Каждый думал о чем-то своем, сокровенном.
«Пусть Юмашева ищет синюю “Ниву”. Никакого секрета нет. Давно знаю, что есть свидетели, которые видели машину, но номеров-то они не запомнили. Таких машин в городе тьма. А ты, Витюша, милый, хочешь из меня денег побольше высосать. Тоже мне насос нашелся. У меня и без тебя насосов хватает!» — сердито сопел Виктор Ефимович, разглядывая носки туфель.
«Если Юмашева найдет машину, тебе, Лесин, грозит полный крах. Только мне невыгодно, чтобы у тебя наступил крах. Категорически нельзя допустить, чтобы ты сгорел на бабе. Как же тебе, тупоголовому, объяснить? Это мне невыгодно, чтобы Юмашева нашла машину. А она может ее найти. Если захочет, конечно. Она горы может свернуть, если захочет. Это даже в министерстве знают. Как ее остановить? Кто бы подсказал? Жадность фраера сгубила, Виктор Ефимович! Если ты сейчас не придумаешь, как ее остановить, завтра будет поздно. Пойми ты, старый хрен!» Виктор Дмитриевич почти умолял Виктора Ефимовича, безмолвно шевеля губами. Он был готов встать перед ним на колени, но делал все это мысленно, продолжая пристально смотреть на ковер.
Оба сверлили глазами ковер и тупые носки лакированных туфель друг у друга, молча, громко сопя, будто хотели высверлить какое-то решение. Они не прикоснулись к чаю, поднос остался стоять на столе кленового дерева. Первым сдался Коваленко. Он резко поднялся и, буркнув на прощание что-то невразумительное, ушел, громко хлопнув дверью. Виктор Ефимович проводил его сердитым взглядом, и ничего не сказал, глядя в спину уходившему Коваленко, продолжая молча сидеть в низком кресле, изредка бормоча какие-то неразборчивые слова себе под нос.
Юмашева подошла к двери и осторожно провела рукой по бумажным нашлепкам. Металлическая дверь, облицованная деревянными полированными дощечками, слегка дрогнула под ее рукой. Юмашева надавила еще раз и почувствовала, что дверь ходит ходуном. «Куда вдова подевалась, почему дверь опечатана, кто посмел, Резник, хорош печалиться, иди сюда, кажется, дверь открыта», — громко зашипела Гюзель, не скрывая охватившей ее радости.
— Да ну, — Резник одним прыжком преодолел расстояние от перил до двери, — не может быть!
— Собачья работа, — печально констатировала Юмашева. — А у легавых всякое случается на охоте. Смотри, дверь открыта. Прямо, как в сказке.
— Следов взлома не наблюдается. Видно, открывали ключом. Я — первый? — спросил он, легонько оттирая Юмашеву от входа.
— Ну ладно, иди первым. Постараюсь тебя прикрыть, — пошутила она, выглядывая из-за спины Резника и проползая ужом между ним и проемом. «Опять лезу, как таракан в щель. Почему ментов обзывают легавыми? Напрасно обзывают. Тараканы! Вот кто мы», — подумала она, проскочив в коридор первой.
— Опередила меня, — заорал Резник, отбрасывая ее в сторону. В одной руке он держал пистолет, второй пытался справиться с неуправляемой начальницей.
— Не ори, вдруг здесь кто-нибудь есть, — прошипела она, — осторожно ты.
Они медленно прошли коридор, заглядывая в гардеробный шкаф, встроенный в стену, затем разделились, Резник прошел в комнату, Гюзель Аркадьевна просочилась на кухню, медленно шаг за шагом, осматривая квартиру на предмет присутствия посторонних объектов.
— Кажется, здесь кто-то побывал сегодня, видишь окурок свежий, сегодняшний, — сказала Юмашева, держа перед собой пепельницу, — пепельница на кухонном столе стояла. А у тебя что-нибудь есть?
— Вот. — Резник обвел рукой по разбросанным тут и там предметам, вещам, перевернутым стульям, измятым и порванным в клочья бумагам. — Что-то искали, перевернули все вверх дном.
— Фотографии валяются, документы какие-то, смотри, договоры с печатью нотариуса. — Юмашева порылась в испорченных чьей-то неведомой рукой бумагах.
— Фотографии искали, все альбомы перетрясли. Мы здесь ничего не найдем. Все нужное выгребли до нашего прихода, — сказал Резник, устало присаживаясь на валяющийся на полу стул, предательски затрещавший под ним.
— Поставь стул-то, сейчас на пол свалишься, еще травму получишь. Этого нам только не хватало. И потом, откуда ты знаешь, что мы ничего не найдем. Давай хотя бы заберем документы. Рядом с тобой договоры какие-то, платежки. Да и фотографии надо бы забрать, на досуге посмотрим. — Юмашева опустилась на корточки и принялась собирать бумаги и фотографии в цветной целлофановый пакет. — Если он будет у нас с тобой, этот досуг.
— Будет. Обязательно будет. Но в другой жизни. — Резник наставительно поднял палец кверху, наблюдая, как Юмашева ползает на коленях по полу. — Мать, а тебе идет коленопреклоненная поза. И почему тебя мужики замуж не берут?
— Готовить, видите ли, не умею. Конечно, кое-что могу, но, в общем-то, не умею. К тому же мужчинам не нравятся женщины с пистолетом. Не любят они их почему-то. Скажи, вот что здесь приятного, ты лежишь в койке, а рядом с тобой вооруженная женщина, в кобуре и пилотке. Никакой семейной жизни. Давай лучше помоги мне, не то придется, пожалуй, применить любимый и апробированный способ воздействия на ленивых мужчин.
