— Следователь Жданович. Капитан Резник. Кучинская Вера Георгиевна. — Петр Яковлевич галантно представил себя и остальных. — Едем к супруге Сергея Николаевича? Или вызвать ее в прокуратуру?
— Поедем к ней домой. — Майор-контрразведчик решительно направился к двери. — Вера Георгиевна, вас подбросить?
— Я хочу ее забрать. — Кучинская ловко цапнула диадему из рук Ждановича и крепко прижала ее к груди. Она смотрела на мужчин настороженным взглядом, как цыпленок в «Веселых картинках», дескать, «ну-ка, отними!».
— Вы ее получите немного позже. — Жданович нахохлился и осторожно выудил диадему из цепких рук Кучинской. — А сейчас мы вас отвезем домой.
Вера Георгиевна жалобным взглядом проводила драгоценное изделие, будто прощалась с ним навеки. Жданович крепко-накрепко запер огромный сейф, стоявший в углу на четырех металлических лапах. Он опечатал дверь сейфа семью печатями, пришлепывая каждую по два раза.
«Где же Резник?» — Юмашева посмотрела на настенные часы, стрелки с грохотом отскакивали секунда от секунды, разделяя временной поток на прошлое и настоящее. «Кажется, мне ясно, что нужно сделать — надо нарушить букву закона во имя Закона. Но я же никогда и ничего не нарушала!» Она сжала кулаки: «Нарушать закон категорически нельзя. Кто хоть один раз переступил черту дозволенного, никогда не сможет остановиться. Как там у классика, преступление — это особое состояние души, позволяющее переступить черту. Лесин — преступник. Он должен сидеть в тюрьме». Телефонный звонок прервал ее мучительные сомнения, она передернула плечами от дребезжащего звука, посмотрела на Виктора Ефимовича, продолжавшего сверлить ее взглядом, как будто призывал вовремя остановиться, не нарушать неписаные законы, установленные кем-то давно, в далеком прошлом, не оставившим потомкам даже своего имени. Юмашева сняла трубку и услышал звонкий голос Жигалова. Она вцепилась обеими руками в стол, боясь услышать что-нибудь неприятное.
— Гюзель Аркадьевна! Я расколол Ильина, это он ширнул отравой Силкина в камере по просьбе Виктора Дмитриевича. Можете спокойно приземлять Лесина. Они из одной компании.
— Ты где? — спросила Юмашева, зная, что Жигалов еще в следственном изоляторе, но она не знала, о чем нужно спросить счастливого Жигалова, упоенного первым успехом.
— В дежурке, — прозвенел в трубке счастливый тенорок, и Юмашева взревела, удивляясь тембру собственного голоса:
— Срочно! Явиться! В кабинет!
А когда услышала шумный забег Жигалова по коридору отдела, подошла к Лесину и, дернув его за руки, надела на них наручники, громко клацнув зажимом.
— Зря, — шумно сопя, возразил Лесин, с удивлением оглядывая свои окольцованные руки, — зря стараешься. Хочешь выслужиться?
— Хочу восстановить справедливость. Зачем мне выслуживаться? — она мягко улыбнулась, делая знак вбежавшему Жигалову, дескать, стой у двери, охраняй матерого преступника.
— Хочешь-хочешь выслужиться, — со свистом сопел Лесин, не обращая внимания на Жигалова, застывшего в дверях.
— Виктор Ефимович, сегодня утром я посетила одну женщину. Она опознала тебя, даже без бороды. Скажи мне, как старому товарищу, зачем весь этот маскарад? Не к лицу тебе новый имидж, фу-у, приклеивать усы и бороду и гоняться за киллером на глазах у изумленной публики. Это же хрен знает что!
— Где ты ее нашла? — прохрипел Лесин. «Наверное, он тоже астматик, хрипит, сопит, задыхается», — подумала Юмашева, заметив, как стремительно стареет Виктор Ефимович.
«Он влетел в кабинет молодым и бодрым, и за час с лишним состарился ровно на сто лет, совсем как в “Сказке о потерянном времени”».
— Она сама пришла в отдел с заявлением, увидела, как ты стреляешь среди бела дня, испугалась, мало того, что ты — бандит, да еще и борода отклеилась… Конечно, можно было не заметить это заявление, не обратить на него внимание, у нас текучка, сам знаешь, как тут у нас заведено, совещания, заседания, обострение оперативной обстановки. Но я съездила к этой женщине, показала ей фотографии, разумеется, это не опознание, но она тебя узнала.
— Хочешь закон нарушить? Так опознания не проводятся. Без адвоката ничего не стану говорить!
Лесин сжал губы, тяжелый хрип со свистом вырывался из его груди, Юмашевой на мгновение стало жаль его, совсем старый стал, больной, а все равно к власти рвется всеми фибрами своей преступной души.
— Будет тебе и адвокат, и камера. Я всегда с собой беру видео в камеру, — она заговорщически подмигнула Жигалову, — шутка, — затем снова повернулась к Лесину, — ты у нас застрял надолго. Не бывает идеальных преступлений. Запомни, в нашем материальном мире всегда останется какой-нибудь след: окурок, там, плевок, какой-нибудь отпечаток, или чей-то взгляд заметит маленькую деталь. И эта деталь засядет в его голове. Человек голову сломает, пока не выяснит, что это за деталь, откуда она взялась, короче, почему у бандита борода отклеилась. Эта женщина так удивилась, она бы ни за что в жизни не обратила бы внимания на выстрелы, люди давно привыкли к бандитским разборкам, а вот твоя ненатуральная борода ее удивила, и она пришла в полицию. Конечно, Виктор Ефимович, задал ты мне задачку не из легких. Согласись, ты все спланировал грамотно, но вот видишь, все-таки допустил ошибки.
