Только я стоял и смотрел на друзей, ставших такими разными, хоть и считалось, что миры вот-вот сравняются окончательно, и между нами пропадёт любая, даже мизерная разница.
«Ох, не скоро ещё, — вздохнул я и, махнув рукой на попытки утихомирить оболтусов, решил сам сходить за дедом. — Его-то вы в раз послушаетесь. А он вас сегодня удивит. Ещё как, удивит».
Я вышел, напоследок предупредив банду-команду:
— Я за праотцом, а вы готовьтесь к плохим новостям.
Хоть и сказал я это скорее сам себе, но слова мои вмиг остудили горячие головы. Мгновенно всё затихло. «О чём он? Что за дела?» — слышал я, удаляясь от сарая.
Дед сам уже взлетел с Америки и, как тяжёлый бомбардировщик ковылял по двору, размахивая поломанными руками-крыльями, в одном из которых застряла его любимая палка.
— Что так смирно? Чума их взяла, что ли? — спросил он, не останавливаясь.
— Чумка. Таких кобельков только чумка с ног свалит, — выговорил я новое слово, пришедшее ко мне с болезнью любимицы Куклы.
— Чумкой таких нипочём не взять. Сейчас их укропчиком попотчую. Сейчас, родимых, — что-то придумал дед и косолапил дальше.
— Здорова, середнячки. Поздравляю с усреднением окончательным и бесповоротным. То, о чём так мечтали наши миры, случилось-получилось, — громогласно выдал дед вступительное слово и приземлился на табурет.
— Почему середнячки, а не посредники? — возмутился одиннадцатый.
— Потому как усреднили вас, голубчиков. Значит, получается, кто вы? Середняки. Вот кто. А про посредников… Вернее, про слово такое, забыть. Изъять его из обращения. Чтобы никто вас за барышников не посчитал, когда краем уха за разговор зацепится. Или вы, где ни попадя, не втыкали это слово секретное в речах междоусобных да краснобайных.
Понятно почему, или подробнее объяснить? Все теперь одновременные третьеклассники? Все. Что там у нас дальше?..
Ах, да. Продолжая тему изъятия слов, повествую далее. Слово «укроп» приобрело крайне бранную окраску и также изымается из обращения.
— Да ну, — возмутились бывшие посредники.
— Коромысло гну! — рявкнул Павел на всех разом и продолжил. — Что с вами творится? Подросли и начали лаяться, аки сапожники. Куда ни сунься, везде один укроп слыхать. «Укроп его знает», «что-то мне укропно», «пошёл в укроп», «обукропился», «укропина какая-то». Продолжать?
Все засмеялись, сообразив, что имел в виду старый острослов, а тот сидел на табурете с довольной миной и обводил собрание забористым взглядом. Казалось, совсем не собирался разговаривать серьёзно, но я-то понимал, что это всё сладкие присказки, а горькие сказки он приготовил на закуску.
— А сейчас начнём новый учебный год. И начнём с повторения прошлогоднего, а разом с этим поработаем над ошибками.
Кто вспомнит о ругательствах, о коих вы напрочь забыли? Никто. И понятное дело. Все решили, если миры идут навстречу и закрывают людям на вас глаза, на кой ляд эти словечки. Неправильно так. А вдруг, что из ряда вон? Миру тогда и дела до вас нет. У него и без вас всё свербит да чешется, а тут вы со своим «прикрой нас». А если вам дело делать срочное, что тогда? Лапки кверху и пусть укроп за вас разбирается? Ан нет. Будьте добры в боевой готовности быть, как трёхлинейка в смазке. Хоть триста лет в обед, а стрельнёт, мало не покажется.
«Подбирается к сути», — догадался я, а дед продолжил.
— Все усвоили? А все сподобились научиться глаза отводить? Старшой, — обратился дедуля ко мне, а я и не знал, что ответить.
— А… А я запланировал футбол в школьном дворе, чтобы в полном составе, — вдруг, вспомнилось мне. — Все будут сокрыты. И на себе прочувствуют, ежели до сих пор сомневаются в такой мирной силище.
— Это дело. Одобряю. Но про сигналы тоже помните. Если какая заварушка, вы к ней на изготовку. И без всяких несерьёзностей. Ухи откручу собственными отвёртками, — прикрикнул Павел и продемонстрировал изуродованные пальцы.
Никто над стариковскими руками смеяться не посмел, и он продолжил речь председателя.
— Вопрос. Если вы бежите спасать кого-нибудь всей гурьбою, я про четвёрки сейчас, то, кто вы такие, ежели спасаете мальчонку, к примеру? — спросил дед и, выждав паузу, продолжил. — Братья его. А если тётку или дядьку, в отцы вам пригодных?
— Дети мы ихние, — хором, как в первом классе, ответили мы, сообразив, о чём толкует наставник.
— А если деда старого, но душой молодого, значит, внуки вы. Как есть внуки. А вот бабок у нас пруд пруди, так что спасать их нет надобности, — схохмил Павел, и мы дружно рассмеялись. — А ежели, вдруг, ваше ухо на улице поймал милиционер, что ему волшебное сказать надобно, чтобы он кулачок ослабил? — прищурил дед забористый «прицел» так, что от глаз остались одни щёлочки.
Повисла мёртвая тишина. О таком мы не думали и не гадали. А в подобной ситуации в ближайшем октябре запросто могли оказаться. И что тогда делать, похоже, никто из нас понятия не имел.
