— Спасибочко вам, — ответил близнец. — Мы только узнать, как вы тут поживаете, да как наш десятый брат. Не шкодит?
— Как не шкодит? Шкодит, — весело ответила бабушка. — Он только и умеет, что шкодить.
Мы заулыбались, а я, осмелев, спросил:
— А не разрешите нам, бабуль, в девятый мир пройти?
— Отчего не разрешить добрым людям? Ступайте, коли приспичило, — выдала нам позволение баба Нюра-десятая, и я уже начал благодарить её и откланиваться, как вдруг одиннадцатый выпалил:
— А не просветите нас, бабуль, про деда вашего и про деда с бабой, которые девятые? Кто там поживает? И ваш дед, где нынче? А то мы с братишкой в неведении.
Я решил, что это уже чересчур. Этак можно обидеть старушку вопросом, жив её дед или помер. Но баба Нюра, не моргнув, ответила:
— В девятом Нюра вдовствует. Тамошний Павел схоронился. На кладбище теперь дежурит. А мой просиживает штаны на лавчонке. Покликать его?
— Нет-нет, — опомнился я, услышав о живом и здоровом десятом дедушке. — Не нужно звать. Пора нам. Спасибо вашей хате. Пошли мы.
Схватил одиннадцатого и силком потащил в сарай, пока тот ещё какого непотребства не выдал, опозорив нас в начале похода. Или, того хуже, не свёл знакомств с Павлами других миров.
Он на ходу попрощался с десятой бабусей, потом засопел и уже в сарае потребовал объяснений:
— Что ты в самом деле? Испугался чего или увидел?
— Ничего не увидел. Только не хочу я с другими Павлами общаться. Мне своего во, как хватает, — высказал я в сердцах и чиркнул пальцами по горлу.
Одиннадцатый рассмеялся в голос, а я зашикал и снова потащил его к подвалу, где нас ждала целая вереница миров, и дальше всё пошло своим чередом. Мы влезали в подвал, мы вылезали из подвала. Представлялись следующей бабе Нюре или деду Павлу, а то и обоим сразу. Сверяли надписи на дверях сараев, кивали головами, и снова спрашивали у хозяев разрешение на проход в следующий мир.
Подвалы исправно работали, и нигде ничего примечательного не случилось. Я пожалел, что не захватил тетрадку, чтобы пометить, в каком мире кто из стариков проживает, но одиннадцатому ничего не сказал. Правда, и он больше не задавал вопросы, кто жив, кто нет, а тактично справлялся у хозяев, есть ли кто дома в следующем мире. Получая ответ и одобрение на проход, мы удалялись.
В первом и заключительном для меня мире, нас поджидал сюрприз: дед Павел-первый с бумажным листком в кулаке.
— Здравствуйте вам, деда, — поздоровались мы. — Как поживаете?
Но первый дедок даже здороваться не стал, а протянул нам бумагу и спросил:
— Который из вас старшина?
Я покосился на одиннадцатого, но тот знаками показал, чтобы не молчал и признавался. Вспомнив, кто из нас настоящий командир, я сказал:
— Я двенадцатый. По какой надобности нужен, и что это за бумага?
— Это почта, — процедил сквозь зубы Павел номер один и продолжил: — В ящик почтовый положи до времени. Там пусть свой час дожидается. А покудова не смей её читать!
Я взглянул на одиннадцатого, но тот только плечами пожал. Стало ясно, что выкручиваться придётся самому, и я взял протянутый дедом листок. Это была обыкновенная, сложенная вчетверо бумажка. Как простая школьная записка. Только цифра «1» красовалась на ней в качестве обратного адреса.
Расспрашивать местное начальство я поостерёгся. Решил потерпеть до своего, и сразу же попросил разрешение на отбытие. Павел-первый кивком головы отпустил нас, и мы не заставили нас дольше терпеть. Мигом удалились в двенадцатый мир.
«А вот и дом. Вернее, мир. Мой двенадцатый мир», — думал я, когда вылезал из подвала. Не дожидаясь, пока одиннадцатый последует за мной, сразу же направился на разговор к наставнику.
— Заново здравствуйте вашей хате, — начал на повышенных тонах. — Что про почту слышно в двенадцатом мире? Где ящик почтовый приторочен?
— В сарае. А вам он зачем? — неохотно ответил дедуля.
— Нужен, так как почтою обладаю, — доложил я с издёвкой. — Только адресат неизвестный, и без конверта эта почта. А читать мне её не положено.
— Может это письма приходят с заданиями? Циферка там наличествует?
— Единица там наличествует, — оторопел я в который раз.
— Первые они завсегда вперёд всех себя выказывают. Стало быть, исполнили задание. Так что, клади в комод, что в дальнем углу сарая, да помалкивай. Встречу назначили уже, или до весны стерпите? — продолжил дед ответное наступление.
— Какую встречу? Ты же ничего не говорил, — промямлил я, а одиннадцатый стоял да помалкивал и в нашу с дедом распрю не вступал.
— Ты над ними начальник, тебе и назначать. Только не поморозь парней. Зимой никого никуда не пущу.
— Я ещё клятвы не давал, — в сердцах открестился я от начальствования. — О чём ещё ты забыл просвещение устроить?
Дед заулыбался в бороду и примирительно молвил:
— Не суетись. Успеешь накомандоваться. Главное помни, что ты не просто начальник, а в первую голову отвечаешь за всех. Нашкодят они где-нибудь, или висельник из-за них прибавится, ответ твой будет.
