ки десятка-другого шхун лежали на складах, в штабелях, а из готовых полуфабрикатов можно было собрать несколько штук в любой момент.
Мы начали с цеха обработки древесины. Посреди него стоял длинный и довольно грубый цилиндрический котел. К нему подводилось несколько труб от котлов поменьше. Все они словно состояли из заплаток и были сплошь покрыты заклепками
— Приходилось собирать из небольших листов, — пожаловался Лёшка. — Пока прокат не позволяет достигнуть нужной прочности и стальные листы мы отбиваем молотом.
Он открыл массивную дверцу на торце основного котла. Внутренний объем был разделен перфорированными стальными полками.
— Сюда мы загружаем заготовки из сырого дерева. Доску, брус.
Он закрыл дверцу, прошел дальше и показал на трубу с массивным бронзовым краном.
— Через эту трубу запускаем перегретый пар от вспомогательного котла и держим высокое давление около часа. Затем сливаем воду через вот этот кран внизу, и вновь запускаем пар, но уже обычный. Через этот разбрызгиватель подаем на стены цилиндра холодную воду. Это приводит к конденсации пара, как в машинах Ньюкомена. Внутри котла образуется вакуум.
— Что образуется? — переспросил Колычев.
— Безвоздушное пространство. Разреженное. Пустота.
— Но зачем?
— Чтобы из дерева выходила влага и вредные вещества, поддерживающие гниение, — пояснил Тропинин. — Как верно сказал Аристотель, природа не терпит пустоты. А заполнить её могут лишь жидкости, что находятся внутри дерева.
Капитан кивнул, хотя вряд ли понял объяснение.
— Затем мы сливаем сок, — продолжил Лёшка. — Открываем ещё один клапан и запускаем в котёл разогретый каменноугольный дёготь.
— Каменноугольный?
— Он дешевле древесного и действует… э-э… лучше. Мы стремимся сделать шхуны дешевле и не обшиваем их медью, — пояснил Тропинин. — Пропитанные смолой обшивные доски защищены от гнили, менее ломки, не разбухают от воды, но и не высыхают. Кроме того, это ускоряет сборку. Нам не требуется больше смолить и красить корабль вручную перед спуском на воду. А раньше это занимало неделю на каждый слой.
Колычев кивнул.
— В результате получаются вот такие доски, — Тропинин взял со стола мастера отрезок бруса и протянул капитану. — Как можно увидеть на срезе, смола или деготь проникают в тело бруса с каждой стороны примерно на дюйм. А доска пропитывается полностью. Это дает защиту от гниения на много лет.
— А от червя?
— Нет, только от гниения, — Тропинин покачал головой. — От червя помогает, но мало. Для этого нужны окислы металлов — меди, цинка, мы пытаемся их вводить в смесь, но пока не нашли правильных пропорций и способов.
Затем Лёшка провел нас по примыкающим к конвейеру цехам, откуда потоки деталей стекалась к сборочной линии, точно мелкие ручейки к реке. Шаблоны на огромных верстаках представляли собой намертво укрепленные габариты из железных полос. Рабочие укладывали внутрь дюймовые дощечки, точно кирпичи в кладку. Затем через прорези в полосах наживляли гвозди. Так получался шпангоут. Другие детали делали сходим методом.
— Ошибиться трудно, — прокомментировал Тропинин. — Даже индеец, только что вышедший из леса, справляется с такой работой уже через неделю.
Затем мы забрались на вышку с которой просматривался весь конвейер. На верхней площадке стояли кресла, стол, над головами был устроен навес, а оконные проемы оказались открытыми, не застекленными. Обычно здесь сидел дежурный гранд-мастер с помощником, а ярусом ниже несколько мальчишек, готовых бежать с запиской на тот или иной участок.
На этот раз к гранд-мастеру (им оказался Захар Бубнов) присоединились мы, так что места едва хватило и помощника попросили спуститься к мальчишкам. Слуга подал кофе и печенье. Тропинин положил перед собой часы, откинул крышку, затем выставил из-под навеса пистолет и выстрелил.
Тут же из первого цеха по рейкам на тележках спустился киль с уже прикрепленными штевнями, разметкой под шпангоуты и степсами (или гнездами по нашей терминологии) под установку мачт.
Из бокового цеха кран подал первый из шпангоутов. Он был уже в сборке с бимсом причем с бимса свешивался отвес, ориентируясь по которому, несколько рабочих точно установили конструкцию в паз, а затем забили несколько нагелей. Тот же кран подал второй шпангоут и третий. Мастер с медальоном на цепи проверял расстояние с помощью контрольного шаблона и давал разрешение рабочим на забивание очередного нагеля.
Дело двигалось быстро. Не только светлейший Потёмкин или де Рибас умели пустить пыль в глаза в восемнадцатом веке. Шхуна обрастала ребрами, бортами, палубой, причем борта монтировались с русленями, бархоутом и буртиками, а сегменты палубы имели готовые люки с комингсами, битинги, брашпили, нактоуз, лебедки для поднятия парусов и прочие механизмы и дельные вещи. Шхуна переходила от цеха к цеху и понемногу спускалась вниз по склону, а на смену ей на конвейер уже выползал новый киль.
