Дедушка Абдурахман с внуком Маратом.
Пусть и правнуки, и праправнуки знают, каким хорошим и неравнодушным человеком был дедушка Абдурахман.
Добрая Хаерниса
Старшего брата моего отца Шайхинур-абыя я помню мельком. Я маленькая была, когда мы с родителями гостили у него в Башкирии. Помню, как они с женой Хаернисой угощали нас, помню его красивое лицо и лукавые глаза. В руках его бутылка, но мой папа Абдурахман растерян – самогон ему не в привычку.
Потом до взрослого возраста в Башкирию я больше не ездила и с дядей Шайхинуром больше не встречалась – он умер в 1965 году.
А потом мы часто ездили к ним в гости, поэтому тётю Хаернису я помню хорошо.
А в 1967 году у нас в Узбекистане гостила дочь Хаернисы Нагира, молодая девушка. Нагира была общей любимицей в нашей семье – красавица, хохотушка, умница! К сожалению, совсем скоро она заболела и умерла.
Я с месячной дочерью и семилетним сыном привезла гостью из Башкирии в Ташкент. Снимок сделан у фонтана возле театра имени Алишера Навои. Апрель 1967 г.
Мы с ней тогда много общались, я ей показывала не только Чирчик, но и в Ташкент свозила, хотя дочери моей тогда был всего один месяц.
Понравилось Нагире у нас в гостях, и стала она уговаривать меня поехать к ним в гости в Бадрак. Маленькой Альфие будет хорошо в деревне, говорила Нагира, там у её мамы Хаернисы парное молоко, масло, сметана от своей коровы.
Почему бы и нет? И обратно в Башкирию возвращалась уже не одна Нагира, а вместе со мной и Альфиёй. До Уфы долетели на самолёте, а оттуда до деревни – на машине, и вскоре уже наша троица предстала перед бабушкой Хаернисой в деревне Бадраково, где когда-то жили мои родители.
Бабушка Хаерниса, маленькая, со смеющимися глазами. И сама она всё время улыбалась.
– И-и-и, какие гости! – обрадовалась она и побежала ставить чайник.
Делала она всё очень быстро, я не успевала уследить за ней взглядом. Вдруг она исчезла куда-то, я оглянуться не успела, а она уже вылезает из погреба с маслом и сметаной. Вот и стол накрыт, пьём чай. А она опять исчезла ненадолго и вскоре появляется с ведром парного молока. Одета она была в длинное широкое платье, под которым, казалось, нет тела – так легка она была. Бегала и бегала и при этом всё время улыбалась, а когда смеялась, стеснительно закрывала рот рукой.
Пришла с работы её старшая дочь Наиля, и опять смех и радость в доме – так они радовались нам, гостям, особенно новорождённой Альфие. Мы были окружены постоянной заботой.
Малолетняя хулиганка Альфия с внучкой бабушки Хаернисы Назилёй. Назиля была ровесницей Марата и они очень подружились. К большому нашему горю через несколько лет наша красавица Назиля при загадочных обстоятельствах погибла в городе Набережные Челны. Ей было всего 18 лет. Фото 1970 г.
Вечером Хаерниса-опа постелила нам постель на большой кровати. А на пол у окошка бросила большую подушку, нырнула в неё и исчезла – она полностью поместилась внутри подушки.
От вкусного чая с молоком, деревенского хлеба с маслом, мы с дочкой чувствовали себя очень хорошо. Альфия озиралась вокруг и улыбалась. Она чувствовала радость и любовь бабушки Хаернисы, её дочерей Наили, Нагиры и внучек Риммы и Назили и тоже радовалась.
Так началась наша жизнь в деревне в гостях у бабушки Хаернисы. Маленькая Хаерниса с двумя большими вёдрами на коромысле бегала к колодцу за водой, чтобы было чем постирать пелёнки Альфии. А Альфия безмятежно спала, видимо, моё молоко становилось питательней на деревенских продуктах. Мне хотелось самой носить воду, но бабушка Хаерниса не разрешала мне. С большим трудом мне удалось уговорить её, что я сама буду носить воду.
Моя бабушка Нурикамал говорила мне, что каждый человек должен уметь делать минимум 77 работ. И мне нравилось носить коромыслом воду – значит, я освоила ещё одну работу.
На следующий день, не переставая смеяться, бабушка Хаерниса подозвала меня и сказала, что надо сбить масло в маслобойке и что она это доверяет только мне. Дала мне самую большую деревянную ложку и сказала, что по мере взбивания сметана приобретает разные вкусы, а ты зачёрпывай ложкой и пробуй. А когда сметана станет крупчатой, она самая вкусная.
– Ты её покушай побольше, пока не наешься.
И чтобы мне никто не мешал, Хаерниса-опа поместила маслобойку за печью, где меня никто не увидит.
Вначале у меня ничего не получалось, но в конце концов я освоила и эту работу. Ещё одну работу, ура!
Я пробовала получающийся продукт большой деревянной ложкой на всех стадиях перехода сметаны в масло, как меня учила бабушка Хаерниса. Она была права – на последней стадии продукт был самым вкусным, когда крупинки масла плавали в айране.
Альфия росла не по дням, а по часам.
Вечерами, когда собиралась вся семья, бабушка Хаерниса рассказывала дочерям, какие у неё хорошие гости.
