И вот 1-го мая за мной зашёл Риф, чтобы вместе идти на демонстрацию. Мои родители радушно пригласили его в дом, и он сидел у нас довольный, как именинник. И вдруг в окно я увидела Рустама, машущего мне руками. Недолго думая, я распахнула окно и выскочила к нему.
Потом я объяснилась с Рифом и дружила уже только с Рустамом. Совесть меня мучила какое-то время, но Риф вскоре женился на Катьке, которая славилась гулящей, была старше его и имела ребёнка. Они потом уехали в город Навои на такой же завод, как в Чирчике.
А Рустам вскоре решил познакомить меня со своей мамой, которая оказалась маленькой хрупкой женщиной. Она пригласила нас на чай.
У стола стояла кровать, и Рустамова мать вдруг сильно толкнула меня – я повалилась на кровать, как сноп. Она засмеялась и сказала: победить тебя легко, хотя ты и большая. Это меня очень удивило, я поняла, что у этой женщины характер не мирный, её стиль жизни – война.
Рустам был из Бухары и приехал на завод после ремесленного училища, о его прошлой жизни я ничего не знала. Однажды, когда я в парке ждала Рустама, ко мне подошли два парня. Они стали рассказывать мне, что сами из тех же мест, где жил Рустам, и что зря я с ним познакомилась – у него мать такая злющая, что ни с кем не уживается, и с мужем своим тоже не смогла ужиться, и себе жизнь испортила, и другим портит.
Я удивилась и не поверила, что такое может быть, – если я буду покладистой и буду называть её мамой, у неё не будет повода быть ко мне недоброй.
Тут подошёл Рустам, поговорил с ребятами, и они ушли. Рустаму я о нашем разговоре с его земляками говорить не стала.
Всё у нас с ним было хорошо, мы с ним сходились во всём. И когда он объявил, что собирается поступать в Ташкентский политехнический институт, я тоже стала заниматься, ведь техникум, который я закончила, готовил нас к работе на заводе, а не к поступлению в институт. Многие предметы, например, русский язык и литература, были сокращены. В техникуме мы даже сочинений не писали, только диктанты. Сочинение было одним из самых сложных экзаменов, и почти все поступающие в вуз списывали со шпаргалок. Я тоже усиленно готовила шпаргалки. В результате Рустам поступил в институт, а я нет, хоть и сдала экзамены лучше него. Мне было очень обидно, тем более, что «доброжелатели» мне доносили, что говорила моя будущая свекровь обо мне. Что я не пара её сыну, что я дурочка и вообще неспособная.
«Доброжелателям» я велела передать ей, что буду учиться только в одном из лучших вузов России, а уж никак не в Узбекистане.
С Рустамом продолжала дружить, и он часто приходил к нам домой. Но он тоже скептически оценивал мои планы поступления на следующий год в России и посмеивался.
Я же твёрдо решила, что поступать буду теперь не в Ташкент, а в один из трёх университетов – либо в Москве, либо в Ленинграде, либо в Казани.
Мы с Рустамом сфотографировались на прощанье перед моим отъездом в Казань.
Утром пораньше пошла за билетом в кассу. Касса была закрыта. У кассы на чемоданах сидела старушка еврейка. Она спросила меня, куда я собираюсь ехать, и я ответила, что ещё не знаю, и поделилась с ней своими планами. Она обрадовалась и стала уговаривать меня ехать в Казань. Звали её Мирра Ароновна, она, оказывается, была из Казани, работала там библиотекарем. Мне понравилось, что у меня будет попутчица, тем более, что она предложила остановиться у неё. И как только открылась касса, мы сразу купили с ней билеты на поезд до Казани. Почти всю дорогу она лежала, а я ухаживала за ней, и со стороны можно было подумать, что едут мама с дочкой.
Экзамены были очень трудные. О шпаргалках и думать было нечего. Сразу предупредили, что будут выгонять с экзаменов при малейшем подозрении на шпаргалку. Для сочинения были предложены три темы: две по литературным произведениям, которые входят в школьную программу, а третья свободная – «Кем я хочу стать». Лучшей темы для меня и быть не могло!
Я описала свою работу на химкомбинате в Чирчике, на опытной установке, и получила четвёрку. Остальные экзамены я тоже сдала успешно. И вот на доске в списке зачисленных я читаю и свою фамилию!
Наконец-то я вырвалась из Чирчика и буду устраивать свою жизнь без Рустама и его мамы!
Пока сдавала экзамены, жила у Мирры Ароновны. Старушка тоже порадовалась за меня, когда узнала, что я поступила.
Началась учёба. Молодёжь съехалась из разных городов. Университет большой, факультетов много. Я очень комфортно себя чувствовала, с удовольствием изучала все предметы, а в свободное время знакомилась с городом.
Написала прощальное письмо Рустаму, что так, мол, и так, я поступила, прощай!
Так выглядел Казанский университет в тот год, когда я туда поступила.
Вскоре получила ответ. Он писал, что сейчас он на целине, а когда вернётся, то обязательно ко мне приедет.
Я все платья перешила по моде. Тогда модны были юбки-колокол. Не пожалела любимое ярко-красное платье – всё ушло на юбку-колокол. Волосы распустила, подрезала чёлку. Танцы!
Иногда вспоминалась ехидная улыбка Галии Ахмедовны, мамы Рустама. Посмотрела бы она на меня нынешнюю!
