Евгений Лейзеров
«…Судьба сама ещё звенит…»[41]роман «Дар» в преломлении к автору
(избранные выдержки из неопубликованных статей, прочитанных на петербургских набоковских конференциях 1997—1998гг.)[42]
В том числе, в сем счету, в общем количестве.
22 апреля 1899 года в России, в Санкт-Петербурге (в семье писателя этот день отмечали 23-го) родился Владимир Набоков. Его жизнь, наполненная напряженным духовным самосовершенствованием, богатая редкими удачами, ослепительными взлётами и не менее сокрушительными падениями, волнует не одно поколение читателей. Иногда возникает один каверзный вопрос: кто же Набоков в первую очередь – гений, неразгаданный мыслитель, великий писатель, крупнейший энтомолог, человек всего мира? Попытаемся (насколько это возможно), читая «Дар», ответить на этот вопрос.
Напомним о том, как роман «Дар» появлялся или как вовремя не смог появиться на белый свет. Роман был напечатан… впрочем, лучше, чем сам Владимир Владимирович об этом никто не расскажет: «Бóльшая часть «Дара» была написана в 1935 – 37 гг. в Берлине: последняя глава была закончена в 1937-м году на Ривьере. Главный эмигрантский журнал «Современные записки», издававшийся в Париже группой бывших эсеров, напечатал роман частями (в книгах с 63-ей по 67-ую, в 1937—38 гг.), но с пропуском четвертой главы, которую отвергли по той же причине, по которой Васильев отказывается печатать содержащуюся в ней биографию (в третьей главе): прелестный пример того, как жизнь бывает вынуждена подражать тому самому искусству, которое она осуждает. Лишь в 1952-м году, спустя чуть ли не двадцать лет после того, как роман был начат, появился полный его текст, опубликованный самаритянской организацией: издательством имени Чехова.
Занятно было бы представить себе режим, при котором «Дар» могли бы читать в России.» (Предисловие Набокова к английскому изданию «Дара» 1962г.)
И вот спустя 26 лет (в другом тождественном виде 25+1) после даты вышеприведенного предисловия или через 36 лет после первой полной публикации романа в 1952 году, «Дар» был впервые опубликован в СССР в журнале «Урал» с №3 по №6 за 1988 год (курсив чисел здесь и далее мой – Е.Л.).
63 (номер книги журнала «Современные записки» за1937-й год, где была напечатана первая глава романа) и число-перевертыш 36 лет после первой полной публикации романа в журнале «Урал» №3 – №6 за 1988 год, то есть через 63 года после реально описанных в нем событий или через 62 года после начала романного действия: на что указывал сам автор – интригующее отточие в первом предложении «Дара» 1 апреля 1926 года. В Англии роман издается в 1962г. – опять число-перевертыш, и сумма цифр, входящих в число года первой публикации романа в Союзе 1988-го равна 26-ти.
Попутно замечу, что число 63 – доминирующее в романе, или, как говорит главный персонаж произведения, литератор Годунов-Чердынцев в четвертой главе: «… цифры, золотые рыбки Чернышевского…», именно 63 является одной из таких «рыбок», ибо 4 апреля 1863 года Чернышевский пометил дату окончания романа «Что делать?», а ровно через 63 года почти день в день, вернее, с разницей в 3 дня, 1 апреля 1926 года начинается действие романа «Дар». (Ну, а для любителей курьезов можно добавить, что через 63 года в СССР в 1989 году начались главные события перестройки.)
Кстати, год 1989 в некотором роде тоже перевертыш: если мы захотим отправиться в 19-й век, то надо поменять местами первую девятку с восьмеркой и получим 1899 – год рождения самого Набокова, ровно через 36 лет после 1863 года. (Вообще, нумерологией я интересуюсь давно и, анализируя текст четвёртой главы «Дара», еще раз убедился в правильности постулата, сформулированного одним из последователей математики в ХIХ веке: «Над богами царит сущее вечно Число…»). Судьбоносность «Дара» подчёркивал и сам писатель. В письме сестре из Америки[43] о работе в Музее сравнительной зоологии в Гарвардском университете он пишет: «Знать, что орган, который рассматриваешь, никто до тебя не видел, прослеживать соотношения, которые никому до тебя не приходили в голову, погружаться в дивный хрустальный мир микроскопа, где царствует тишина, ограниченная собственным горизонтом, ослепительно белая арена – все это так завлекательно, что и сказать не могу (в некотором смысле в «Даре» я предсказал свою судьбу, этот уход в энтомологию»).
Прослеживая в романе «работу судьбы» литератора Федора Годунова-Чердынцева и его возлюбленной Зины Мерц, можно спроецировать эту работу судьбы на самого писателя Владимира Набокова и его супругу Веру Слоним[44].
Действие романа «Дар» начинается 1-го апреля отнюдь не случайно. Эта дата – не только День Смеха, но также и, может быть, в первую очередь, по православному календарю день именин Дарии, что в переводе с персидского означает сильная, всепобеждающая и, кроме того, Дария – это Дар и я.
