У дедушки был свой маленький кабинет, где обнаружилось много любопытного. Для начала внук обследовал все конверты приходящей почты. Все они оказались с дырками – дедушка не пропустит марку, в этом можно было не сомневаться.
Дедушка сел за свой стол, внука посадил напротив и достал две какие-то черные тряпочки, которые называл нарукавниками, и не спеша надел их себе на руки. Это чтобы не изнашивались рукава одежды. Внук завороженно наблюдал за его неспешными движениями и сам преисполнялся счастьем от причастности к этой важной работе. Но нарукавники недолго занимали его внимание – здесь было кое-что поинтереснее.
Главным прибором на столе была огромная деревянная рамка с поперечными металлическими стержнями, на которые были нанизаны деревянные шашечки белого и чёрного цвета. Это устройство называлось счётами. Был и ещё один предмет, более сложный, который назывался арифмометром, но им дед пользовался реже. Арифмометр – это удивительное устройство. Там следовало набрать нужное число, выставляя в ряд цифирки, потом крутануть ручку и набрать следующее число. Потом снова ручку крутанёшь – и там все колёсики так перекрутятся, что выскакивает сумма двух набранных тобой чисел. Удивительный по сложности и гениальности прибор, им внук забавлялся весь остаток рабочего дня. Калькулятор гораздо примитивнее, но их тогда ещё не было.
2
Вообще, сегодня страшно даже представить, скольких из привычных ныне вещей тогда не было и в помине, и даже у фантастов не хватало воображения их придумать.
Вот для примера – раньше вместо всего многообразия бытовой химии были лишь сода и хозяйственное мыло. В стиральную машину вместо порошка стругали хозяйственное мыло по семь копеек за кусок, а жирную посуду отмывали горчицей за шесть копеек, а сильно грязную содой – за пять копеек пачка. А сейчас какие только дорогущие ферри-шмерри не напридумывали, хотя положа руку на сердце, сода и хозяйственное мыло были эффективней. Да, они не пахли клубникой или бананом, но отмывали лучше. И в этом иногда по глупости даже сами изготовители феррей признаются. Я, например, слышал по телевизору, как в рекламе одного из дорогущих моющих средств диктор сказал, что средство это – «с эффектом соды». То есть отмывает так же хорошо, как сода, которая за пять копеек!
Но не подумайте, что я старый брюзга, коли пытаюсь доказать, что прежние моющие средства были лучше. Да, я так считаю – лучше, и уж во всяком случае не такие вредные. Это просто всемирные химические концерны типа дважды Джонсонов научились так ловко людей околпачивать. То же и с многочисленными лекарствами, кстати.
Нет-нет, я не брюзга и в доказательство приведу ещё пример про раньше и сейчас и приведу его как положительный. Вот в описываемое мной время, например, вместо многообразия всяких шариковых, гелевых и прочих ручек, вместо всяких фломастеров и маркеров были только ручка чернильная и карандаш. И это было плохо, особенно чернильная ручка.
А всякие полиэтиленовые пакеты вместо бумажных кульков и прочие пластики? Да это же просто революция и неслыханное облегчение жизни. И вот тогда-то всё и завертелось, закрутилось, набирая обороты.
Теперь с этим научно-техническим прогрессом так быстро всё меняется, что человек успевает прожить не одну, а несколько жизней. Эпохи, общественные формации и отношения к средствам производства меняются прямо на его глазах. Да и сами эти средства производства за какие-то 50—60 лет поменялись так, как не менялись до этого несколько тысячелетий.
Раньше человек рождался в доме, построенном отцом, вырастал в нём, получал в наследство какую-нибудь мотыгу, всю жизнь ею пользовался и, умирая глубоким стариком, оставлял своим детям тот же дом и ту же мотыгу. Покупка новой рубашки или новых штанов была событием, перед которым нынче меркнет покупка нового самолёта или яхты. Я уж не говорю о каком-нибудь автомобиле – сейчас многие изначально, при покупке, думают поездить на нём два-три года, а потом поменять.
А ведь ещё на моей памяти человек, обладающий наручными часами, пользовался особым почётом и уважением. И ему даже в голову не приходило их поменять когда-нибудь. Наоборот, предполагалось, что часы поменяют владельца, когда он состарится, а сын подрастёт.
Но не у всех счастливые сыновья с нетерпением могли ждать, когда же наконец родитель состарится – у некоторых не только наручных часов, но даже и одного будильника на всю семью не было, и они просыпались на работу по заводскому гудку. А сейчас попробуешь кому-нибудь рассказать, что такое заводской гудок, так ведь тебе и не поверят.
3
А потом я свои марки потерял – забыл в автобусе. Всю коллекцию, почти полный блокнот наклеенных картофельным клеем марок.
Это я уже в первом классе учился и ездил в школу и обратно в автобусе через весь город. Сейчас кому рассказать, что первоклассник изо дня в день по всему городу самостоятельно передвигается, так и не поверят многие. Мои дети, например, не верят.
Сокрушался я, конечно, по потерянным маркам, но руки не опустились. Тем более, что я уже знал, что марки клеить в блокнот нельзя, то есть стал продвинутым филателистом.