– И-и-и, – говорила она, – как ни подойду к Альфие, она улыбается мне.
Все смеялись и над ребёнком, и над бабушкой, и сама Хаерниса-опа смеялась и при этом становилась всё красивей и красивей.
Альфие было четыре месяца, когда мы вернулись в Узбекистан. Отец Рустам, глядя на дочь, не узнавал её. Девочка стала круглая, красивая и очень оживлённая – всё время ворочалась с боку на бок. Но самое главное, она без конца улыбалась, как бабушка Хаерниса, которая, провожая нас, всплакнула и сказала Альфие:
– Приезжай ещё, я буду по тебе скучать!
Мы скучали по тёте Хаернисе и через три года, в 1970 году, снова собрались к ней в гости, теперь уже всей семьей – мой муж Рустам, я и наши дети, Марат и Альфия. Тётя Хаерниса, её дочь Наиля и её внучки Римма и Назиля встречали нас шумно и радостно.
Сразу уселись пить чай с так полюбившимися нам деревенским молоком, хлебом и маслом. Хаерниса всё время обращалась к Альфие:
– И-и-и, – говорила она, – какая ты большая стала и красивая!
Два дня в Бадраково шёл дождь, и мы не могли выйти из дома. И тогда у моего мужа появилась идея съездить в Казань, навестить места нашей молодости. Детей оставили с бабушкой Хаернисой. Это, конечно, бессовестно было по отношению к Хаернисе-опа, но она так была добра к нам и сама уговаривала нас ехать. И мы чуть не бегом поторопились уехать, пока она не передумала.
Хорошо погуляли мы в Казани и через несколько дней вернулись в аул. А там нас ждал сюрприз. Оказывается, Альфия сразу после нашего отъезда разозлилась, что её не взяли и за наш отъезд решила отомстить ни в чём не повинной бабушке Хаернисе. Она забралась в самую чащобу густого малинника и просидела там до вечера.
Вся деревня с криками искала Альфию по всей округе, обезумевшая бабушка Хаерниса в чулках без обуви бегала по деревне и, прибежав к реке, плакала и звала Альфию. Только вечером, когда уже вся деревня горевала по утонувшей маленькой гостье из Узбекистана, Альфия потихоньку вышла из малинника и зашла в дом. Этой мстительнице было тогда всего три года.
Оставшиеся дни до нашего с Рустамом возвращения, бедная бабушка Хаерниса глаз с Альфии не спускала.
Когда пришло время нам возвращаться домой, в Чирчик, мы очень тепло прощались со всеми в деревне. Бабушка Хаерниса со слезами на глазах говорила нашему сыну:
– Маратик, приезжай к нам ещё! Мы всегда будем тебе рады! Только без Альфии, пожалуйста, приезжай, – и погрозила неуловимой мстительнице пальцем.
А что она говорила нам с Рустамом, я не помню. Но мы никогда не забудем её ласку и доброту.
В народе говорят – мал золотник, но дорог. Бабушка Хаерниса была очень маленькой, худенькой, но в её маленьком теле билось большое и доброе сердце.
Жизнь полна подарков
Книга жизни моей перелистана – жаль!
От весны, от веселья осталась печаль.
Юность – птица! Не помню, когда ты пришла
И когда, легкокрылая, вдаль уплыла.
Вспоминаю своё детство, которое прошло в Узбекистане, в рабочем посёлке Таваксай. Название это переводится, как мелкое ущелье. То есть, когда горы уже почти отступили и ущелье между ними уже не так ярко выражено. Это ещё не равнина, там, ниже в 20 километрах, только-только начинает строиться город Чирчик. Там уже нет гор, только холмы. А ещё через тридцать километров от Чирчика – сам Ташкент, уже совсем на равнине.
Название Таваксай переводится как мелкое ущелье.
Мы поселились на улице Советской, она была наполовину новая. Наполовину потому, что с одной стороны улица давно была обжита местными узбеками, а на другой стороне активно строили дома уже не только узбеки, а в основном русские, татары, евреи.
Но прежде, чем построить свой, мы жили в другом доме. В поселке было два стандартных двухэтажных дома. И мы жили в одном из них на втором этаже. В нашем доме была столовая. Мой папа работал её директором, и наша семья каждый вечер ужинала там. Столы очень красиво накрывались, и еда была вкусная.
Эти два двухэтажных дома сохранились до сих пор. Вот один из них сегодня.
Когда началась война, в посёлке разместился большой военный гарнизон. Отца призвали в армию, и вначале он служил в этом гарнизоне, а мы его навещали. У них была военная подготовка, а вечерами громко объявляли военную тревогу, военные в противогазах бегали по посёлку и заставляли всех выключать свет. Если у кого-то окна светились, солдаты стучались в квартиры, чтобы жильцы соблюдали светомаскировку. Мы, дети, думали, что это стучат немцы, и очень боялись и плакали. Это происходило так далеко от фронта, но сейчас я думаю, что, может быть, это было какое-то стратегически важное место.
Через некоторое время солдат проводили на поезд, на фронт. Остались почти одни женщины, старики и дети. Жили очень дружно. В доме спать было душно, и вечером мы выходили во двор, стелили прямо на земле постель к постели, и спали все на улице. Дети долго бегали, резвились, никак не хотели угомониться, но постепенно все засыпали, как одна большая семья.