И, как тут не вспомнить, что разница в датах между началом романного действия и одним из самых значительных событий в жизни Владимира Набокова – его бракосочетанием в Берлине с Верой Слоним 15 апреля 1925 года 14 дней, т.е. 13 +1: разница в летоисчислении по новому и старому стилю +1 день. Тема «+1» пронизывает «Дар» и другие романы писателя, и присутствует непосредственно в его дате рождения – 22 апреля 1899 года. Набоков отмечал эту дату 23-го апреля в день рождения Уильяма Шекспира, указывал на то, что не хватает единички до 1900 и, конечно, всегда помнил, что родился в год столетия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.
В «Даре» последнее предложение перед онегинской строфой, которой заканчивается роман, следующее: «А вот, на углу – дом.» (Хочу обратить внимание читателей, не читавших «Дара» – в этом романе нет ни одного персонажа, ни одного неодушевленного предмета, о котором автор не рассказал хотя бы дважды и первая глава произведения заканчивается тоже характерным ключевым предложением, в котором фигурирует угол… и, разумеется, первый: «Кому какое дело, что мы расстались на первом же углу и что я веду сам с собой вымышленный диалог по самоучителю вдохновения.») Этот дом, в котором литератор Годунов-Чердынцев прожил 455 дней (а все действие романа длится 3 года и 3 месяца – явная аллюзия на русскую сказку, русский роман расположен по адресу: Агамемнонштрассе 15, где число 15 напоминает Владимиру Владимировичу, что 15.11.1917 он покинул Петербург, а 15.04.1919 – Россию.
Как было сказано самим Набоковым, «Дар» был полностью опубликован в 1952 году, то есть через 15 лет после начала первой (варварски урезанной) публикации в 1937 году в парижском журнале «Современные записки». В Союзе же, как отмечалось выше, роман был опубликован в 1988 году, через 51 год после все той же первой публикации 1937 года. Здесь еще надо отметить, что писатель 15 лет с 1922 по 1937 год прожил сначала в Веймарской, а потом уже, когда писал «Дар», в нацистской Германии. Сам Владимир Владимирович умер второго июля 1977 года, в 78-летнем возрасте, прожив в мире и согласии со своей супругой 52 года и 78 дней (а сумма цифр последнего числа 7+8 дает 15), спустя 15 лет после издания «Дара» в 1962 году на английском языке.
Теперь пора привести онегинскую строфу, которой заканчивается «Дар»: «Прощай же, книга! Для видений – отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, – но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть… судьба сама еще звенит, – и для ума внимательного нет границы – там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, – и не кончается строка». Тут читателя наверняка спросит – почему онегинская строфа расположена в строку? Потому, что на ней кончается книга, автор прощается с читателем и своими персонажами, и здесь уместна прозаическая форма повествования; композиционно не имеет смысла в конце переключать внимание читателя с прозы на стихи; да и последние четыре слова романа говорят – «и не кончается строка», но не строфа. В самой же строфе, как раз за ее серединой (с тридцатого слова по счету в строфе до 33-го слова – характерного «звенит») те 4 пророческих слова, вынесенных в заглавие статьи: «…Судьба сама еще звенит…». Действительно, на момент окончания первой публикации в «Современных записках» «Дара» – 1938 год, Набокову 39 лет, он проходит «свой экватор в жизни[45], его имя (в тот момент Сирин) в самом зените своей славы. Один из лучших поэтов русского зарубежья, вдумчивый критик Владислав Ходасевич о Сирине пишет так: «Сложностью своего мастерства, уровнем художественной культуры приходится он не по плечу нашей литературной эпохе».
***
В конце романа, возвратившись к себе домой, поужинав вместе с хозяевами (а вышло так, что на ужине присутствуют две пары: отъезжающая чета Щеголевых и остающаяся пара влюбленных – Федор Константинович и Зина Мерц), Годунов-Чердынцев пишет своей матери письмо.
«Мне было так забавно узнать, что у Тани родилась девочка, и я страшно рад за нее, за тебя. Я Тане на днях написал длинное лирическое письмо, но у меня неприятное чувство, что я неправильно надписал ваш адрес: вместо „сто двадцать два“ – какой-то другой номер, на ура (тоже в рифму), как уже было раз, не понимаю, отчего это происходит, – пишешь, пишешь адрес, множество раз, машинально и правильно, а потом вдруг спохватишься, посмотришь на него сознательно, и видишь, что не уверен в нем, что он незнакомый, – очень странно… Знаешь: потолок, па-та-лок, pas ta loque, патолог, – и так далее, – пока „потолок“ не становится совершенно чужим и одичалым, как „локотоп“ или „покотол“. Я думаю, что когда-нибудь со всей жизнью так будет».