— Ошибку, — поправил ее Лесин.
Он слегка приоткрыл рот, чтобы выпустить свистящие хрипы, рвущиеся изнутри.
— Нет, я правильно сказала — ошибки. Ты допустил несколько ошибок, но о них мы будем говорить только в присутствии адвоката. Жигалов, отведи его в камеру, пожалуйста. И вызови ему адвоката, — она махнула рукой, дескать, идите вы все куда-нибудь подальше.
— Василий, вызывай сотрудников ФСБ, скажи им, что у нас тут один матерый задержанный в камеру помещен.
Положив трубку, она облокотилась на стол и задумалась. «Осталось найти Карпова, но где мы его найдем? Наружка звонит каждые полчаса, жена Карпова исчезла, как в воду канула, а без Натальи Леонидовны мы не выйдем на ее мужа».
И совершенно не к месту она вдруг вспомнила последнее свидание с Андреем. Они лежали в постели, одеяло валялось на полу, он, закинув руки за голову, пристально смотрел на нее, словно мысленно убеждал ее в чем-то, в том, в чем сам еще сомневался.
— Андрей, кем ты работаешь? Ведь я о тебе до сих пор ничего не знаю, — она ласково потеребила его за локоть.
— Покупаю информацию, — сказал он, превозмогая видимую неохоту к обсуждению профессиональных интересов.
— Покупаешь информацию? Так ты купец? Настоящий купец! Купец Калашников. И дорого стоит купленная информация? — она перевернулась на живот и легла ему на грудь.
— Смотря, какая информация. Давай не будем об этом, — он погладил ее спину. — У тебя кожа, как шелк, как атлас, гладкая и нежная.
— О коже не интересно. Хочу о работе. — Она оперлась на сжатые кулачки, неотрывно наблюдая за изменениями его лица. — Ты богатый?
— Относительно. А ты хочешь, чтобы я был непременно богатым?
— Потому что я вечно ощущаю недостаток материальных средств. То деньги кончились, то их не хватило до зарплаты, то кран надо заменить, то еще что-нибудь всплывает незапланированное. Ни разу в жизни я не ощущала себя беспечной и богатой. Вечно мне что-нибудь мешает.
— Зато у тебя есть пистолет. — Он опустил руку ниже спины и замер, казалось, он не дышит, а рука медленно сжала тугие ягодицы Гюзель.
— Пистолет нужде не помеха. А у тебя есть пистолет? Или автомат? Ты — купец с «Калашниковым». — Она засмеялась и вздрогнула: — Ой, щекотно. Убери руку, пожалуйста.
— Ни за что, это мое самое любимое место. У меня нет пистолета и нет автомата, и я купец без «Калашникова». Тебе нужны деньги? Сколько?
— О-о-о, только не это! Деньги мне не нужны. Мне нужно состояние беспечности и благополучия. Вот что мне нужно. Ой-ой, щекотно же, я тебя тоже пощекочу. Держись, брат!
Она бросилась щекотать его подмышки, вдыхая запах его кожи и пота, сладостный запах любимого мужчины. Больше они не виделись…
«Господи, ну, почему он не звонит? Что случилось?» Гюзель набрала номер и застыла на последней цифре, долго смотрела на номер, светящийся на зеленоватом экране и, тяжело вздохнув, отключила телефон.
Он все-таки оставил ей деньги, довольно плотную пачечку зеленоватых купюр точно такого же цвета, как экранчик мобильного телефона. Гюзель долго возилась с деньгами, обмахивалась купюрами, как веером, представляя себя экзотической красавицей где-нибудь в казино Лас-Вегаса, в роскошном платье с декольте, раскидывающей карты и сорящей крупными деньгами. Она все-таки решилась взять деньги, в конце концов это не моральное преступление, ведь сидеть без денег тоже аморально. Ей понравилось обедать в дорогом ресторане, открывшемся неподалеку от отдела. Удобно. Вкусно. Престижно. Она вспомнила об этом эпизоде почему-то именно сейчас, когда Жигалов увел Лесина в камеру, но без видео, полицейские шутки насчет видео в камере не понравились бывшему сотруднику органов внутренних дел. «Лесин тоже хотел обедать в дорогом ресторане, он тоже не хотел нуждаться, ведь ощущать себя нищим в современном мире неприлично и аморально. И где разница между Лесиным и мной?»
Юмашева скрестила руки, погрузившись в трудные размышления о вечном испытании деньгами. «Судьба испытывает нас, подбрасывая в руки легкие деньги, не заработанные трудом, потом и кровью. Нет ничего стыдного и криминального в том, что Андрей оставил мне деньги, он может стать моим мужем, и тогда у нас будут общие деньги. Так в чем проблема? Проблема заключается во мне. Пока я избавлюсь от стремления к извечному страданию, я никогда не выберусь из трясины сомнений. Нужно отбросить ненужные и пустые мысли и сосредоточиться на главном. Это же понятно — пока не выполнишь свой долг, жизни не будет, даже свидание с любимым превратится в пытку. Кстати, о каких долгах вы изволите рассуждать, уважаемый полковник?»
Она засмеялась и посмотрелась в зеркало, первый шаг на пути к победе сделан. Осталось собрать волю в кулак и дойти до финиша, но без свистящего хрипа, без одышки, без астматических приступов, с прямой спиной и гордо поднятой головой, как и положено приходить к финишу победителю, уверенному в своей правоте.