Жизнь потихоньку налаживалась. Отец скромно проработал несколько лет. Его ценили и знали как аккуратного и честного работника. На работу он всегда ходил в белом чесучовом костюме. Костюм стирал сам, а погладить просил меня, потому что у меня, он говорил, это получается лучше.
Однажды в больницу прислали нового главврача. Это оказалась одинокая женщина, низкого роста, очень полная и смуглая. Ей понравился отец, и она стала оказывать ему знаки внимания. Отец был предан своей семье, не мог он делать плохие поступки, но главврач была очень настойчива, говорила, что у неё много денег. Тогда он отказал ей в довольно грубой форме, после чего был уволен.
Но Абдурахман не волновался, был уверен в своей правоте и написал письмо в вышестоящую инстанцию. Время шло, а ответа не было. И денег у семьи не было.
Однажды главрач как будто случайно встретила нашу маму на улице и сказала ей, что напрасно он пишет. Во всех инстанциях, куда он пишет, работают её родственники, и что она прислана сюда на работу именно самыми высокими инстанциями из Ташкента. Но отец был очень наивен и продолжал ждать. Шесть месяцев прождал.
А потом стал искать новую работу, но уже не в Таваксае, а в Чирчике, ближайшем к Таваксаю городе. В горздраве Чирчика Абдурахмана знали как хорошего бухгалтера, и он был принят на работу в медучилище, где и проработал до самой пенсии. Когда где-нибудь в области нужно было сделать бухгалтерскую ревизию, часто командировали отца, зная его честность. Он вскрывал недостачи, ему предлагали взятку, чтобы он скрыл всё это, но он был неподкупен. Дома он любил рассказывать о своей работе. Мама ругалась, называла его простофилей. Другие, говорила она, так бедно не живут. Всю жизнь дом строим, так и не достроим, наверное. но отец отвечал, что на его работе он не имеет права одну копейку взять.
И с директорами медучилища отношения были не очень ровными из-за щепетильности папы. За любую копейку из кассы отец строгого отчёта требовал.
Директор Хасанов очень уважал отца за честность, но и он не выдерживал его несговорчивости. Уволю, говорил он, и куда ты пойдёшь? Шашлыки ты делать не умеешь. Даже дворником не сможешь работать. Грамотный ты, а жить не умеешь. Зато по посёлку отец ходил с достоинством, чистым и выглаженным.
Жители посёлка здоровались с ним с уважением и с лёгким поклоном. Женщины завидовали матери, что у неё такой муж. Никогда пьяным не бывает, всегда степенный. Грамотный!
Хотя никаким грамотным он, конечно, не был, если слово «будка» писал через «т», но для того времени и для людей, которые его окружали, он был очень грамотный. Всё относительно. Может быть, сыну моему я и сама грамотной не кажусь сегодня. Всё относительно и всему своё время.
В последние его годы мы навещали моих родителей почти каждый день. Отец всегда был счастлив нашему приходу, и мы много говорили, но мне почему-то в голову не приходило расспросить его подробности о нашей семье, о его родителях. Почему-то говорили только о сегодняшнем. Не спросила я, как ему служилось в армии. И даже не спросила, где он служил. И почему ему все говорят с укором, что он умный и грамотный, а делает всё не так, неправильно, по-дурацки. И даже в семьдесят не поумнел – письма какие-то идиотские пишет в редакцию газеты «Правда». Зачем это? Кому это нужно?
Других людей устраивали все те безобразия, о которых он писал. Или не устраивали, не важно. Важно, что у них хватало ума никуда не писать, хотя они не слыли такими умными, как Абдурахман. А некоторым наоборот, очень нравилось это бойкое место, где с одной стороны пиво из бочки, а с другой – водка в чайниках. Где люди после трудового дня выпивают с удовольствием, сидя вдоль прохладного арыка. Потом отливают, потом падают и засыпают.
– Простофиля! – ворчала мама на него беззлобно. – Не можешь общаться с людьми. Грамотный нашёлся!
Сама она очень умела и любила общаться с людьми. Поэтому она не поддерживала отца, и, как многие, считала то место не злачным, а весёлым:
– Люди встречаются после работы, пусть посидят, поговорят. Кто захочет выпить, ну пусть выпьют. Тебе-то что?
И предприимчивая мама была очень – на одну пенсию ведь не проживёшь. Зацветёт сирень во дворе – она уже продаёт букеты на автобусной остановке. Поспели яблоки – она снова при деле. Был ещё один продукт её собственного приготовления, который она продавала круглый год. Она называла это пастилой. Эту пастилу она делала так: собирала в своём саду фрукты, варила из них пюре, без сахара, без ничего больше. Это пюре она размазывала тонким слоем по противням, по доскам разным и выставляла на солнце, пока не высохнет. Готовая продукция напоминала рубероид, только не чёрного, а красного, оранжевого, жёлтого цвета – в зависимости от того, из какого фрукта сделана пастила. И подобно рубероиду она сматывала свои лакомства в рулоны и прятала на хранение. Потом по мере необходимости доставала, ножницами резала на кусочки и шла куда-нибудь на бойкое место, к школе или к магазину, продавать. Брала с собой раскладной стульчик, столик, куда выкладывала своё богатство – пастила у неё разная была: яблочная, абрикосовая, вишнёвая… Дети очень любили её пастилу, и бизнес её процветал бы, но иногда у ребёнка не было денег, а пастилы очень хотелось, и он стоял, не отходил, любуясь её ассортиментом. Тогда мама давала ему пластинку пастилы бесплатно, приговаривая, что ничего, мол, завтра принесёшь десять копеек, если будут. Она вернулась к тому, чем когда-то занималась её мама, Нурикамал, угощая яблочками из своего сада деревенских ребят.