Меня словно обухом по затылку шарахнуло. «Какой ещё висельник? Что за ответ держать? За кого? За настоящих самоубийц?» — перепугался до невозможности и хотел расплакаться, а на том покончить с расспросами.
Одиннадцатый тоже стоял, раскрыв рот и побледнев, но на деда у него был иммунитет, и его он не больно-то боялся.
Зашмыгав носом, я уже пошёл со двора, а дед снова начал перемирие, заявив:
— Вы что же, не знаете, что мужик ноне слабый пошёл и, чуть что, сразу в петлю лезет? Вы этих висельников окрест посчитайте. Да в каждом втором дворе. В том и моя вина кое-где имеется. Так что я вас пугаю заранее: осторожней бродите и на глаза не попадайтесь.
То, что дед не кривил душой насчёт мужиков-висельников, я знал, только о причинах их смертоубийства никто понятия не имел. Думали, водка виновата или их вредные жёны, а вот о дедовой вине я услышал впервые.
«О чём он? Как довёл их до верёвки? А, главное, как мы можем учудить такое же горе?» — всё думал и думал я, пока на выручку не пришёл одиннадцатый. Он видно не просто так стоял, а тоже кумекал, но не находил причин для таких поступков горе-мужиков.
— Признайтесь нам, деда, как не стать такой беде причиной? — осторожно, подбирая слова, спросил братишка.
— Как, да как. Да кверху каком! — сначала вспылил дед, но потом смягчился и продолжил: — Что вы о себе думать станете, коли к вам домой явится мужик, как две капли на вас похожий? Или что вам думать, когда вы домой пришли, а ваша жена другого мужика борщом кормит? Вы что, спрашивать его будете? Нет, конечно. Ведь он ваша полная копия. Сбежите как ошпаренный и видели только вас. А куда? А бежать-то вам некуда. Только напиться да в петлю залезть остаётся. Причём, обоим сразу. И тому, кто дома сидел, и тому, кто в него пришёл.
Дед закончил рассказ, и всё стало на свои места. Кроме его в том вины, конечно. Но переспрашивать не хотелось, и я сменил тему разговора.
— Можно мы сходим в сарай и поищем ящик, который почтовый?
— Валяйте, — распорядился дед.
И я с одиннадцатым, бочком-бочком, и за времянку.
Комод мы нашли быстро. Пошарили в нём – ничего интересного. Решили положить письмо в правый верхний ящик.
— Хватит на сегодня? — спросил я у Александра.
— Хватит, — согласился он и начал спускаться в подвал. — Своё письмо я потом закину. Заодно у бабы Нюры узнаю, как эта почта работает. Как послания всех миров в вашем комоде собираются, — уже стоя внизу он, то ли спросил, то ли поставил меня в известность.
На том и разошлись. Дружок в подвал, а я в калитку и домой. Мне опять нужно было долго и нудно раскладывать по полочкам новые знания. А главное, пытаться к ним привыкнуть.
«Пожить бы спокойно недельку, порадоваться жизни. Может, получится наладить со всеми отношения? — так сам себя успокаивал, но в душе сам себе не верил. — Было уже так. После пещеры. И чем всё кончилось?»
Глава 5. Глазастая репутация
Наступил декабрь. Время тянулось по-зимнему медленно, и я вновь не находил себе места. То хватал учебники или книги из библиотеки, то безучастно бродил по улицам. Ничто меня не радовало, не волновало. По всем фронтам полное затишье.
Письма из всех миров давно лежали в комоде, а дед всё тянул с разрешением на их прочтение.
— Ты ещё не старшина. Ждать те велено. Проваливай, — давал он очередной от ворот поворот, и я удалялся в поисках других дел.
Помирать в эту зиму он явно передумал, даже о клятве помалкивал, как партизан. Наверное, боялся, что не вытерпим и посреди зимы помчимся на горы читать её мирам, стоя покалено в снегу, да ещё и на ледяном ветру.
И от десятого деда мой напарник ничего не добился. Его просто-напросто отослали к старшему. «Значит, на самом деле, наш с дедом мир всему голова», — это открытие не обрадовало меня, но и не огорчило. «Лишь бы снова не начал уму-разуму учить. Учить, конечно, можно, но потихоньку-помаленьку, а не с размаху, да по темечку. Ходи потом сам не свой неделю, а то и месяц», — размышлял я, валяясь на диване, огородившись от родного мира стеной мнимого безразличия.
Я с нетерпением ожидал дня рождения. Своего и всех близнецов, конечно. Будет повод явиться к деду и потребовать пропуск в другие миры для поздравлений. Возможно, и его удастся разговорить на какую-нибудь интересную тему. А если сразу не получится, так через неделю Новый год подоспеет. Чем тоже не повод? Там, глядишь, Рождество. И пойдёт-поедет, как на колёсиках, то старый Новый год, то день Советской армии. «Возьму его измором, точно возьму», — обещал я себе.
Дня рождения дождаться не пришлось. За неделю до него, через бабулю, получил дедову весточку с приказом прибыть для оказания помощи.
Со смешанным чувством собственного превосходства и железной выдержки с одной стороны, и полной зависимости от стариковских капризов с другой, я ответственно оделся, обулся, проверил карманы, варежки, шарфик и вышел во двор. Мороза ещё не было, хотя середина декабря уже наступила. Гулять по слякоти не хотелось, и я решительным шагом направился прямиком к дедову подворью.