Учитывая то, что мы знаем о прошлом антропогенном воздействии на китов, у кого из них больше шансов на успех сейчас, в антропоцене? Несколько важных факторов позволяют понять, какие киты, вероятно, будут в числе победителей. Во-первых, нужно быть правильного размера. Почти все крупнейшие виды современных китов, в том числе синие и гладкие, перемещаются по все более урбанизированной среде океана, все еще изо всех сил пытаясь оправиться от многовекового воздействия промышленного промысла[334]. Синие, финвалы, гренландские и гладкие киты входят в число самых больших животных, когда-либо существовавших на планете, с массой тела, превышающей 80 т, а у самых крупных — достигающей 100 т. Некогда эти размеры, вероятно, были компромиссом, необходимым для эффективности кормления и миграции на большие расстояния, сегодня они ставят китов под угрозу запутывания в рыболовных сетях и столкновения с кораблями.
С другой стороны, многие из самых маленьких китов, такие как вакита и бесперые морские свиньи, находятся под угрозой исчезновения, потому что их размеры — следствие их географической изоляции. В таких случаях изменения условий в одной реке или заливе могут поставить под угрозу всю популяцию. Большинство видов китов размещаются между этими крайностями, их судьбы связаны с другими факторами, такими как рацион и ареал.
Во-вторых, лучше не быть привередливым в еде. С точки зрения эволюции гиперспециализация позволяет эффективно эксплуатировать определенный образ жизни, среду обитания или ресурсы — вспомните паразитов, зависящих от одного вида хозяина, или птиц, которые питаются нектаром определенного цветка. Если какой-либо компонент этих отношений изменится, гиперспециализированный вид может оказаться в эволюционном тупике. Китам, специализирующимся на одном конкретном типе добычи, — например, синим китам, зависящим от криля, или косаткам, питающимся исключительно лососем, — может не хватить гибкости, чтобы адаптироваться к внезапным изменениям окружающей среды, особенно если изменения химического состава океана и температуры повлияют на их продовольственную безопасность. Киты, которые могут питаться различными видами пищи, например горбатые или серые, обладают большей гибкостью, чем киты, которые питаются добычей, доступной только в определенных местах или в определенное время. Горбатые и серые киты и тут оказываются нужного размера, как Златовласка, которая не слишком велика и не слишком мала[335]. Богатое разнообразие и огромное количество головоногих моллюсков в открытом океане составляют большую часть рациона зубатых китов — кашалотов, клюворылов и гринд. Головоногие не обнаруживают никаких признаков вымирания, обеспечивая, по крайней мере до некоторой степени, продовольственную безопасность этих видов.
В-третьих, лучше обитать повсеместно[336]. Глобальное присутствие — это страховой полис от местного или регионального бедствия, оно максимизирует поток генов и расширяет доступ к различной добыче. Кашалоты, косатки и горбатые киты встречаются по всему миру. Даже если некоторые региональные популяции отличаются друг от друга — например, косатки делятся на генетически ограниченные экотипы с определенным рационом питания; а некоторые популяции горбачей в Аравийском море не мигрируют, — остальная часть популяции достаточно широко распределена по всему земному шару, чтобы обеспечить максимальную защиту от вымирания.
В-четвертых, культура спасает. Косатки, горбатые киты и кашалоты обладают культурой, которая вплетена в их поведение и социальную структуру и обеспечивает устойчивость против непредвиденных перемен, а также базовую способность к инновациям в изменяющейся среде — поскольку культура адаптивна. В антропоцене Земля быстро меняется, и китообразным грозит множество опасностей. Одни киты, например речные дельфины и вакиты, по-видимому, не проявляют такие культурные черты, как другие китообразные, хотя мы все еще слишком мало знаем о мозге китов, чтобы самонадеянно проводить жесткие различия.
Наконец, факторы, которые приводят к успеху или опасному положению в антропоцене, не всегда можно в чистом виде применять ко всем китам. Например, синие киты распространены по всему миру, но они устанавливают верхний предел размера для обычных китов и отличаются очень специализированной диетой; кроме того, на них оказывалось постоянное давление китобойного промысла, уничтожившее 99 процентов их биоразнообразия. Великолепие синих китов почти парадоксально: то, что делает их чудом эффективности, одновременно делает их уязвимыми. Или взять тех же косаток: они распространены по всему земному шару, отличаются широким пищевым диапазоном (если брать вид в целом) и живут в больших группах с сильными социальными связями (и культурой). Все это обеспечивает защиту от непредсказуемых и продолжающихся изменений в их среде. Однако положение на вершине пищевой цепи также делает их восприимчивыми к стойким загрязнителям, накапливающимся в теле. Косатки, как и синие киты, зависят от милости и от проклятия человеческой цивилизации.