Вдруг получаю телеграмму: «Встречай. Рустам». На целине он пробыл всё лето, заработал денег. Приехал обросший, загоревший, в кирзовых сапогах.
Встретила, пришли в общежитие. Девочки очень критически его рассматривали. На ночь мы попросили ребят, чтобы они Рустама к себе в комнату переночевать пустили. Он пробыл у меня всего три дня – у него начиналась учёба, и нужно было возвращаться в Ташкент.
Мы продолжали переписываться с Рустамом. Я ему писала, чтобы он нашёл себе в своём институте другую девушку, а он отвечал, что у них в группе очень мало девушек и все они какие-то не такие. Я отвечала: поищи в Ташкенте. А он мне совершенно серьёзно: в Ташкенте тоже ни одной подходящей не встречал.
Ничего, думаю, образумится, время идёт, время лечит. Да и тут вокруг меня парнишка один всё крутится. Не с нашего факультета даже – будущий филолог. Он мне не то чтобы очень нравился, но очень настойчиво ходил за мной. И вдруг объявил, что в Казани живёт его сестра с семьёй и что он хочет в Новый год меня с ней познакомить. А я ему никакого ответа не давала, всё говорила, что некогда мне встречаться, надо учиться. А в Новый год? Ну, ладно, посмотрим. Он обрадовался и сказал, что 31-го зайдёт за мной в 11 часов вечера и мы пойдём с ним в гости к его сестре.
И вот вечер перед Новым 1959 годом. Я потихоньку собираюсь, готовлюсь идти в гости к сестре моего ухажёра – и вдруг в 9 вечера стук в дверь. Открываю – а там Рустам! И тут я поняла, что наша судьба быть вместе и никак иначе!
В 11, как обещал, пришёл тот парень, что пытался ухаживать за мной. Я вышла, извинилась перед ним и сказала, что ко мне приехал муж.
Все девчонки из нашей комнаты разъехались на зимние каникулы, и мы с Рустамом остались одни. Мы чудесно вдвоём встретили Новый год!
А летом этого же года я была на каникулах в Чирчике, конечно. И конечно, мы всё время с Рустамом проводили вместе. А весной следующего года у меня родился ребёнок. Случайно получилось.
И вот, 10 мая 1960 года у меня родился сын Марат. Я уже снова в Казани, и никакого Рустама близко со мною нет. Я ещё в роддоме рассказала врачам свою ситуацию, что мне с ребёнком некуда пойти. Спросила, что мне делать дальше. Мне посоветовали отдать ребёнка в Дом малютки, приют для отказных детей и подкидышей, и самой туда устроиться на работу кормилицей. Так я и сделала. Я могла там же и жить. Только должна была, кроме своего ребёнка, кормить и других младенцев.
Я с новорождённым сыном.
Со всех сторон ко мне проявляли сочувствие. В роддоме меня навещали родители моих однокурсниц. В университете после выписки из роддома мне сделали индивидуальный график сдачи экзаменов. Конспекты лекций у меня были, и я по ним учила всё сама, как могла. Все экзамены я сдала на пятёрки, экзаменаторы меня хвалили и поздравляли с рождением сына. По итогам сессии я получила повышенную стипендию.
Всё лето я провела с сыном в Доме малютки. Правда, молока моего хватало только на своего ребёнка – аппетит у него был очень хороший. При этом как «кормилица» я сама питалась в Доме малютки и ещё получала зарплату!
Приехал посмотреть на сына и Рустам. Потетёшкался с ним и тут же пошёл звонить своей маме. Сообщил ей, наконец, что она бабушка теперь и просил её подготовиться к встрече с внуком. Потом он мне рассказывал, что мама его упала в обморок. Но куда деваться от такого сюрприза! Она подготовила всё и приняла внука, окружила его заботой, спасибо ей.
В начале следующего учебного года преподаватели и студенты встретили меня овациями и шутками. Всё устроилось, и мне не придётся бросать учёбу.
Теперь я была свободна. Физически, конечно, но не морально. Не нужно было никуда спешить, времени на учёбу хватало. И даже оставалось ещё свободное время. Главные дорогие для меня люди: муж, ребёнок, мои родители – все в Узбекистане, здесь я была совсем одна. Одна в прекрасном городе, богатом историей, театральном городе.
В театре оперы и балета имени Мусы Джалиля шли спектакли выдающихся композиторов, которых я не знала, но хотела знать. Я очень увлеклась народным татарским поэтом Габдуллой Тукаем. Он был очень талантлив. К сожалению, прожил он очень мало, не дожил даже до 27 лет. В театре шёл балет по мотивам поэмы Тукая «Шурале» на музыку Фарида Яруллина. Этот балет я могла смотреть бесконечно. Действие происходило в лесу, и музыка передавала шум леса, пение птиц, лучи света в тёмном лесу. Раньше я никогда не видела балета и была потрясена этим искусством. Деньги на билеты я наскребала с трудом, но старалась посещать театр хотя бы один или два раза в месяц. Очень нравился мне и другой балет – «Кесик баш». Там тоже была замечательная музыка.
А ещё я очень полюбила поэта Мусу Джалиля. Когда я приехала домой на каникулы и рассказала о нём своим родителям, оказалось, что они знали его родню. Я зачитывалась его стихами из «Моабитской тетради», написанными в фашистском плену. После казни Мусы Джалиля эту тетрадь чудом сохранили и передали на родину его друзья.