— На ходу придумываешь? — поинтересовался я нехотя.
— Я, брат, в таких царствах-государствах побывал, в которых без прибауток не только нельзя жить, но и домой зайтить, — продолжил дед околесицу, и я пожалел, что спросил.
— Так ты их не выдумываешь? Просто когда-то услышал и запомнил? — решил выведать секрет зарифмованных присказок, потому как эта стихотворная болезнь во мне тоже корешок пустила, а вот от деда я заразился, или это наша посредническая болезнь, было не ясно.
Может, наши мозги так пытаются защититься от всего, что приходится видеть и слышать. По сути, мы такие же человечки, как и все вокруг, только с мировыми приветствиями в головах.
— Я тебе их вагон могу вывалить. Только мои собственные уже давно с людскими в гремучую смесь вступили. А разбираться где моё, где народа, да ещё из какого такого мира… Нет уж, увольте. Хотите слушайте, хотите баклуши бейте, мне всё едино. Я не сдаюсь, а самим собой остаюсь. Мне уже, как сивому мерину, которому смолоду цены не было, а под старость задаром отдали татарам. Сидеть на завалинке да радикулит на солнышке отогревать только и осталось.
— Ладно-ладно. Ты тут меланхо… Забыл слово мудрёное. Мне тоже рифмы в голову забираются.
— Меланхолия. Такое слово есть, а вот, что оно взаправду значит, мне не ведомо. А ты сегодня по делам или отпускник? Мир мой любезный, будь мне полезным. Дай рыбки для Зинки, и чтоб полную корзинку, — испёк дед рифмованную прибаутку и затрясся от бесшумного смеха.
— Кто доложил? Бабуля? — насупился я для вида, а сам подумал: «Вот откуда он узнал про рыбалку?»
— Не дрейфь, пехота, коли жрать охота. Сначала в атаку сбегаем, а потом обедаем. Кто живым останется – тому больше достанется! — застрочил присказками сивый мерин из татарского плена. — Тут, почитай, пол-улицы рыбкой угощали, да уж больно она костлявая. Аки молодица, что собой гордится. Мамок не слушает и ничего не кушает…
Дед давно забыл о гневе на малолеток и взялся за меня. Ой, беда!
— Всё. Я к одиннадцатому. В обеденную разведку. А ты помни уговор. Что мы подвал чиним, — наказал я и пошагал во двор без всякого на то разрешения.
— Ну, что ж, воробей, залетай, не робей, — услышал вдогонку благословение.
* * *
«То я им головастик, то воробей. А на рыбалке шкурку терял и мышек кушал. Тьфу!» — прервал я раздумья, когда осознал, что давно стою в подвале и почему-то не решаюсь вылезти в одиннадцатый мир.
«Здесь плеваться нельзя. Чревато жабьими голосами. В голове или наяву, ещё не решил. Только всё как-то несерьёзно, как-то сказочно было, потому до конца не понял, морок был или сон наяву?
С чего вдруг мама Кармалия беседовала со мной? Пуп земли я, что ли? Не пуп. Но она всё сама рассказала, даже имена детей. И я ими воспользовался сразу. А Скефий ещё ту рыбалку устроил».
— Проходить будешь или нет? Это я тебя, как жаба спра-ашива-аю, — раздался уже знакомый раскатистый голос.
Я мигом вжался в пол и намертво вцепился руками в лестницу.
— Я это… Прохожу уже. Всё-всё, вылезаю.
— Головастик, а поздороваться с мамой? А имя сыночка узнать, которого одиннадцатым дразните? — голос перестал быть объёмным и раскатистым, и превратился в спокойный и нежный, как во сне про змейку, но, всё одно, остался могучим, и сила в нём огромная слышалась, и твёрдость.
— Мама Кармалия, здравствуйте. Извините, что замешкался. Задумался о чём-то. Мне всё это…
— Сказочным кажется? — угадала мама.
— Вроде того. Всё понимаю, но принять и…
— На полочку пристроить не можешь? — снова мамина подсказка.
— Да. Но я постараюсь во всё поверить и…
— Сейчас возьму и к Талантии закину. Вот у неё точно во всё верить начнёшь. У неё, брат, не забалуешь. Недельку, другую, а там во всё на свете поверишь.
Ты что думаешь, я по-другому не пробовала с людьми разговаривать? Пробовала. Только разум ваш настолько детский, что вы лишь в сказки и в волшебство верите. Кто-то в Бога ещё, конечно. А реальные вещи вон из головы гоните. Или в безумие впадаете. Марш к Татисию, пока не передумала!
И я уже привычно пулей вылетел из подвала. Даже показалось, что снова потерял в весе, и так со страху выпрыгнул в Татисий, что чуть не зацепил потолок сарая.
«Кто у нас Татисий? Кто у нас Татисий? — колотилось в голове, пока затворял дверь сарая, чтобы глянуть на номер мира. — Одиннадцатый? Ну слава б… Маме Кармалии. А кто у нас Талантия?»
— Ты что такой бледный? Испугался чего? — прозвучал за спиной такой знакомый и такой родной голос одиннадцатого.
— Н-нет. С чего взял? — поспешил я соврать.
— Стоишь, трясёшься и ручку двери из рук не выпускаешь. Что случилось?
— Случилось – не получилось. Сейчас я в себя после дедовых стишков приду, и поговорим, — решил потянуть время и сначала успокоиться, а потом уже придумывать оправдания страхам.
— Пошли в сарай. Там потолкуем, — согласился Александр.
— Нет-нет! Только не в сарай, — вырвалось у меня.