Тогда, две-три жизни назад, у нас в городе начали строить новые невиданные доселе четырёхэтажные дома. Необычность их была, конечно, не в четырёхэтажности, а в том, что строили их не из кирпича. Их собирали как карточный домик из бетонных панелей, которые готовыми привозили на стройку. В панелях сразу были сделаны отверстия не только для дверей или окон, но даже для розеток и выключателей.
Вот вспомнил про выключатели, и подумалось: наверное, эти отверстия в бетонной плите могут вызвать недоумённые вопросы у молодёжи – дескать, как это готовые отверстия, а вдруг хозяин квартиры захочет розетку поставить в каком-то другом месте. Не захочет. Дело в том, что тогда квартиры сдавались пользователю не то, что нынче, в виде каркаса, а в готовом виде, с розетками, выключателями и выкрашенными стенами.
В один из таких домов мы с родителями и переехали.
Дома тогда строили быстро, сразу помногу, целыми микрорайонами. И на несколько микрорайонов кинотеатр обязательно. Наш назывался «Октябрь». А улица наша называлась Юбилейной. Тогда в стране все новые кинотеатры и улицы так называли, это понятно – 1967 год был. Понятно… Кому понятно? Прошу простить, всё-таки пояснение требуется. 1967 – это был год пятидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции, так тогда это называлось.
Такой огромный, такой красивый наш «Октябрь» был. Меня туда всякое воскресенье родители на утренний сеанс с сестрёнкой отправляли – в десять утра обязательно детский фильм шёл. Билет на меня – десять копеек, сестрёнке бесплатно. Это был, конечно, праздник – кино по воскресеньям. Тем более, что телевизора у нас дома не было, чтобы не портить мне остатки глаз. Но иногда случались воскресенья, когда мне идти в кино не хотелось. Родители настаивали – сестрёнка хочет. Бывало, и сестрёнка не хотела – всё равно идите! Потом, повзрослев, на исходе первой жизни, я подумал, что, может быть, родителям хотелось побыть вдвоём?
Так вот, это кинотеатр «Октябрь», который строился на моих глазах, уже не существует, его давно уже снесли и на его месте теперь пустырь.
Любимым развлечением у нас было лазить по стройкам, благо вокруг их было много. Там можно было раздобыть кусок гудрона, которым заливали крыши строящихся домов. Отличная замена жевательной резинки, которой тогда в Советском Союзе не было. Учителя ругали жующих на уроках и рассказывали страшные вещи о жевательной резинке, которой на Западе целенаправленно изводят простой народ. Мы жевали и радовались, что нас миновала эта страшная западная зараза и мы можем наслаждаться вкусным и полезным во всех отношениях отечественным битумом для заливки крыш.
Но не только по стройкам мы лазали, играли и в обычные детские игры – в войнушку, в прятки, догонялки или в классики. В классики всё-таки больше девчонки играли. Но и я не брезговал – девчонки мне уже тогда казались симпатичней мальчишек, и я не ошибся, как показала дальнейшая взрослая жизнь. Классики это здорово – битка летит точно по указанному твоей опытной ногой адресу, а юбочка соперницы так красиво вспархивает. При этом никто на тебя не кричит, как в футболе, куда мальчишкам меня, бывало, удавалось заманить. Терпеть я не мог этого футбола – того и гляди очки разобьются! Ладно бы – просто очки, а ещё такие, что их пару месяцев из Москвы специальной посылкой ждать надо.
Были у нас и более экзотические игры. За школой в укромном уголке тайком от учителей мы играли в лянгу, покуривая украденные у отцов папиросы «Беломорканал» или сигареты «Прима». А те, кто постарше и сами уже покупали «Приму», благо она стоила всего четырнадцать копеек. А ещё лучше «Памир» – десять копеек за пачку. Но не только из-за сигарет мы прятались – сама лянга была под запретом. Учителя говорили, что у всех, кто играет в эту игру, обязательно вылезет грыжа.
Лянга – это такой кусочек овечьей шкуры в три-четыре квадратных сантиметра, сцепленная кусочком толстой медной проволоки с отбитым до ровной пластинки кусочком свинца. Её подкидываешь, и она обязательно падает вниз свинцом, а расчёсанная до блеска её роскошная шерсть по воздуху трепещется. И ты должен поймать её ногой и подкинуть повыше и так до бесконечности, пока лянга не упадёт на землю. Выигрывал тот, кто дольше всех лянгу держал в воздухе.
Раньше я думал, что эта лянга чисто наше азиатское ноу-хау, но недавно прочитал мемуары прекрасного актёра Анатолия Равиковича, который рос в Ленинграде, и узнал, что ленинградцы тоже в это играли. Только вместо свинца и овечьей шкуры, они использовали сшитую из тряпья шайбу, и называлась она не лянга, а маялка.
Но была, была всё-таки одна игра, в которую играли, наверное, только мы. Называлась она ган.
Наша четырёхэтажка была последним домом в микрорайоне и в городе. Дальше расстилались холмы, служившие полигоном для танкового училища. И там, если постараться, можно было найти автоматные и пулемётные пули и гильзы. Это были главные вещи для игры в ган. А ещё можно было пробраться в тир, где курсанты училища тренировались в стрельбе из пистолета ТТ.