Здесь надо вернуться к тексту 4-й главы: «…причем, высчитывая даты, судьи нашли в „Что делать?“ предсказание даты покушения на царя. И точно: Рахметов, уезжая за границу, „высказал, между прочим, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три (многозначительное и типичное для автора повторение) нужно ему быть“. Между тем последняя часть романа подписана 4-ым апреля 63 года, а ровно день в день три года спустя и произошло покушение. Так даже цифры, золотые рыбки Чернышевского, подвели его».
Теперь остановимся на последних двух предложениях из приведенного выше письма. Здесь имеются три французских слова pas ta loque. С французского это можно перевести как «не твой крах» или «не твой лоскут». Рассмотрим вначале первый вариант перевода. Действительно, чтобы подчеркнуть, что именно на императора Александра II-го было совершено покушение ровно через три года после даты 4.4.1863, (когда Чернышевский подписал последнюю часть романа) – 4 апреля 1866 года Дмитирий Каракозов стрелял в царя, когда последний садился в коляску после прогулки в Летнем саду, – применены эти французские слова. А дальше весьма характерное русское слово патолог, что означает, – царь остался жив, и краха или аварии не произошло. А перед французскими словами тоже весьма значительное па-та-лок, т.е. потолок в представлении народовольцев, а по складам значит, как они тщательно к этому покушению готовились и только патологу, еще и в смысле (это явно слышится во всех 5-ти словах: 2 русских и 3-х французских; замечу попутно, что они являются своего рода путеводителями по главам романа, ибо роман построен по кругу и первая глава с последней композиционно соединены, а 3 французских слова – 2-я, 3-я и 4-я главы – это фабула романа) специалиста по анализу патовых, как в шахматах, положений предоставляется возможность разобраться с ситуацией в России после этой роковой для нее даты.
Теперь перейдём непосредственно к расшифровке французских слов так, как это подразумевал Годунов-Чердынцев, имея ввиду второй вариант перевода. Если рассмотрим адрес на ура, в рифму, 222, то «куда» в нем соответствует дате, а «кому» должно соответствовать роману «Что делать?». Значит так, в 3-х французских словах 10 букв и в «Что делать?» вместе с вопросительным 10 знаков. Итак записываем pas ta loque и pas может соответствовать только «что», а как же «делать?», нет-нет прямо его под этим словом нельзя писать, но ведь, если примем вторую версию перевода, т.е. лоскут, отрывок, тогда можно попытаться записать это слово с вопросительным знаком не слева направо, а справа налево, тем более, что Федор Константинович на это и указывает – «локотоп». Ставим под латинскими буквами, чтобы совпадали «е», «т» и «л» в русском и французских словах: pas ta loque
что ть ла? де
Если теперь прочтем под французскими слогами, соответствующими «локотоп» русские слога, то получается «ла? детьч». Давайте прочтем также и второе слово «локотоп» в транскрипции Годунова-Чердынцева – «что детьл». Значит, действительно получаются лоскуты слов и мы просто не знаем что делать? с этими ла… тьфу ты… даже не выговорить.
Здорово! Восхитительно! Ай да, Федор Константинович! Ай да, молодец! Так вот отчего такой восторженный тон письма, вот отчего он, Федор Константинович говорит, что вернется в Россию, хоть через 100, через 200 лет или «хотя бы в подстрочном примечании исследователя».
***
Теперь, возвращаясь с адресом 122 к нашему повествованию, можно рассмотреть «работу судьбы» в отношении Владимира Владимировича, чисто условно разделив всю его жизнь на 3 временных периода[46], где 1-й – от даты рождения писателя до 1914 года (а это 63 года до смерти), когда он выпустил стихотворную брошюру без названия, состоящую из одного стихотворения; 2-й период – от 1914 до 1944года, когда в США на английском языке выходит книга «Николай Гоголь» и последний 3-й период, соответствующий 33 годам с 1944 года до кончины в 1977 году.
А теперь давайте сложим цифры, входящие во взятые нами года – 1914, 1944 – для рассмотрения «работы судьбы» в отношении жизненного пути Набокова.
1+9+1+4+1+9+4+4=33
Или в другом, тождественном виде: 3х1+2х9+3х4, т.е. это та Россия, в которой еще сохранилась Святая Троица, где, конечно, помнят великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина и кроме того в ней, в этой новой России 40-х годов ХХ века неизменно присутствует Николай Гаврилович Чернышевский.
Кстати, эти три периода можно рассматривать еще и в классическом, философском аспекте, а именно:
а/ 1-й период – это тезис, да еще какой (о детстве), который присутствует почти во всех романах писателя;
б/ 2-й период – антитезис;
в/ 3-й период – синтез.
Суммируя все вышеприведенное и отвечая на поставленный в самом начале статьи вопрос, следует признать: не только цифры в плане «работы судьбы», но и весь его жизненный уклад, основанный на духовном (пушкинском) восприятии бытия, хрупкой, поэтической ментальности и непреходящему чувству ностальгии свидетельствуют, что прежде всего Набоков – великий русский писатель[47].