— Ты что, потерял посредническую силу? — не пойми чего перепугался соседушка.
— Я там… Это… Жабы испугался. Чуть не наступил на неё. А ты про что гусей гоняешь? Силу? Какую такую силу, да ещё посредническую? Выворачивай карманы! Покажи тузы и дамы! — наконец, пришёл я в себя и сразу начал контратаку.
— О пропуске в миры толкую. Тебе что, не сказали, как всё работает? — ошарашил одиннадцатый очередной новостью, и моя контратака потухла, как свечка на сквозняке.
— Я пока второгодникам помогал, знаешь, сколько нервов испортил. Давай рапортуй и… И баста.
— Девчушка-старушка каждому из нас на руке метку поставила, чтобы проходить туда-сюда могли. И тебя пометила. А ты не знал?
— Продолжай. Я знал. Про сарай продолжай и про потерю…
— Силы? Если её не иметь, в подвале всякое почудиться может. Когда туда забредает посторонний, да ещё без посредника, ему и кажется невесть что. А мы, если кого в другие миры переправляем, глаза им завязываем. Вином поим, или ещё что. Точно не знаю, как это будет. Пока всё вроде сказки.
— Пропуск в ручке. Придумал же.
— Именно пропуск. От него, родимого, волосёнки по башке мечутся, когда к пещере подходим, чтобы знали, где она находится. А если что непонятно, так и спросить можно. Не переломишься. Ишь, какие мы гордые.
— Сдаюсь, но собой остаюсь, — выдал я подобие дедовского перла и примирительно поднял руки.
Одиннадцатый долго не успокаивался и обиженно сопел, а я не торопил его, ждал, когда заговорит первым.
— Ладно, я тут к бабе Нюре на помощь пришёл. А ты сюда по делу? — спросил напарник, когда успокоился.
Мы ещё немного поговорили и разошлись. Я обратно в сарай, собираясь к третьему двоечнику сходить и узнать, как он там страдает, а одиннадцатый пошёл к бабе Нюре.
* * *
Когда забрался в подвал и мысленно попросил маму Кармалию зашвырнуть меня в Даланий, никаких разговоров ждать не стал, а сразу по-деловому выбрался, не заморачиваясь, выполнена моя просьба, или нет.
«Куда вылезу – туда и вылезу. У меня везде работа найдётся, — снова начал думать обо всём подряд. — Вот, только что у одиннадцатого про метку на руке узнал. А я всё думал, что за гадание устроила девчушка, которая старушка. Оказывается, она меня пометила, а совсем не случайно наткнулась на нового посредника.
Может, не всё так просто, как это понимает одиннадцатый. Может, сначала наткнулась, а потом пропуском наделила. Но случайно двенадцать раз кряду не бывает, а нас двенадцать, по числу миров. Как же тогда выбирают для этой работы?.. И соседство с Павлом подозрительное. А если прибавить дядю Николая, который Угодником стал, умом тронешься. Неужели это совпадения?»
— Что за новости? — возмутился я, когда получил в лицо пулемётную очередь в виде воздушных выстрелов то холодом, то тёплом попеременно, и решил проверить номер пулемётчика.
Вернулся к распахнутой настежь двери сарая, повернув которую, увидел тройку и подумал: «Даланий значит. А что за стрельба? Если бы только холодом, решил бы, что нельзя проходить. А если бы теплом? Радовался, что так любят в третьем мире? Что если, как с Душенькой? Спрашиваю, а в лицо морозом, значит “нет”, а если теплом, значит “да”. Попробую прямо сейчас».
Я огляделся по сторонам, разыскивая третью бабу Нюру, и, не найдя её, зашёл обратно в сарай.
— Здравствуй, мир Даланий. Пришёл к тебе по работе. Можно пройти и узнать, как тут брат по оружию поживает? — вежливо спросил у мира.
В ответ повеяло теплом. «Заработало», — обрадовался я и продолжил диалог.
— О чём ты предупредил, о сокрытии от глаз?
Снова тёплый выдох в лицо. «Тогда холодные выстрелы к чему? Чтобы попросил сокрыть братца, а сам был вместо него?»
— Можешь сокрыть Александра, а меня вместо него показать?
Холодный выдох. «Разговор налаживается, только почему нельзя сделать, как прошу, непонятно».
— Меня-то сокрыть можно? — отважился спросить напоследок, потому как в голову решительно ничего не приходило.
Тёплый выдох. «Слава маме Кармалии», — расслабился я и, зажмурив глаза на случай следующих мирных выстрелов, засеменил к калитке.
Больше в лицо не дуло, не стреляло, и я спокойно, даже самоуверенно проследовал в третий фамильный двор.
Щеколда звякнула, калитка скрипнула, а Кукла покосилась на меня взглядом всё видевшей и всё понимавшей дворняжки.
«Эта точно меня зрит», — решил я и, после того, как затворил калитку, подошёл и погладил собаку номер три. Не удержался и всё тут. Она посмотрела мне в глаза и повиляла хвостом.
«Идиот! Тебя же от людского глаза сокрыли, а не от собачьего», — то ли в головушке моей щёлкнуло, то ли прочитал в преданных глазах дворняжки.
— Спасибо, — поблагодарил незнамо кого за подсказку.
Выпрямился, окинул взглядом пустовавший двор и, никого не обнаружив, собрался уже зайти в дом, но заметил в окне три смеявшиеся рожицы.
«Батюшки. Первая команда нарисовалась. Пришли бедолагу утешить, а заодно себя потешить. А я думал, почему Даланий в лицо поплёвывает? Он мне про ребёнков, сбежавших из пелёнков намекал».