Основным недостатком Калифорнии была малолюдность. Хозяйства держались на вывезенных из России крестьянах и калгах, приставленных к ним. Местные индейцы возиться с землей не любили, предпочитали собирать устриц и прочих вкусных червяков в грязи приливной зоны. Тем и питались. К тому же обитало их в Калифорнии не то, чтобы много.
Зато избыток приученного к земледелию населения наблюдался у нас на Оаху. Протоптав дорожку на этот остров я теперь мог перебрасывать множество полезных вещей, которые кораблями возить было невозможно или невыгодно. Например саженцы деревьев и рассаду.
Местный князец Каха Хан после провального рейда на Мауи попал в сильную зависимость от Степанова со Свешниковым, а те не упускали ни одной возможности, чтобы дожать клиента. Разделение труда у них возникло такое же как в Калифорнии, только здесь роль военного губернатора играл Степанов, а Свешников занимался экономикой.
Сохранить власть Каха хану предложили в обмен на некоторые реформы. Население острова по большей части осталось прозябать в феодальном обществе, но сельское хозяйство полностью изменило облик. Малопродуктивные и не особо вкусные клубни таро заменили картофелем. Породу местных хрюшек слегка улучшили трудами трофейных испанских хряков. Внедрение новых культур позволило обеспечить продовольствием жителей при меньших затратах труда. А высвобожденные ресурсы перенаправить на выращивание коммерческого продукта. Прежде всего сахарного тростника. Каха хан собирал тростником натуральный налог, а фактория приросла небольшим сахарным заводиком, пока примитивным, но уже выдающим продукт приемлемого качества. Свешников внедрял цитрусовые, ананасы, выменивая избыток производства на наши товары. Прежде всего железо и китайские ткани.
Всё это к моему неудовольствие слишком напоминало европейский подход к колонизации. Но сделать из гавайцев горожан было еще сложнее чем из индейцев северо-западного побережья. Я надеялся, что постепенно, через общение с нашей колонией, наём к нам на службу, освободит население от власти феодалов. А землю мы потом понемногу выкупим.
Вообще северо-западное побережье Америки отличалось богатством биоресурсов. При грамотном их использовании можно было без труда прокормить миллионы людей. Охота, собирательство, вроде заготовки грибов, ягод, орехов и прочих продуктов леса, ловля проходной рыбы издревле кормили индейцев. Правда с увеличением численности колоний здесь требовалось аккуратно поддерживать баланс, дабы не подорвать ресурсную базу коренных жителей. До сих пор мы старались сохранить за индейцами их угодья, но рост населения и промышленность требовали своё. Скажем, те же бочки для вина или виски по уму следовало делать из дуба. Но если хвойные породы нам позволяли рубить почти без ограничений, то дуб считался у индейцев неприкосновенным. Они даже высаживали регулярно желуди или пересаживали молодые побеги, чтобы увеличить сбор урожая. Индейцы желудями питались. Пища эта получалась не особенно вкусной, нуждалась в предварительном вымачивании сырья. Но привычка — вторая натура. Анчо вёл длительные и нудные переговоры с вождями, надеясь договориться, чтобы мы могли получать нужный купорам материал, поставляя взамен племенам не менее вкусную пищу.
С пищей было проще. Под боком имелся целый океан. Рыба, морские млекопитающие, моллюски, креветки, крабы, даже водоросли шли в дело. Мы расширили возможности с помощью известных нам технологий. Крабовые ловушки, переметные снасти, сети, гарпунные пушки. Лёшка охотно переделывал шхуны под потребности новых промыслов. Не ограничиваясь только кораблями, он на паях с индейскими вождями (Калликумой и Макиной) заложил в заливе Нутка большую коптильню и фабрику по переработке продуктов китоловного промысла.
Океан, однако, не только поставлял морепродукты, но позволял быстро и дешево перемещать любые объемы продовольствия вдоль берегов. Таким образом проблема голода решалась даже с минимум землепашцев, посаженных на лучших землях. И важным следствием такого положения стало стратегическое преимущество: там, где решена проблема голода, начинается бурное развитие цивилизации — производство и потребление предметов роскоши, машин, технологий.
В философском смысле еда — это своеобразный тыл в борьбе за существование. Если он обеспечен человек может браться за любые дела, сворачивать горы. Вдобавок, чем меньший процент людей занят добычей пищи, тем больший перетекает в другие сферы экономики.
— Добыча, сохранение, транспортировка — вот три кита продовольственной безопасности, — провозгласил Лёшка.
В деле транспортировки он продолжал эксперименты с рефрижераторами. Но сразу же признал, что это дело дорогое. Сбор и хранение льда требовал отдельной инфраструктуры, а до электричества или хотя бы паровых компрессоров с хладагентом мы пока что не доросли.