— Что за способ? — Резник проворно бросился на помощь Юмашевой. — Я не слышал ни о каком инфернальном способе.
— Способов много. Но есть один, проверенный, действует безотказно. Мужчина сразу забывает про свою природную лень и начинает трудиться в поте лица на благо отчизны. Потом расскажу про этот способ. Не дай бог, если когда-нибудь придется применить его на тебе, — она весело засмеялась, глядя, как Резник шустро закидывает измятые бумаги в пакет, — это мой маленький секретик. У женщин свои секреты!
— Ты бы лучше подумала, кто мог забраться в опечатанную квартиру, — деловито ползая по полу, пропыхтел Резник. — Вечно думаешь о всяких глупостях.
— Решение проблемы придет само собой. Главное, не упускать проблему из виду. Для этого надо исползать на брюхе не один километр по чужим полам. Учись, мой молодой друг.
— Не такой уж и молодой, — ворчливо заметил Слава, — нечего упрекать меня моим возрастом.
— Да не обижайся ты. Шутка. — Юмашева затолкала фотографии в мешок и встала на ноги, отряхивая брюки. — Все. Здесь мы больше ничего не найдем. Надо как-то дверь закрыть. Вот как ее закрыть? А то воры заберутся.
— Дверь на защелку закрывается. Кто-то ее открыл, а захлопнуть забыл. — Резник забрал пакет из ее рук и бросил в сумку.
— В квартире побывал кто-то чужой, он явно не знал, что дверь можно захлопнуть. Злой ты стал, Славочка, а все из-за того, что никак не женишься. Жениться тебе надо. Хочешь, невесту тебе сосватаю? У нас есть в канцелярии одна, хорошенькая такая, фигуристая, с норовом, как молодая кобылица. Очень подходящая для тебя пара.
Они еще долго смеялись, заново приклеивая бумажные нашлепки к двери, слюнявя пальцы и смачивая ими присохший клей. Весело толкаясь, прошли к машине, осторожно обходя лужи, стараясь не попасть под водопад тающих на слепящем солнце сосулек.
— Гюзель Аркадьевна, эксперты привезли фоторобот. Мы уже размножили, — дежурный кивнул на стол, заваленный пачками бумаги.
— Возьму с собой немного. Остальные отправьте по подразделениям и районам. Сегодня же. — Юмашева взяла небольшую пачку с портретом предполагаемого преступника. Мельком взглянув на нечеткое изображение, вслух чертыхнулась: — Эксперты стряпали этот злосчастный фоторобот целых три дня, а узнать в этом портрете кого-либо можно только при оч-чень горячем желании. Неужели все мужчины выглядят одинаково, и потому они украшают себя усами, бородами, лысыми черепами? Если к этому фотороботу приклеить усы, он станет похож на любого прохожего. Если представить его лысым, он станет похожим на Коваленко, бред какой-то!
— Слава, захвати в управление одну пачку, раздай по отделам, пусть всем показывают. Может, кто-нибудь опознает. Сомневаюсь, что сработает. Нечеткое изображение, но вдруг сработает. Мы же не должны сомневаться в успехе предприятия, не так ли?
— Совершенно верно. Обязательно распространю. И обязательно сработает. Я уехал?
— Подожди, не спеши. Слава. Поднимемся ко мне. Хочу тебя кое-чем озадачить.
Она уже направилась к двери, прихватив Резника под руку, но ее окликнул дежурный.
— Гюзель Аркадьевна, тут одна женщина заявление оставила. Вот, возьмите, — дежурный протянул ей два истрепанных листка бумаги, вырванных из школьной тетради.
— Что это? — она попыталась прочитать текст, но буквы расплывались. — Что это? Не вижу, буквы разъезжаются.
«В начале декабря я увидела из окна, как из белого “мерседеса” выскочил какой-то высокий мужчина лет тридцати и побежал в сторону парка. За ним погнался мужчина, лет пятидесяти, в возрасте, он был с пистолетом. Я услышала выстрелы, но мужчина его не догнал. Когда пошел обратно к машине, у него сползла борода с лица. В “мерседесе” его ждал второй мужчина. Они быстро уехали. Больше я их не видела».
— Что «сползла»? Куда «сползла»? Резник, ты что-нибудь понимаешь? — Юмашева засмеялась. Она взяла заявление из рук дежурного и обмахивалась им, как веером.
— Борода отклеилась. «У вас ус отклеился», помните? — дежурный прыснул в кулак.
— Понятно, какая-то игра очередная, ладно разберемся. Адрес есть, телефон есть, фамилия, имя есть, — Юмашева провела ногтем в заявлении по установочным данным заявительницы, — все записал, Василий? Без очков совсем не вижу.
— Все данные записал. В журнале зарегистрировал.
— Поставь номер розыскного дела. Потом отработаем заявление. Пошли, Слава, посмеялись и будет.
В кабинете она с грохотом открыла сейф и достала из него фотографию, взятую на время у Валерки Карпова, затем разложила на столе фоторобот с изображением примет предполагаемого преступника и долго смотрела, надеясь найти что-то общее.
— Слава, посмотри ты своим молодым глазом, есть в этих изображениях что-нибудь общее?
— Нет, ничего общего нет и быть не может. Карпов умер в декабре. Полетаева видела нашего в кавычках клона в январе. Что может быть у них общего? Не заморачивайся, мать. Ты, как всегда, думаешь не о том.