— А мне нельзя ничего подсказывать. Я хоть и знаю всё на свете, только говорить о том мне строго запрещено. Могу отвечать только «да» или «нет». А по душам я лишь с другими душами разговариваю.
Могу, конечно, с подробностями, когда пожелаю, только всё может плохо кончиться. Для тебя, не для меня. Так что, пользуйся шансом, а то у тебя на озарение времени совсем не осталось.
…И сколько можно в колокольчик названивать, такому оболтусу?
После этих слов моё душевное отражение заулыбалось и уселось на стул. По всему было видно, что оно не шутило, и собиралось беседовать серьёзно и обстоятельно.
Я поднялся с пола и сел на кровать. Думал, о чём таком, интересном для меня, можно спросить, чтобы на вопрос могли ответить однозначно «да» или «нет». В голову ничего не приходило, и я начал с мелочей.
— Ты взаправду моя душа?
— Да, — ответило отражение.
— Ты в сам деле так выглядишь?
— Нет.
— А кто дал мне этот шанс пообщаться? Бог? — перешёл я на серьёзные вопросы.
— Нет.
— Мир, в котором живу?
— Нет.
— Какой-нибудь другой мир?
— Нет, — ответила душа и заулыбалась.
— Подсказок не будет? — решил, если заулыбалась, значит, я уже где-то рядом.
— Нет, но ты спрашивай. У тебя неплохо получается, — подбодрила душа.
— Ты всегда готова меня успокоить или, наоборот, в колокольчик свой звякнуть?
— Всегда. То есть, да. Кстати, я знакома с тобой и знаю, какой ты шутник, даже когда бываешь один. То есть, наедине со мною, — ответила душа и захохотала в голос.
Что такого натворил наедине с собою я не припомнил и, улыбнувшись в ответ, подумал: «Теперь буду иметь в виду, что не один, когда один, а наедине с душою и самим собою».
Душа ещё сильней захохотала, будто услышала мои мысли.
— Ты что, мысли читаешь? — возмутился я в шутку.
— Да. Но не переживай, чужие я не читаю. А у тебя от меня секреты?
— Нет секретов. Пока, по крайней мере. Ладно, мы отвлеклись. О чём я спрашивал? Ах, да. Кто там остался? Может они все вместе попросили?
— Нет, — ответила душа.
— Не Бог. Не мир с сородичами. О тёмных вещах даже спрашивать не буду. Кто же? — задумался я, а над головой появился уже зримый колокольчик и начал потихоньку раскачиваться.
— Пытаешься подсказать?
— Да.
— С шутками у нас обоих порядок. Но сейчас не отвлекай. Сама знаешь, как туго до всего дохожу. Особенно если вокруг много необычного.
— Динь-дилинь, — звякнула душа вместо ответа, и колокольчик исчез.
— Я больше никого не знаю, — рассудил я уже вслух. — Разве только мамка ихняя осталась? Миров этих, что видел… В огне? Что за наваждение? Во сне её видел или в мороке на Родине? Нет, в мороке она была нарисована на афише, а перед глазами вся в огне. Откуда это в памяти?
Я сидел на кровати и ничего не замечал вокруг. Даже того, что душа уже в который раз говорила «да», а на какие вопросы, мне было всё равно. Наступил тот самый момент, когда я должен был докопаться до истины и разложить всё по полочкам и коробочкам. Здесь и сейчас. Понять и успокоиться. Привыкнуть к вновь обретённому знанию или решению, или обстоятельству, или факту.
«Если несгораемая тётенька их мамка, а я её видел и вижу где ни попадя в снах и мороках, то всё не просто так. Что там со мной происходило кроме рукоприкладства?.. Ну и ладно, пока на этом остановлюсь. Пока с душой побеседую», — перестал я рыться в беспорядочных мыслях и остановился на главном.
— Мамка миров просила? — вернулся в состояние, которое реальностью назвать язык не поворачивается.
— Да. Только это тайна. Понимаешь? Секрет. Говорить никому нельзя.
Уж кто-кто, а душа знала, что не умел хранить секретов. «Теперь буду исправляться. Что ещё интересного можно узнать? Особенно у всезнайки-души? Что?»
— Она у них вроде солнца, а они в её лучах греются?
— Да, — ответила душа. — А вот это не тайна, а понимание мироустройства. Конечно, с твоей точки зрения.
— Сказала только «да» или «нет» можешь говорить. А сколько детей у неё?
— Да, — кивнула душа, и я уяснил, что ничего кроме отрицания или подтверждения слышать не должен.
— Больше двенадцати? — решил погадать на числах.
— Да.
— Больше ста?
— Да.
— Больше тысячи?
— Ты так и будешь гадать? Они же постоянно… Количество их постоянно меняется. Понятно? И спрашивать об этом по меньшей мере невежливо, — разразилась душа нравоучением.
— Зато интересно. А когда проснусь, о нашем разговоре вспомню?
— Зачем, по-твоему, за тебя просили? Чтобы снова всё забыл? Может, не сразу, но вспомнишь обо всём. А вот обо мне и нашем разговоре можешь забыть. Только это мелочи: у меня на этот случай такая рында имеется с таким языком и рында-булинем, закачаешься! — успокоила меня душенька.
— Рында – это колокольчик?
— Да. Колокол на кораблях так называется. Ты ещё узнаешь об этом.
— А бублень – это веревочка, за которую дергают, чтобы звонить?
— Рында-булинь. Да.