Когда я думаю о скелете косатки, висящем в Ситке, я думаю, что косатки — это история эволюции прямо у нас на глазах. Как вид, они охотятся на разнообразную добычу, но разные экотипы с их высокоспецифичными рационами (и культурами) показывают, что расхождения между этими экологически различными популяциями являются жесткими. Это первые знаки расщепления линии, которое со временем породит новые виды косаток[337], несмотря на то что они живут буквально бок о бок[338]. Как и у нас, у косаток большой мозг, они живут непростой жизнью в сложных условиях — признаки, которые подвергают риску некоторые их линии, одновременно позволяя другим продолжать развиваться по-новому. Возможно, сегодняшний день косаток не слишком отличается от нашего недавнего эволюционного прошлого, когда многие гоминиды с большим мозгом боролись за ресурсы плейстоцена. И нам предстоит разгадать еще много загадок, пока мы ищем общий язык между нашими культурами — китовыми и человеческими.
17. Перекресток китовых костей
Слабый осенний свет удлинял тени, когда мы ехали вдоль внешнего берега Северной Каролины. Из окна машины я смотрел на дюны с редкими, потрепанными ветром кустами. Жена с сыном задумчиво смотрели в окно, а малышка спала. Съехав с федеральной трассы, я остановил машину, и все очнулись от задумчивости.
— Приехали, — сообщил я.
— Это не парк, — объявил сын, выглянув в окно. — Ты сказал, будет парк. С качелями.
Жена поморщилась и посмотрела на меня.
— Я знаю, — сказал я. — Вот что, мне нужно всего несколько минут. А потом мы поедем и поищем парк. Или поднимемся на вершину маяка на острове Боди. На него мы еще не поднимались, — поднял я ставку.
Мы старались залезть каждый маяк на побережье. Мой сын совсем не боится высоты — порой дети сильно отличаются от родителей.
Он застонал от возмущения.
— Я быстро, — сказал я, не уверенный, что сдержу слово. — На этот раз мы не понесем образцы для Национального музея, так что вам не нужно будет сидеть и сторожить их. Если хотите, пойдемте со мной. — Я улыбнулся этой шутке, которая больше никому не показалась смешной.
Чего только не приходится просить у близких, если ты палеонтолог.
Я зашел в домик рейнджера, где на ярко окрашенной табличке красовалась надпись «Перекресток китовых костей». Это место у северных ворот национального побережья мыса Хаттерас получило название благодаря китовому скелету, который несколько десятков лет назад установили перед бензоколонкой. Он был ориентиром, обозначая развилку между дорогой, ведущей на север к Китти Хок, и поворотом на восток, к мосту на материк.
Сегодня уже нет ни скелета, ни бензоколонки. Название на табличке, конечно, меня заинтересовало, но лишь по той причине, что геологическое время всегда увлекало меня больше, чем происходившее в последние десятилетия. Кто знает, принадлежали ли кости, найденные на пляже в этой части мира, современному виду китов? Или это были кости вымершего гиганта, вымытые волнами из костеносного пласта под водой? Они могут быть реликтами ледникового периода или на несколько миллионов лет старше. Никогда не знаешь заранее. Я подумал, что разговор с местным рейнджером может дать больше, чем поиски в интернете. В домике сидел волонтер, родом действительно из этих мест. Он поделился со мной путаными воспоминаниями и вскоре любезно предложил мне сесть за его компьютер — поискать то, что меня интересует, в интернете. Несколько разочарованный, я поблагодарил его и вернулся к машине.
— Видите, как быстро! — похвастался я.
На мое семейство это не произвело никакого впечатления.
— Люси проснулась, — будничным тоном сообщил сын.
— Думаю, перед маяком стоит сделать перерыв на мороженое, — сказала жена.
— Я за, — отозвался я.
Я вспомнил известную черно-белую фотографию, сделанную здесь, видимо, в 1950-х гг.[339] Несколько детей прислонились к скелету кита, вернее, в жалкой пародии на скелет: сломанный череп, цепочка позвонков, челюстная кость неправильно прицеплена снизу. Скелет, судя по всему, принадлежал горбачу, сейвалу или какому-то другому некрупному полосатику. Я решил потянуть за эту ниточку в надежде на то, что это мог быть серый кит — вид, тесно связанный с полосатиками, но не имеющий гибкого горлового мешка и титанических габаритов. На островах Внешних отмелей не стоит искать живых серых китов, их здесь просто нет. Однако здесь можно отыскать их прошлое — и будущее.
Сегодня серые киты — один из самых распространенных видов на севере Тихого океана. Как и следует из названия, у них свинцового цвета кожа, она покрыта узором из белых и желтых пятен. Морда больше похожа на клюв, чем у любого другого усатого кита, остальная часть тела не слишком примечательна, за исключением бугорков на хвосте. Серые киты плавают медленно и, в отл