Моя мама Маулиха.
…И вот эта записка, написанная неизвестно когда неизвестно кому, которую я нашла неожиданно на восьмидесятом году своей жизни. Поздние раскаяния обожгли мою душу. Вспомнила своё детство, вспомнила, какой он был нежный папа!
Если мы болели, он сам нас лечил, готовил разные отвары, не спал ночами и обогревал нас. Старался лечить без лекарств. Уроки помогал делать. Математику объяснял с юмором, решал задачи разными способами, доходчиво объяснял, и сам при этом был счастлив, когда мы понимали его.
Он в нас воспитывал честность. Часто говорил: «Не обманывайте никогда, лучше горькая правда, чем сладкая ложь!» Чужое никогда не берите, говорил, кто чужое берёт, тот вор. Не ругайтесь друг с другом и никогда никому не говорите плохих слов.
Его слова мы запомнили на всю жизнь. Я ему благодарна за всё. Спасибо, папа! Может быть, он слышит моё запоздалое спасибо и радуется.
Послесловие для внуков и правнуков
После окончания университета мы с мужем по направлению поехали на работу в Красноярск-26. Какая нас ожидает работа, страна держала в строгом секрете. На месте мы узнали, что это был горно-химический комбинат, где из урана-235 получали плутоний, необходимый для создания атомной бомбы. Попутно в реакторах образовывалось огромное количество радиоактивных элементов, их осколков и изотопов. Я работала инженером в химической лаборатории и делала исследования всего радиоактивного букета.
Мы видели строжайшую секретность мощного предприятия, чувствовали огромную значимость его для страны и чувствовали важность нашей работы и сопричастность к обороне родины. Я выполняла ответственные анализы, подвергалась воздействию радиации, а результаты этих анализов обсуждали ученые. Все другие работы и заботы в то время мне казались второстепенными, не важными. И уж тем более заботы живущих в Узбекистане моих родителей, простого бухгалтера и уборщицы.
Записка моего папы, найденная мною на склоне лет, навела меня на мысль, что наркотики и алкоголь – это пострашней атомной бомбы. От бомбы погибают люди локально, а от алкоголя погибают всюду. Не худшие люди погибают. Так что теперь мне не кажется, что жизнь моя для страны была главнее, чем жизнь моего отца.
Он, как на амбразуру, рвался на защиту детей и женщин. А получал за это грубость и оскорбления. Перед заместителем председателя городского совета Исаевой отец униженно плакал, доказывал, что не думал позорить социалистический город Чирчик.
Мне хочется кричать: «Отец какой ты наивный!» Да, ты тысячу раз был прав в своём письме в «Правду», но как ты мог надеяться найти там помощь и единомышленников? Тебе казалось, что по твоему письму ответственные лица города должны будут бить во все колокола. Да, и жители Химпоселка должны бы были выйти на улицу с требованиями убрать этот рассадник нечистот подальше от школы. Да должны бы… Но… неужели ты на это надеялся?!
Молодое поколение стало погибать ещё в нежном возрасте. Дети жителей Химпосёлка по пути в школу и из школы привыкали к отвратительному зрелищу как к норме жизни. В таких условиях взрослые как-то доживали, а дети часто погибали от раннего употребления алкоголя и наркотиков. Например, напротив нас жили хорошие соседи, и сыновья у них вроде тоже были хорошие. И вдруг мы узнали, что дети эти – наркоманы. А рядом с нами сосед умер от алкоголя в тридцать лет. На нашей улице было много неблагополучных детей.
У моего отца не было друзей – его обходили стороной пьяные и выпивающие, знали, что он их не любит. Никогда он не жил, как все, всегда мечтал о хорошей жизни, хорошем городе, и в свои семьдесят лет он плакал от стыда и бессилия. Наивный он был, плакса слабый… И вдруг меня в восемьдесят лет озарило – он был не слабый, этот раб божий. Он был личностью с большой буквы, он противостоял всяким слабостям и против грязи человеческого общества, которые не щадили ни детей, ни женщин. Он был сильным мужчиной. Боролся, как мог, но был один в этой борьбе. Я горжусь своим отцом и вспоминаю о нём с благодарностью за его благородство и бессилие. Он был, как бриллиант, яркий, редкий, непохожий на других. Прожил свою жизнь чисто, честно, неподкупно, а если плакал, то от стыда, что не может ничего изменить!
Я жалею, что мало интересовалась его жизнью, я даже не знала имён его родителей. Они рано умерли.
Почему мы его не поддерживали? А он никогда не жаловался, никого не беспокоил. Я пишу эту историю своим детям – внукам Абдурахмана, чтобы они прочитали его историю своим детям и внукам.