Обычно в кругу подводят итог дня, принимают решение о начале нового проекта (например, исследования «линии жизни»), празднуют дни рождения, разбирают конфликты и обсуждают то, что задело детей в их повседневной жизни и то, чем они непременно хотят поделиться с товарищами. Обычный же день начинается со свободной работы. О ней написаны десятки книг, и все, кто знаком с педагогикой Монтессори, знают, что это один из китов, на котором держится ее методика, но никто пока не дал этому феномену четкого и точного определения.
А выглядит это так. Приходя утром, каждый ребенок выбирает для себя занятие. Как правило, он берет либо знаменитый Монтессори-материал, либо задания, написанные на карточках. Никто, кроме самого ребенка, не может решить, что именно и как долго он будет делать. У каждого из детей есть несколько папок, куда они складывают свои работы по математике, родному языку. Есть папка, в которую попадает то, что посвящено развитию природы, человека и истории культуры, а также религиозной тематике. Но есть и такая папка, где хранится то, что невозможно и не нужно классифицировать. Например, у Норы это приглашение, которое она написала всем родителям, предложив им посетить тот самый затерянный в коридоре школы доисторический мир. Этот спонтанный порыв сохранился как признание права ребенка на непосредственность.
Просматривая эти папки, фрау Вайман видит каждое движение воспитанника к правильному решению или к оформлению какой-то цели этого движения. Подчас достаточно только разложить работы так, что бы это стало очевидно и самому ребенку. Учитель хорошо понимает, что, кроме радости познания, дети должны получить и радость достижения. Иногда Хелена видит, что ребенок как будто остановился, но она уже убедилась, что дети не ставят точку, а, как уставшие путники, присаживаются отдохнуть, чтобы, набравшись сил, продолжить путь. Наблюдая за развитием ученика, учитель может предположить его следующий шаг, но должен помнить, что это только версия, не обязательно единственная и верная.
Учитель во время свободной работы отвечает на вопросы детей, иногда проверяет или дает задания. Иногда беседует с кем-то из ребят или дает двум, трем готовым к этому детям короткий урок (презентацию), показывая, как и что можно делать с тем или иным дидактическим материалом. И, конечно же, наблюдает, получая пищу для размышления и той большой части работы, которая идет, когда дети уходят домой. Здесь учитель живет и думает вместе с детьми и поэтому не боится признаться, что он чего-то не знает. Он готовит урок иногда для одного конкретного ребенка, он читает и думает, ищет ответы, которые не пришли сразу в классе. Он на собственном примере показывает, что знания можно добыть и что этому можно научиться. Главное, чтобы дети почувствовали вкус к этому «старательству» и «намывали» новое о жизни и для жизни, как золотой песок.
Иногда это очень нелегко. Однажды десятилетний Марио заинтересовался жизнью дождевых червей. Начали с примитивных и не очень удачных экспериментов, но, удостоверившись в стойком интересе ребенка к теме, учитель залез в специальную литературу, и Марио получил серию карточек с описанием опытов с дождевыми червями. Опыты и выводы из них он делал сам. Закончив свои изыскания, Марио выступил с докладом. Его одноклассники без всякой зубрежки и скучных учебников узнали и обсудили нечто для себя новое и интересное.
Часто во время таких обсуждений учитель расширяет и углубляет тему, показывая детям связи конкретного феномена с жизнью окружающего мира.
Сама Монтессори говорила о космической задаче каждого живого организма на Земле. Итальянский педагог считала, что все в мире взаимосвязано и подчинено единому космическому плану, и ребенок именно в школе знакомится с представленными в наглядном и ярком виде концептами самых сложных явлений.
Один из таких концептов – это «линия жизни», на которой есть место и окаменелому трилобиту, и дождевому червю, и многим другим, вымершим и гуляющим доселе по Земле животным.
Реконструированный слепок лапы динозавра Хелена притащила в класс, и пораженные дети, узнав, как делаются такие слепки, потянулись за своей фрау Вайман, как за музыкантом с волшебной дудочкой, в мастерскую. Там мальчики и девочки, невзирая на возраст, самозабвенно делали песчаные формы и заливали гипсом оттиски собственных рук. Через два дня получилась целая выставка застывших ладошек.
Мы уезжали из Зазбаха в день, когда дети после свободной работы варили джем из красной смородины, собранной ими накануне. В далекой Германии на нас повеяло домом и дачными заботами, которые этим летом не грозили нам.
В пути. Переезжая в Мюнхен, мы сделали короткую остановку в Карлсруэ. В информационном бюро на привокзальной площади мне в руки попалась газета «Каrlsuher kind» с заметкой «о свободной активной школе». Мое внимание привлекло знакомое имя в первом же столбце газетного текста. Это было имя Марии Монтессори. Именно ее труды легли в основу концепции этой новой для Германии школы. Так идеи Марии через сто лет породили новый педагогический поиск, и по этому пути, по утверждению автора заметки, уже пошли сорок немецких школ.
