— Собираем байдары!
Через пару дней цепочка озёр, соединённых протоками, осталась позади. Мы миновали Оленью переправу, прошли по истокам Юкона и сделали последний привал перед легендарными порогами Белая Лошадь. На небольшом и удобном пятачке имелись следы костров, жерди для сушки рыбы или мяса, но самих индейцев мы не встретили. Здесь нам предстояло расстаться с последним отрядом группы поддержки и проводниками чилкат, которые шли до конца не столько показывая дорогу, сколько желая убедиться, что мы отправимся своим путем вниз по реке и не станем мешать их торговле.
Пороги оказались действительно бурными, как о них и писали во всех книгах. Сплошные пенистые перекаты. Особенно самый первый, при входе в стремнину. Вот только проблемы для нас они не представляли. Относительно пологий правый берег позволял обойти опасное место посуху. Я так и не понял, во имя чего люди из книг предпочитали риск? Боялись потерять время на перегрузку и волок? Возможно. Но мы явно успевали до ледостава. Хотя по ночам и даже днем иногда шел снег, сильных морозов не было.
Обратно волонтеры пойдут налегке, прихватив минимум одежды и продуктов. Им не придётся карабкаться на вершину перевала с уровня моря, поднимая на плечах два пуда груза. Несколько дней ходу, опасный, но всё же спуск, затем тридцать верст на лодках с попутным ветром и наши волонтеры окажутся под защитой форта, а оттуда на шхунах вернутся домой.
Нам же предстояли семь сотен вёрст сплава через дикие земли, о которых мы не знали почти ничего. И у нас больше не будет никакой связи с внешним миром. Имея это в виду люди писали письма родственникам, чтобы передать их с волонтерами. Культура письма понемногу входила в обиход.
Тем временем наши девушки, как всегда прекрасные в своих любимых джинсах и парусиновых ветровках, уже занялись работой. Галка беседовала с одним из проводников и пыталась записывать тлинкитские слова используя лишь наш сокращенный алфавит. Кажется у лингвистов существуют (вернее будут существовать) специальные методы записи туземных языков. Но это была область знаний, полностью закрытая и от меня и от Тропинина. Варвара забросила донку в мелководный заливчик перед самым входом в полосу порогов, а Даша, достав луковицу часов, проверяла пульс у одного из волонтеров.
Остальные волонтеры чуть в стороне от индейского стойбища строили под командой Белоконя бревенчатую хижину для остановки последующих экспедиций или почтовых упряжек. На собаках люди могли добираться сюда даже зимой.
— Если бы у нас было больше людей, мы могли бы поставить посёлки через каждую сотню вёрст, — сказал я Колычеву. — Тогда освоение края пошло бы быстрей.
— Вы слишком много хотите. Даже в Сибири так часто острожки не ставят.
— Однако вдоль дорог люди селятся охотно, а этот путь со временем станет сродни сибирскому тракту.
Я забрался в спальник прямо под открытым небом возле костра и наблюдая за строительством хижины подумал с улыбкой, что хотя бы на сей раз не придется ломать голову над сохранением исторического названия. Белоконь или Белая лошадь, разница невелика. На карте я просто помечу лагерь его именем.
До сих пор всё шло по плану. Группы сопровождения отваливались от нас как ступени ракеты-носителя, выводящие на заданную высоту полезную нагрузку. Перед последним этапом мы имели довольно оружия и пороха, чтобы отбиться от волков и людей, выдержать любую осаду. Мы имели достаточно припасов, чтобы провести зиму в самых суровых условиях, а весной продолжить сплав к устью.
Однако всё это касалось единственной разведывательной экспедиции. Полноценное освоение юконской территории не обещало стать лёгким. Каждый год снаряжать такие караваны будет слишком накладно. До появления пароходов, железных дорог и самолётов любым продуктам цивилизации в этой стране суждено оставаться дефицитным товаром. Я в который раз опережал время. Но у нас не оставалось иного выхода. Ибо вместе со временем мы опережали и конкурентов.
Раньше это меня не озаботило бы слишком сильно. Я мог задействовать для снабжения форпоста потаенные ресурсы. Смешно, но всё что тащили с таким трудом сотни людей, я мог бы переправить куда угодно за несколько рейсов. И пусть я взял курс на создание самообеспечивающейся системы в колониях, сделать исключение ради первых лет освоения новых территорий не казалось большим отступлением от принципов. В противостоянии с природой, а тем более с историей годятся любые средства.
Почему же я не сделал этого теперь? Тут было о чём задуматься.
Капитан, вот в чем дело. Меня захватила борьба, а играть с человеком я решил по честному. Я желал чистой победы и потому даже не помышлял прибегать к скрытым возможностям. Однако не слишком ли большое значение я придаю игре? Видимо это не просто игра. По крайней мере не какая-нибудь политическая интрига. Поединок с капитаном превратился в поединок с империей. В борьбу с её ценностями с её традициями. Но вместе с тем это был поединок двух личностей.
Сомнения всё равно терзали меня. Честно ли, что я вообще имел запасную лазейку. Какое уж тут равенство. Ведь случись катастрофа, я в отличие от Колычева, всегда смогу выйти сухим из воды.
