Тем временем российский корабль развернуло кормой и кто-то из глазастых волонтеров смог прочитать название.
— Турухтан, — сказал он. — Только с твердым знаком на конце.
— Да, так пишут в России.
Я полистал записную книжку.
— Транспорт. Архангельская постройка восемьдесят второго года. Шестнадцать орудий. Командует князь Трубецкой.
— Кто из Трубецких? — заинтересовался Колычев.
Он как раз забежал на квартердек, чтобы забрать людей от вертлюжных пушек ради усиления расчетов у карронад. Его белая рубаха носила следы подпалин, а лицо стало серым от пороховой копоти.
— Инициалы «Д. С», — ответил я.
— Если Дмитрий Сергеевич, то я с ним знаком, — улыбнулся Колычев. — Встречались в Ливорно несколько раз.
— Не завидую я вашему товарищу. — заметил Спиджик.
Колычев помрачнел, кивнул и повел людей к карронадам.
Вскоре противоборствующие стороны возобновил стрельбу, но уже с близкой дистанции. Её пока не хватало для стрельбы картечью, зато карронады принялись швырять более массивные ядра.
Раненых стало гораздо больше. Появились убитые.
Мимо меня пронесли матроса с перебитыми окровавленными ногами. Я его не узнал, хотя был знаком с каждым на «Палладе». На коже волонтера были видны ожоги, а боль исказила лицо.
— Приложился к пушке, — не очень внятно пояснил один из санитаров.
— Хирургу нужно помочь, — сказал мне Спиджик.
Он сказал это с нажимом, не желая напрямую отдавать приказ, но давая понять, что ждет от меня только согласия.
— Чёрт!
Звание хирург звучало лишком громко в отношении паренька, орудующего мясницким ножом. И я не горел желанием занимать его место. Меня мутило от вида крови. Особенно от вида крови друзей.
Я вздохнул. И отправился вниз, потому что альтернатива означала для многих раненых смерть. Я же мог побороться за их жизни или хотя бы облегчить страдания с помощью опиумной настойки.
Находясь внизу я больше не мог следить за ходом боя. Корабль сотрясался от выстрелов, трещало дерево, скрежетало железо, слышались крики боли и торжества, короткие приказы.
Каюту, отведенную под лазарет наполняли стоны и запах крови. Я делал что мог. В основном обрабатывал раны спиртом, перевязывал, накладывал жгуты, давал лауданум внутрь и накладывал противоожоговые повязки. Почти весь мой предыдущий опыт врачевания спортивных травм был здесь бесполезен, я даже обрадовался когда одному моряку пришлось просто вправить вывихнутое плечо и наложит бандаж. Я хотя бы понимал, что делаю.
Через полчаса вниз прибежал Пег Аткинсон. Он выглядел бледнее бледной трепонемы.
— Квартердек, — произнес он.
— Кто? — крикнул я. — Почему не несете сюда?
Оттолкнув Пега я бросился наверх.
Палуба представляла собой хаос из обломков дерева, обрывков канатов, в одном месте занимался огонь, но его уже гасили под руководством Слэйтера, в другом матросы заводили дополнительные снасти, взамен утраченных. Больше всего пострадал квартердек. Он был разгромлен. Штурвал отсутствовал полностью, от нактоуза остался огрызок; балюстрада или релинг в терминологии британцев, отлетела к борту, а перебитые ванты грот-мачты змеились среди людских тел, точно щупальца кракена.
Палуба пропиталась кровью. Рулевого перерубило пополам, тело Окунева было растерзано ядром или картечью, голова Спиджика раздроблена, словно кузнечным молотом, еще одно тело лежало вовсе без головы. Несколько человек еще шевелились, Лёшка сложился в позу эмбриона и стонал, а из его груди и голени торчали острые обломки дерева. Сидел среди всего этого хаоса только старпом Береснев. Он получил множество царапин, но во всяком случае находился в сознании.
Я даже не стал проверять пульс Окунева. Помочь старому другу больше не мог никто. У Спиджика пульса не было, а запястье уже остывало.
Прибежал Колычев.
— Это Бушков, — он показал на обезглавленное тело. — Я оставил его вестовым. Кто командует кораблем?
— Береснев, — я кивнул на старпома. — Но его нужно привести в чувство.
— Я займусь, а вы помогите раненым, — бросил Колычев. — Белоконь! Кадку воды сюда, живо!
Пришли еще люди. Тело нашего первого адмирала положили на парусину и отнесли на корму к флагу. Туда же отнесли и остальных. Колычев облил Береснева водой, предложил сменную рубаху и тот принял командование.
Тем временем я аккуратно извлекал из Тропинина деревянные иглы и молился атеистическим богам, чтобы не возникло абсцесса. Товарищ пришел в сознание и мычал всякий раз, когда рана вскрывалась и когда прижигалась спиртом. Затем я взялся за других.
Лишь через полчаса я смог оглядеться. Наше положение выглядело безрадостным. Всё же испанцы оказались профессионалами. «Паллада» дрейфовала в сторону моря, а Бересневу никак не удавалось наладить управление. Одна из наших шхун, похоже, погибла, во всяком случае её не было видно. Испанскому «Сан-Карлосу», впрочем, тоже досталось. Он выбросился на берег небольшого островка. Берег напротив контролировали индейцы и экипаж готовился оборонять заваленный на бок пакетбот.