В отличие от Потемкина, который делал фрегаты заранее и лишь спускал их на глазах удивленной публики, Тропинин смог показать сборку в реальном времени и это особенно поразило Колычева. Даже я, зная что нас ждет, был заворожён слаженной и быстрой работой сборщиков, а Колычев и вовсе отставил в сторону чашку и наклонился, как болельщик перед телевизором, когда в футбольном матче ожидался красивый гол. На самом деле шли часы, но казалось, будто сборка идет минуты.
Борта не имели ни одного изогнутого фрагмента и набирались словно самолет F-117 из одних лишь прямых панелей. Это стоило шхунам узла хода, по утверждению Тропинина, а также делало нос более тяжелым и почти непригодным для размещения людей или груза — там находилось чудовищное переплетение массивных шпангоутов, стрингеров, брештук и других силовых элементов даже не имеющих названия. Эта часть набора собиралась отдельно и монтировалась на киль и форштевень единым блоком. Полдюжины рабочих растягивали веревками груз, пока кран опускал носовую часть в нужно место. Ещё столько же караулили у пазов и стыков чтобы закрепить конструкцию, когда пазл сойдется.
Пока одни рабочие конвейера возились с носом, другие навешивали баллер с рулем, прокладывали штуртросы, а потом ещё один кран подавал поверх всего этого хозяйства уже собранную казёнку — с перегородками, иллюминаторами, люками.
На последнем этапе сборки на корпус ставили бушприт и мачты с уже готовыми гафелем и гиком, закрепляли ванты, штаги, другой такелаж. Но здесь его ставили по упрощённой схеме — достройкой и отладкой занимались позже, уже на плаву.
Мастер, отвечающий за ход сборки конкретного экземпляра, всё это время шел вместе с шхуной и отмечал на особом листе выполненные операции. В завершении он прикладывал раскалённое клеймо к кормовой доске. «02016» — значилось под вензелем верфи. Тропинин штамповал шхуны как немецкие подводные лодки, имена придумывали владельцы. Первые две цифры означали серию, следующие три — номер.
— Мы ставим клейма поменьше на шпангоуты и киль, что позволит узнать шхуну, если её захватят пираты.
— Пираты? — удивился капитан.
— Морские разбойники, — пояснил я.
— Я знаю что такое пираты, — с легким раздражением заявил Колычев. — Приходилось встретить берберийскую галеру. Но откуда пираты здесь?
— Не исключено нападение кого-то из конкурентов, — ответил я. — Люди здесь суровые, не брезгуют и разбоем, если решат, что им сойдет с рук. Но в основном мы имеем в виду китайских пиратов. Они кишмя кишат на подходах к Кантону, и южнее, у берегов Вьетнама, и восточнее, возле Формозы и даже Кореи.
Мы успели дважды перекусить, когда наконец, первая шхуна сползала в воду, а рабочие веревками отбуксировали её к пристани, в то время как другие вытаскивали из воды колесные тележки, чтобы затащить их наверх. Тем временем из первого цеха появился третий киль.
— Этот последний на сегодня. На большее сейчас нет покупателей, — виновато сказал Лёшка. — Одну заказали зверопромышленники, а две пойдут вот ему.
Он показал на меня. Пришлось признать:
— Я имею в долю в верфях и привилегию приобретать суда по внутренней цене.
— И сколько же это выходит?
— Три тысячи рублей или полторы тысячи астр.
— Так дёшево? — удивился капитан.
— Серебром, не ассигнациями. Но зато цена включает всю основную оснастку.
— Однако!
Кое что в снабжении кораблей он понимал, не зря провел столько времени в Ливорно при казенных закупках.
— Правда взамен я обязался поставлять верфям железо по ценам не выше сибирских. И поначалу это было делом убыточным, но теперь налажена добыча на континенте. Железо там пока скверное, много угля уходит на выделку, однако это лучше чем тащить через всю Сибирь.
Мы не стали дожидаться достройки второй шхуны, тем более третьей, а отправились вниз. Демонстрация заняла пять часов и Лёшка уверял, что это был рекорд сборки, а обычно уходило восемь.
— Конечно, сегодня я нагнал вдвое больше народу, а в цехах имелся запас всех узлов и деталей, — признался Тропинин. — Тем не менее, при желании мы можем выпускать шхуны быстро и в любых количествах.
Сюда мы добирались на лодке Аткинсонов, но обратно Лёшка решил прокатить капитана на конке. Почти все рабочие были на верфи и пассажиров кроме нас не оказалось, так что мы могли говорить свободно.
— Это не просто коммерческий флот, — сказал я, покачиваясь из стороны в сторону из-за неровных рельсов. — Случись, скажем, большая война, каждый второй судовладелец выкатит из сарая запасные пушки и поставит на палубах батареи. А волонтеров в городе всегда было с избытком.
— Что смогут ваши канонерки против настоящей эскадры?
— Ну, пожалуй, эскадру линейных кораблей мы не осилим, — согласился я. — Однако кто решится посылать сюда эскадру? А главное, что она сможет здесь сделать? Тысячи вёрст побережья не удержать кораблями. Пока они будут гоняться за нами по всему океану и обыскивать бухты, мы отстоимся в проливах, или спрячемся в заливе Сан-Франциско под защитой береговых и островных батарей.