Из воды — вот в чём дело. Как только река встанет, я окажусь с капитаном на равных. А реки здесь скованы льдом по семь месяцев в году.
Было в этом поединке ещё нечто такое, что не позволяло мне прибегнуть к старому проверенному способу транспортировки припасов. В некотором роде я бросил вызов самому себе. Вся моя конкиста висела на мне лишь как на обладателе фантастического ресурса. А чего я стою как человек? Чего стоят мой разум и моя воля?
Сплав по Юкону оказался не таким уж трудным. Узкие быстрины и каменистые островки представляли опасность, если проходить их в темноте, но нам хватало и светлого времени суток. Семьсот вёрст мы прошли за неделю, не потеряв при этом ни одной лодки и ни одного человека. Знакомый якут Коврижка был прав. Легендарный путь оказался гораздо легче охотского тракта.
Пункт нашего назначения я выверял тщательно. При взгляде на карту, всё казалось проще простого. Юкон в искомом месте менял генеральное направление с северного на северо-западное. Но поди попробуй определить эту точку на местности. Карта имела слишком мелкий масштаб, а река петляет среди гор, поворачивает в каждую из четырёх сторон света, не желая никакую обидеть. Мы пытались определить долготу и широту, но с нашим оборудованием результаты получались приблизительными. Плюс-минус десять верст. И этот только в том случае, если будет солнце. Запросто можно прозевать нужный поворот.
Приметы конечно имелись. Где-то возле несуществующего пока Доусона в Юкон впадает легендарный Клондайк. К сожалению, я не мог остановить какого-нибудь прохожего индейца и спросить, правильно ли мы двигаемся. Названия моей эпохи были здесь бесполезны. Я даже не знал, которые из них имеют индейское происхождение, а какие привнесены европейцами. И даже коренные названия часто искажали до степени неузнаваемости.
Чем ближе была искомая долгота, тем медленнее мы продвигались, осматривая каждый подозрительный приток. Наконец, с некоторой долей уверенности я указал на ровный участок берега возле слияния двух рек. Удобное место для строительства, защищённое от ветров холмами, а от наводнений небольшим подъёмом. Возможно, это и есть золотой перекрёсток. Хотя ошибка, конечно, не исключалась.
По ночам подмораживало, но до наступления настоящих холодов оставалось достаточно времени, чтобы поставить острожек, несколько домов, сделать запас дров и изучить окрестности. В голове крутился навязчивый вопрос, как бы убедить общественность назвать городок Доусоном?
Глава тридцать пятая. Клондайк
Глава тридцать пятая. Клондайк
Из записной книжки вычёркивался очередной пункт. Компанию Гудзонова залива мы опередили, а горы Маккензи пока что надёжно разделяли двух коммерческих хищников.
Впрочем, я изначально не относился к экспедиции, как к коммерческому предприятию. Здесь, на краю земли, налаженная в колониях финансово-экономическая система теряла смысл. Здесь не было продавцов и покупателей, поэтому стоимость денег равнялась цене пошедшему на них металлу. Даже тот, кто пришёл сюда по своей воле и не служил компании или империи, держался коллектива.
Последние годы я делал ставку на развитие личной инициативы, и это оказалось эффективным в городах, там, где существует развитый товарообмен, специализация, разнообразные интересы, но сейчас мы вернулись к первым дням конкисты, когда в узком кругу люди вполне доверяли друг другу, а взаимопомощь являлась стратегией выживания. Прибыль, конечно, всегда имелась в виду, но только как результат совместных усилий.
Я начинал понимать, почему весь наш путь от побережья поразил меня своей лёгкостью. Тут дело не только в сибирском опыте людей, которые, разумеется, знали много больше о выживании в суровых условиях, чем авантюристы из южных стран. Я готовился встретить трудности, упомянутые на страницах книг и показанные в фильмах о героях золотой лихорадки. Но эти трудности по большей части являлись следствием индивидуализма. Большой и сплочённой командой, мы легко преодолевали пороги, перевалы, болота и горные тропы, на которых герои Лондона ломали ноги, хребты, расставались с имуществом и жизнью.
Вся эта масса неудачников, костьми которых была устлана чилкутская тропа, и вообще весь золотоносный край, являлась по сути теми же «разгонными ступенями», жертвующими собой ради подъёма к вершинам успеха меньшинства. С той лишь разницей, что от нас группы обеспечения отделялись планомерно, а у старателей вследствие жестокого естественного отбора. Единицы делали состояния, в то время как сотни возвращались ни с чем. Если вообще возвращались. Они гибли на переправах, потому что никто не желал утруждать себя возведением нормальных мостков. Зачем, ведь следом идут совершенно чужие люди, конкуренты. Они гибли на порогах, потому что разгружать лодку и перетаскивать её самою и груз по суше непосильная задача для малочисленной ватаги или тем более одиночки. Они срывались с гор, тонули в полынье, не имея страховки и того, кто эту страховку обеспечивал. Они гибли от голода и холода, угасая среди сотен людей, которых не могли назвать товарищами. Жертв золотой лихорадки могло бы быть во много раз больше, если бы канадские власти не спускали с перевала пинком под зад тех, кто отправился налегке.