— А я потом во много миров смогу пройти? — вернулся я к наболевшему.
— Не только сможешь, но и должен будешь. И чудес всяких насмотришься, и экзаменов разных насдаёшь. Или не насдаёшь. На зрелость тебя и меня проверять будут. Так что, смотри у меня. Не подведи нас, — пригрозила душа кулаком, да энергично так пригрозила, по-серьёзному.
— Нас – это ты, душа, и я – тело?
— Нет же, балбес! А я перед ним распинаюсь, — замахала душа руками.
— Разум? Мозги? Ум? — затараторил я, испугавшись, что разговор на том и закончится.
— Да, да, да. Называй как хочешь. Но мы втроём являемся единым целым. Только тело у нас бессловесное, но в обиду его я не давала и не дам. Так что, тело, душа и разум – это всё, что нужно знать в твоём возрасте.
— Постараюсь запомнить. А потребности у нас разные? — решил напоследок выяснить, от чего это душа защищает тело.
— Не о том спрашиваешь. Подрасти сначала до таких вопросов, — и было мне душевным ответом.
— Что же у тебя узнать про работу посредника? Что?.. А вот, к примеру, у этих миров у всех номера есть?
— Да.
— А имена? — ни с того ни с сего пришло в голову.
— Да, — ответила душа, не моргнув.
— А я узнаю их по именам? Хотя бы не всех?
— Ты уже первый круг узнал, только не запомнил. Потом всплывёт в памяти. Конечно, не без моей помощи, и это тоже большим секретом будет. Кто узнает имя мира, тот обретает над ним великую силу и может просить о чём угодно. И мир должен просьбу выполнить. Но если кто обидит его непотребным повелением, тому несдобровать. Мамка, имя которой все знают и не знают одновременно, и ты в том числе, за него так заступится, что распорядители эти костей не соберут!
— И я её имя знаю?! А какие ещё имена знаю, которые… Кто мне сказал и когда? Ах, да. Как же спросить?
— Никак. Вышло твоё время. Сейчас заснёшь, а когда проснешься, мы снова вместе будем, и ты будешь здоровым. На работу тебе пора. Мальчишек твоих спасать.
— Напарников?
— Да.
— От отупения?
— Нет.
— От чего же тогда? От родителей?
— Нет.
— От… Себя? От себя самих их нужно спасти. Объяснить, что помутнение временное, и нужно его перетерпеть. Ведь миры захотели быстро сравняться, и им всё равно, что с их посредниками происходит. А эти бедолаги с шести лет пошли в школу. И теперь…
— И теперь их на второй год оставят. Все будете учиться в одном и том же классе и ездить на одном и том же авто, — разоткровенничалась довольная душа.
— Так бы сразу и сказала, а то как дед Паша, ей Богу, всё загадками да намёками… Да колокольчиками… Намёками…
Я повалился на кровать и отключился. Точно отключился, а не заснул. Я же и так спал, и во сне отключился. Главное, кто-то из нас троих всё это видел и улыбался, а вот кто?
«Душа? Тело? Или мозг? — продолжил я соображать в грёзах. — Нет, не мозг. Разум. Точно. Я разум. Я человек разумный. Держитесь теперь, миры-голубчики. У головастика хвостик отрастает».
Глава 20. Работа над ошибками - 6
Меня растолкали на закате. Поднялся, расправил плечи, пошевелил ногами, потом руками, прислушался к тишине и смутно вспомнил о колокольном звоне. Всё, вроде бы, было в порядке, а о чём говорил отец, когда будил, вспомнить не получилось.
«Что-то о заходе солнца. Точно. Так и сказал: Хватит спать, уже солнце садится. Пора тебе на улицу… Зачем мне на улицу? И почему я целый день спал? — сидел я и кумекал, пока не звякнуло над головой. — Ёшкин-кошкин. Сегодня же землетрясение было. Землетрясение и… Смех за забором?
Помню о землетрясении и колокольчике, который звонит, когда забываю о важном. И если вовремя не вспомню, он превращается в…»
Во что превращается безобидный колокольчик, я так и не вспомнил, а мгновенно выпрыгнул из кровати и пулей к зеркалу, а в нём отражение – бледное лицо меня самого.
— Что мне нужно вспомнить? — спросил у отражения, не обнаружив ни красных ушей, ни каких-либо других подсказок. — С чего я такой испуганный?
Вместо ответа отражение задорно улыбнулось, потом заговорщицки подмигнуло и помахало рукой.
Я, словно ошпаренный, в мгновение ока отскочил обратно к кровати. «Что это было? Не заметил, как сам себе помахал?.. Нет. Тогда, кто надо мной подшучивает?»
И сразу в памяти всплыло нечто непостижимое. Не просто всплыло, а заполнило всё пространство вокруг, уменьшив меня до размера букашки, и высыпало на голову всё, что пригрезилось во снах и мороках. Всё до мельчайших подробностей.
Картинки замелькали перед глазами, и началось всё с путешествия к кинотеатру за самым настоящим наказанием. Затем я рассматривал афиши и понимал, что под словом «сегодня» стоял автограф родного мира, только автограф был изображён часами, а рядом для меня, дурака, надпись: «Это случилось в XII!» Не в каком-нибудь, а в двенадцатом мире.
А на другой афише тётенька с виноградом. Только на афише с тётенькой надписи пропали, и я ничего не видел, кроме пламени, которое пыталось эту афишу выжечь из памяти окончательно, но она не поддавалась.