Есть ли в Карслруэ Монтессори-школы, мне узнать так и не удалось, но в Баварии, несмотря на довольно жесткие законы и ограничения педагогических инициатив, таких школ и детских садов оказалось достаточно много.
В Мюнхене, куда лежал наш путь, почти год в такой школе учился мой сын. Первый шок после возвращения из Германии – перемены между уроками. «Почему когда учитель выходит из класса, все встают на головы», – недоумевал он, и я не смог ему вразумительно ответить. В целом сравнение, сделанное моим ребенком, оказалось не в пользу нашей школы. Конечно, он прижился, но домашние задания, бессмысленные и бесконечные, не перестают вызывать в нем, да и в нас, его родителях, стойкое отвращение. Иногда складывается ощущение, что на уроках в школе наши дети только бездельничают и пишут контрольные работы, а учатся дома. Причем положение мало зависит от качества и количества учебников и кажущегося разнообразия содержащихся в них подходов к обучению.
В Монтессори-школе все иначе. Дети учатся, то есть буквально учат себя именно в школе, в ходе свободной работы. И то, что время от времени дети перерывают всю домашнюю библиотеку или забрасывают родителей вопросами, связано с проснувшимся в них глубоким интересом к чему-либо, а не с «закреплением» или «повторением» пройденного на уроке материала.
Немецкий швейцарец. Признаться, сначала господин Швайцлер не произвел на меня никакого впечатления. Пожилой немец, вернее, если верить его фамилии, швейцарец, любезно рассказал нам, как добраться до его школы, и, попрощавшись, исчез в извилистых коридорах Детского центра, к которому принадлежала и его школа.
На следующее утро в класс мы пришли раньше учителя. Нас встретил циви (так в Германии называют юношей, проходящих альтернативную службу в школах и других социальных учреждениях). Он усадил нас на стульчиках в уголке класса и начал готовиться к рабочему дню, за который, между прочим, получает хоть и небольшие, но вполне живые деньги. Дети потихоньку собирались в классе. И вот появился герр Швайцлер, победно неся в руке рядом с портфелем небольшой кулек с салатом. Кулек плавно опустился перед одним из учеников, а учитель прошествовал к своему столу. Он был похож на большого Деда Мороза, внезапно сбрившего бороду и снявшего шубу, чтобы спокойно погулять по изнывающему от зноя Мюнхену.
Собравшимся уже детям он сообщил, что целую неделю в классе будут гости, и попросил нас рассказать о себе.
Потом было сказано два волшебных слова, и по тому, как герр Швайцлер как будто забыл о классе, мы поняли, что началась свободная работа. Забыв данные нам инструкции, мы, как зачарованные, слушали монолог учителя, прерываемый нашими редкими вопросами. Он с понятной гордостью показывал нам, какие сложные работы делают его дети, уходя от него в гимназию, а, почувствовав в моей коллеге знатока немецкого языка, стал демонстрировать прекрасные словари. «Ребенку, – пояснил учитель, – скучно спрягать глаголы, а здесь дети видят поле слова (однокоренные слова, синонимы, прилагательные)». Учитель рассказывает детям какую-нибудь историю о слове, и они с удовольствием лезут в словарь, исследуют его связи и оттенки.
Мы говорили, а класс работал. Только изредка герр Швайцлер бросал то лукавый, то суровый взгляд на кого-то из детей. Когда наш разговор иссяк, в классе стало чуть тише, но работа детей продолжалась в том же размеренном ритме. Это свободное и неспешное течение неизвестным нам способом задавал учитель. «Сегодня у нас все будет чуть быстрее, мы готовимся к празднику школы», – шепчет нам герр Швайцлер, но нам-то кажется, что спокойней и медленней не может и быть. Маленький Кобиан рассматривает большой альбом с геометрическими фигурами, и учитель, взяв коробку с конструктивными треугольниками, идет к нему и проводит короткий, но очень конкретный урок. Перед глазами малыша россыпь маленьких треугольников превращается в один большой или вообще в совершенно другие фигуры. Эти волшебные манипуляции привлекают других детей и, тихо подсев, они зачарованно смотрят. Для них геометрия не исчерпается знанием о том, что биссектриса – это такая крыса. Углами этих треугольников геометрия войдет в пространство их жизни, не изнуряя зубрежкой теорем.
Нельзя сказать, что учитель управляет сложным организмом класса, скорее, он точно чувствует все его мельчайшие движения, повороты и течения и гармонизирует их своей спокойной надежностью, добрым юмором и строгостью без гнева и раздраженности. Он помогает детям строить свою ответственную и неповторимую личность. Ответственность здесь – не случайное слово. Как подчас невыносимо трудно ребенку постигать его смысл. Здесь все начинается с малого и повседневного. Так было с Максом, которому при нас исполнилось семь лет, и после раздачи праздничного пирога и традиционного поднимания на стуле, повзрослевший мальчик отправился вместе с циви мыть посуду. Максу это дело доверили впервые, и он с достоинством и гордостью принял на себя эту заботу о других.