Две «Принцессы» и «Аргонавт» оставались с деле, и хотя «Наследная Принцесса» потеряла грот-мачту, но сохранила боеспособность.
Бостонцы не вмешивались.
В этот момент на горизонте показался ещё один корабль. Он шёл прямо ко входу в пролив, точно зная, что нужно спешить.
— Ещё один корабль Муловского? — с надеждой спросил Тропинин.
Он сидел на комингсе и прижимал рукой к груди тампонирующую повязку. Опиумную настойку товарищ пить отказался и время от времени, когда накатывала боль, сжимал зубы.
— Вполне возможно, — ответил я. — Больше-то вроде некому.
Испанцы тоже увидели новых гостей и начали понемногу отводить корабли в бухту под защиту крепости. Мы не преследовали их из-за сломанного руля. Да и желания особого не возникло. Битва понемногу затихла. Кончались огнеприпасы, исчерпались людские силы, требовали починки снасти, а солнце близилось к закату.
Дальнейшее во многом зависело от того, что за корабль прибыл к проливу и решит ли он присоединиться к драке? Если ни одна из сторон не захочет отступить или мы не заключим перемирие, битва утром продолжится.
— Шведы! — неожиданно воскликнул Тропинин.
Он продолжал сидеть на комингсе и разглядывал горизонт в трубу через пролом в фальшборте.
— Ад пуст, все бесы здесь, — произнес я.
— Что-то знакомое, — заметил Слэйтер, вытирая тряпкой от крови подзорную трубу Спиджика.
Канонир теперь находился на квартердеке и поддерживал Береснева, чем только мог. В основном помогал репетованием приказов нового капитана, используя свой громоподобный голос.
— Hell is empty and all the devils are here, — процитировал я оригинал.
— Шекспир, — Слэйтер уважительно коснулся костяшками пальцев лба.
— Шведы-то здесь откуда? — прохрипел Береснев.
— Это «Густав Третий», — сказал я. — Но не компанейский, а некоего Джона Кокса из Макао. У него каперский патент от короля. Раньше посудина называлась «Меркурий», но став капером, он переименовал корабль, чтобы выглядеть настоящим шведом.
— Откуда ты знаешь? — спросил сквозь зубы Лёшка.
— Ходили слухи. А больше здесь взяться некому. Из шведов я имею в виду. Вряд ли из их ост-индийской компании кто забредёт.
Тем временем Кокс, если это был Кокс, кажется вознамерился взять на абордаж всё еще стоящий на якорях и борющийся с коварным течением «Турухтан», который показался ему легкой добычей. Время до сумерек еще оставалось, а закат хорошо освещал и берег, и вход в залив, хотя в самой акватории уже темнело из-за высоких окрестных гор.
В захват я не верил.
— Лишь бы он не решил потопить российский корабль, когда увидит, сколько на его борту людей. Вряд ли сам Кокс имеет большой экипаж. Он собирался пощипать промысловые поселения, а не сражаться с настоящим военным кораблем.
Положение спас Шарль. Видимо ему удалось ещё раньше наладить связь с «Турухтаном». И теперь, поставив на баркасы пушки, он отправил канонерки на помощь российскому кораблю.
Это заставило шведский корабль отступить в море. Он не ушел совсем, но предпочел держать безопасную дистанцию.
— Самое время предложить переговоры, — сказал я. — Господин Береснев, прикажите спустить шлюпку.
— Ты же не собираешься отправиться к испанцем сам? — воскликнул Тропинин и сразу же сморщился от боли.
— А кто ещё? Я уже вел переговоры с испанцами, забыл? Ничего сложного.
— Ты не имеешь формальной власти. Они могут объявить тебя инсургентом или пиратом и спокойно повесить.
Мне было все равно. Я только что потерял товарища вместе с которым начинал эпопею и другого товарища, с которым обогнул Горн. Мартинес не пугал меня.
— Алексей прав, — сказал Колычев. — Я мог бы переговорить с ними. Итальянский похож на испанский, я использовал его в Порт-Магоне. А моё положение дает мне право вести переговоры.
— Вам лучше бы отправиться на российский корабль, — возразил я. — Вы говорили, что знаете князя? Вот и отлично. Значит вам с ним и переговоры вести. А я отправлюсь в пасть к испанцам. И не беспокойтесь, у меня есть что им предложить. Если индейцы начнут настоящую войну мало никому не покажется. Убит их вождь. А кроме нас природные жители никого не послушают. А заодно попробую переговорить с пленными англичанами.
— И что мы должны обсудить, по-вашему? — скептически спросил капитан.
— Я бы предложил всем сторонам отложить схватку за территории и передать решение этого вопроса в руки лиц, наделенных большей властью. Пусть болит голова у иностранных коллегий, офисов и министерств.
— Согласен, — подумав с минуту, кивнул Колычев.
Потеря товарища сделала меня более откровенным.
— Я вам одну вещь скажу, только вы не обижайтесь, — заявил я Колычеву. — Россия эти земли не удержит. Слишком долог путь от столицы, от центров промышленности, слишком мало людей. И испанцы их не удержат по той же причине. Четыре английские компании, не говоря уже о британской короне, растерзают эту огромную территорию, как касатки кита. Никогда не видели, как они нападают стаей? Кровавое зрелище.