— А нужно верещать, как можно громче и просить дяденьку милиционера Христа ради отпустить. А вот, что делать, ежели этот дядька в Бога не верует и ухо не отпускает? Об этом вам расскажут наши второгодники. А расскажут они о том, что, как бы над вами ни измывались в милиции, как бы вам ухи киноварью не красили, а нужно уйти в себя и ни слова, ни полслова не проронить. Какие бы там не учиняли испытания безжалостные, вы должны быть аки кремни. Понятно?
Что притихли? Не переживайте. Они с шалопаями сами не захотят дело иметь. До утра, в край, подержат за строптивость, а до прихода начальства пинка на заднице намалюют всенепременно. Никому не охота с начальством объясняться, где и за что вас поймали. А если мамка ваша, им неизвестная, за сыночком не придёт, то и на кой ляд вы им сдались?
Лишь бы вас оптом не словили, вот тогда беда настоящая. Но такого я и представить не могу, чтобы вас один милиционер оптом ловил. Тогда вы, как есть, к службе непригодные.
А ежели-таки изловят, ведите их до сарая и мигом в погреб, покуда я или Нюрка дурня из себя строить будем. А уж там и печатью его приложите. Потом Угодника кликнем, уж он им и руки загребущие укоротит, и головы дремучие поправит так, что дорогу домой забудут.
Полегчало? То-то же. Продолжаем, или перекурить захотелось?
Все вздохнули, пошушукались, поёрзали на скамьях, но перекуривать отказались и потребовали продолжения страшных сказок.
— Продолжай, деда. Мы не курим. Мы же не олухи. Давай дальше, — осторожно просили то слева от меня, то справа, а я сидел и ждал, когда же Павел приступит к главному блюду вечери.
— Давалка ещё не отвалилась, — хихикнул дед и продолжил: — С почтой все знакомы? Я не вижу, есть ли у вас в ней нужда?.. Что значит, все знают? А кто скажет, как определить пришла к вам эта самая почта, или нет? А очень просто. Просунул двуствольную сопелку в сарай да глянул, приоткрыт ли ящичек? Приоткрыт – в нём весточка. Закрыт – нету.
Может, вашему братке невмочь вас искать? Кинулся он в сарай соседский и заметнул послание. И требуется от вас самое малое: прийти разок в гости к нам, старикам, да глянуть на почту, есть ли, да на стариков, живы ли?
Скушали? Десерту не хотите? А то двенадцатый всё косится и ждёт, когда о заглавном толковать начну. Он-то и принёс вести калечные. Я про Калику сейчас намёки строю, — буднично молвил дед и начал зорко следить за реакцией сидевших за столом.
«Проверяет. Не проболтался ли, — осенило меня, когда увидел, как старый просвечивает сослуживцев. — А вот не проболтался нисколечко. Получи и распишись».
— Ладно, не горюйте. Сейчас каждому свою порцию выдам. По вашим бледным ушам и бессмысленным взглядам ясно, что доверять вам, конечно, можно, но только тайны, потребные для задания, выдам двоим проверенным человечкам. Двенадцатому и одиннадцатому.
Они вам, охламонам, не проболтались ни про Калику, ни про беду, ожидаемую в одном из миров. Я про октябрь сейчас, про месяц. Так что, имейте зарубки на носах: ежели какая напасть приключилась, только эти двое будут знать то, что вам нужно исполнять незамедлительно.
Повторяю для непонятливых: незамедлительно! Или беда разрастётся так, что в усреднённых вами мирах такие круги по воде пойдут, что землетрясениями не отделаемся.
Все так и ахнули, и я в том числе, когда представил возможные последствия беды. Но все ещё не знали, о чём пойдёт речь, а я знал и представлял куда больше других.
— Не дрейфить. Угодник предупредил, а он дело своё знает, и на помощь мигом примчится. Так что, ходите в школу, учите уроки, а по городу гуляя, ухи грейте на чужие разговоры. А как что узнаете, мигом к нашей троице с докладом. Ко мне, двенадцатому или одиннадцатому. Как только что-нибудь сподобится, а что имею в виду, позже объясню. Так забыли о равенстве промеж вами, и всё сказанное нашей троицей исполнять, как на духу. Жизни человеческие будут зависеть, от того, как вы быстро всё сделаете и обернётесь. Понятно?
Киваете, а что вам понятно и не знаете. Бог вам судья.
Теперь в двух словах о грядущем испытании. В октябре закинет к нам человечка из какого-нибудь дальнего от нас мирка. Случай особый, но бывает такое от быстрого мирового уравнивания. Так вот, кто это будет и откуда – неизвестно. Может, мамка, детёныша бросившая в своём миру, или дядька, захмелевший и сиганувший в привидевшийся ему один из наших. И такое от сдавливания между мирами бывает, так что, ждём религиозного бреда на тему конца света. Всё уразумели, что случиться обещается? Вот и славно, а то я притомился.
Дед встал и, как ни в чём не бывало, вышел из сарая, а мы, оглушённые новостью, остались и ещё долго глядели помутневшими взглядами каждый в свою синюю даль.
Глава 31. Откровения душ
Разошлись мы поздно. Сначала все сидели, не шелохнувшись, и думали, каждый о своём. Потом устали от одиноких и тоскливых мыслей и начали делиться впечатлениями. Общались все, кроме меня и одиннадцатого. Мы сидели рядом, как два никому не знакомых памятника. Ни мне, ни ему разговаривать не хотелось, а всем остальным с нами подавно.