Зато с хранением у нас всё складывалось как нужно. Роль крупных элеваторов и хранилищ государственного резерва выполняли склады компании. По предварительным расчетам они были способны сгладить последствия неурожая, замора рыбы или какого-нибудь ещё катаклизма, не исключая и большую войну. Правда перечень продуктов долгого хранения получался весьма ограниченным. Набор сводился к зерну, крупами, а также клубням картофеля или батата. Для клубней мы даже разработали особую песчано-меловую смесь, которой пересыпали урожай. Она поддерживала оптимальную влажность, что предотвращало гниение, одновременно не позволяя запасам усохнуть. Разнообразные соленья и маринады, вроде традиционных квашенной капусты и огурцов не вполне подходили для централизованной заготовки, ими занимались индивидуально. И вот, чтобы расширить ассортимент стратегических запасов, а также для снабжения моряков, Лёшка занялся изобретением консервов.
Исторически (как и многие другие изобретения) консервы стали очередным детищем милитаризма. Армиям требовалась компактная и дешевая еда долгого хранения, что привело к появлению на свет таких чудес Великой французской революции, как маргарин и тушёнка. Мы, однако, могли обогнать французов, тем более, что немного знали теорию.
С экспериментальными образцами проблем не возникло. Стеклянные банки забивались разнообразной жратвой, герметизировались и помещались в котел с соленой водой (чтобы поддерживать более высокую температуру). Через несколько часов получался вполне приемлемый продукт. Но Тропинин называл такие консервы паллиативом. Они выходили дорогими, тяжелыми, ненадежными и годились больше для домашних солений, чем для перевозки на кораблях. Настоящий прорыв обещала жесть. Консервные банки из жести стали одной из идей Тропинина, привезенных им из индийского похода. Наряду с производством джинсов, пироксилина и галантереей из крокодиловой кожи.
В Китае и на каком-то ещё острове он раздобыл большой запас олова как раз для этого дела. Проблема однако заключалась в том, что для изготовления жести требовалось листовое железо, а его в эту эпоху выделывали слишком толстым.
— Важно сразу создать индустрию, а не только технологию, — заявил Лёшка. — Тогда наш товар сможет конкурировать даже с европейским, когда тот появится на рынке, несмотря даже на транспортные издержки.
Ему требовался металлопрокат. И вот с ним у Тропинина пока выходило не очень. Он пытался получать лист отбивая заготовки молотом. Листы выходили неоднородными по структуре, на разогрев тратилось много древесного угля, а на работу много человекочасов. И всё равно опытная банка получалась такой толщины, что годилась разве что в качестве грузила.
— Будем искать, — извлекал из памяти Лёшка очередную киноцитату. — Будем искать.
Глава пятнадцатая. Фрегат «Паллада»
Глава пятнадцатая. Фрегат «Паллада»
Покупка фрегата стала спонтанным решением. Я просто не смог устоять когда в The London Gazette за 29 мая 1781 года увидел анонс о предстоящих торгах в Лите.
НА ПРОДАЖУ, в кофейне Lawson’s в Лите, в понедельник 11-го июня, между двенадцатью и первым часом…Фрегат LE CALONNEОколо 400 тонн, с небольшой осадкой. Построен во Франция для каперства. Ему всего два года, недавно им командовал Люк Райан. Является чрезвычайно быстрым парусником, несущим 32 девятифунтовых, 6 четырехфунтовых пушек и шесть двенадцатифунтовых карронад. Был захвачен Кораблями Его Величества Berwick и Belle Poule, имеет на борту полные морские и артиллерийские припасы, провизию для 200 человек на три месяца, и может быть отправлен в море в течение нескольких часов практически без каких-либо приготовлений.Нет сомнений, что это один из самых совершенных каперов, оснащенных во время этой войны. Сейчас он находится на якоре на Лит-роуд.
До сих пор мне попадались объявления о продажи небольших вооруженных корабликов в пятьдесят-сто тонн, которые годились для набегов в акватории Канала и Северного моря на таких же мелких торговцев, моих приятелей контрабандистов из Флиссингена, а то и простых китобоев или рыбаков на Доггер Банке. Некоторые «домашние» каперы, вроде тех, что обосновались в Ярмуте, могли отваливать из порта после завтрака и возвращаться с добычей к ужину. Морские пути пролегали неподалеку. С другой стороны, они и сами нередко становились добычей конкурентов, промышляющих под другим флагом. Того же Люка Райана, например. Газеты Норфолка полнились объявлениями о продаже призов и выкупе у противника своих неудачливых приватиров.
Целый и вдобавок полностью оснащённый фрегат был большой редкостью. Такие предпочитали дать бой и попадали в руки призовой команды сильно потрепанными. Этот же казался целёхоньким. Расклад оказался слишком неравным. Против двух линейных кораблей не отважился выступить и сам легендарный Райан.
Готовность фрегата к выходу в море и наличие вооружения меня особенно подкупило. В памяти ещё шумела битва при Оаху. Вооруженные шхуны Тропинина были конечно эффективны против каноэ дикарей, но с фрегатом колонии чувствовали бы себя куда спокойнее. Кроме того, это радикально решало проблему переправки новобранцев из Англии. И не только трёх партий, что вот-вот прибудут из России, но и некоторого количества местных специалистов. Пожалуй, я даже мог остаться в выигрыше и уж тем более избежать многочисленных хлопот по рассаживанию людей на различные корабли.