понесся, сколько пошлепал за ним следом. Ему эта история нравилась все меньше, он остановился, достал из плечевой ременной петли револьвер и сунул в карман полушубка.
У Хоря хватило ума сойти с дороги и бежать параллельно ей лесом. Лабрюйер видел издали, что автомобиль свернул налево; надо полагать, и Хорь видел сквозь древесные стволы этот маневр. Можно было только догадываться, насколько он отстал от синего «Руссо-Балта».
Оказалось, дорога неожиданно спускается, и не очень крутой откос был примерно таким, как на Романовской между Александровской и Дерптской; Лабрюйер слыхал от стариков, что холм образовался на месте старого чумного кладбища. Лыжи сами заскользили вниз с неожиданной скоростью, и Лабрюйер, не ожидавший от дороги такого подвоха, сел на зад. Пришлось высвобождать сапоги из креплений, вставать, опять налаживать крепления.
Из-за елок раздался свист. Лабрюйер, воевавший с ремнем и пряжкой, посмотрел в ту сторону, не разгибаясь, и увидел физиономию Хоря.
– Сюда… – Хорь сделал знак рукой, и Лабрюйер, стараясь не потерять левую лыжу, вкатился в лес и затормозил о пень.
– Да осторожнее ты! Слушай, я их нагнал! Она вышла из автомобиля возле виллы – ничего не скажешь, знатная вилла! И минуту спустя к калитке подъехала лыжница – не та, что мы видели, другая. Леопард, или я совсем уж умом повредился, или это была Ангелика Рейтерн! Помнишь, я с ней в Латышском обществе познакомился?
– Сестра Теодора Рейтерна?
– Ну да, она! Оказывается, эта любительница оперного пения зимой живет на вилле в Кайзервальде! Хотел бы я знать, чья это вилла…
– Скорее всего, старого Рейтерна.
– Значит, и он там зимой живет? И каждый день ездит в городскую управу? Вот тоже удовольствие… Ну, отцепляйся от пня – и покатили!
– Куда еще покатили?
– К вилле! Нужно понять, что там происходит.
Хорь ловко, не запутавшись в лыжах, развернулся, ударил палками в снег – и понесся к загадочной вилле, а Лабрюйер неторопливо двинулся следом. Когда он догнал Хоря, тот уже держал у лица «Атом».
– Прямо тебе царские хоромы, – сказал Хорь. – Неплохо живут члены рижской управы…
Серебристо-розовая каменная вилла, стоявшая на пригорке, была трехэтажная, с высокой крутой крышей, на каждом этаже угловые террасы, отделанные настоящими деревянными кружевами, это если смотреть с фасада. А если подкрасться сзади – то имелась башенка в рыцарском стиле, и при ней маленький каменный бастион, аршина в четыре высотой, на котором летом, должно быть, устраивали званые вечера с танцами. Под бастионом, скорее всего, были какие-то хозяйственные помещения.
– Да, такой дом – дорогое удовольствие, – согласился Лабрюйер. – Но ограда какая-то хлипкая. А автомобиль куда подевался?
– Не знаю… Пока я за тобой бегал, он исчез.
– Может, развернулся и к джутовой мануфактуре колеса направил? Или хотя бы к тем воротам, где он подобрал Лемберг?
– Мы туда вернемся… – задумчиво сказал Хорь. – Только исследуем окрестности. Мне не нравится, что эта Лемберг подружилась с Гели Рейтерн.
– Может, все дело в оперных ариях?
– Сомневаюсь. И ты тоже сомневаешься. Ну, пошли, посмотрим, что там на задворках.
На задворках, довольно далеко от виллы, были службы – низкое здание с длинными окнами чуть ли не под самой крышей, в котором Лабрюйер и Хорь опознали конюшню, два сарая. На площадке между сараями двое мужчин пилили уложенное на козлы бревнышко.
Лабрюйер взял бинокли и пригляделся.
– Порванного уха не вижу под шапкой, бородавки на ноздре тоже не вижу, но бороды – те самые, «шкиперские», – доложил он.
– То есть бороды – единственная примета?
– Боюсь, что так. И если это Франк с Герцем – то все более или менее сходится. От этой виллы до яхтклуба рукой подать. Сфотографируй-ка их, Хорь. Покажу Андрею.
– Странно, что они вообще у причалов не показываются.
– Мне тоже странно. Хотя там вроде воровать нечего, но мне рассказывали историю про рижский частокол. Полвека назад у Риги были и бастионы, и равелины, а еще до того, век назад, наверно, в версте от бастионов с равелинами была частокольная полоса укреплений. Так наши добрые рижане ее по ночам растащили на дрова. Как бы здешние рыбаки на причалы не покусились…
– Им же хвороста и всякого бурелома в лесу хватает.
– То бурелом, а то – оструганные доски, в хозяйстве пригодятся. Сделай побольше кадров.
– Далековато эти молодцы…
– Ты же умеешь!
– Ну, постараюсь.
– А потом к джутовой мануфактуре.
– Сперва к тем воротам, откуда вышла Лемберг.
Но ворота оказались заперты, следов синего «Руссо-Балта» Лабрюйер с Хорем не обнаружили, во дворе никого не было, труба над деревянным домом не дымила. Хорь сфотографировал дом дважды.