Но ничего подобного не произошло. Ни подозрительных взрослых, ни вездесущих хулиганов, ни задиристых ровесников, ни злых станичных собак я так и не встретил. И тропинка была всего одна. Она незатейливо петляла и понималась на косогор, именуемый горожанами Фортштадтом, который стражем стоит на правом берегу Кубани.
Велосипед я давно катил руками. Толкал изо всех силёнок и обливался потом. Очень хотелось пить, но воды захватить я не додумался. Начал вспоминать инструкции деда, но этого не понадобилось. Я необъяснимым образом точно знал, куда идти, где свернуть, где оставить велосипед.
Вот и первый заросший овражек. В нём я спрятал двухколёсное имущество и дальше побрёл налегке. О том, что могу лишиться велосипеда, уже не беспокоился. К тому моменту, когда ноги сами вели к цели, мысли были заняты другим. Я вспомнил, что о времени встречи ничегошеньки не знал. Часов у меня не было, всё по той же хулиганской причине, да и по возрасту было не положено, даже если они старые и завалящие. Закон улицы неумолим: поймался в чужом районе – выворачивай карманы.
Вот уже куриные пещеры начались. То тут, то там в ракушечнике появлялись причудливые раскопы. Были мелкие и средние, куда уже могло поместиться пару человек, а пещер пока не было. Но я точно знал, где-то впереди, как минимум, одна меня дожидалась.
Когда разом на всём теле зашевелились волосы и волоски, а по спине забегали мурашки, начал озираться, но ничего сверхъестественного не увидел. Точно знал, что уже пришёл, уже на пороге цели путешествия, но сказочной пещеры с подземным ходом нигде не было, а была обыкновенная пещерка длиной или глубиной не больше трёх-четырёх шагов.
Ракушка в ней, действительно, была крупная и розовая. «Или с пещерой ошибся, или запамятовал что-то?» — засомневался я и присел на тропе прямо напротив пещеры. Начал думать, где и когда дал маху, и что теперь с этим делать. И тут же вспомнил, что нужная пещера находится в третьем овраге, а посчитать их я забыл.
Дрожь начала пробирать всё тело, волосы продолжали противоестественные танцы, а ледяные мурашки сбились в отряды и начали маршировать вдоль позвоночника.
То, что это была нужная пещера, я уже не сомневался, но как пройти в зал посредников, вспомнить никак не мог. Набравшись смелости, зашёл внутрь, ощупал округлые шершавые стены, но ничего не нашёл. Даже зачем-то прыгал и касался рукой потолка, потом лазил на четвереньках в поисках хоть какой-нибудь подсказки. Ни секретных рычагов, ни потайных кнопок нигде не было. Мыслей в голове тоже. Смирившись, уселся посреди пещеры и стал ждать, что такого несусветного будет дальше.
Пот на лбу высох, к гулявшим мурашкам и шевелившимся волосам попривык, как вдруг, в голове щёлкнуло и всплыли дедовы слова: «Чувствовать будешь и знать, куда идти, как зажмурившись заходить».
Мигом подпрыгнул и выбежал из пещеры. Поискал глазами ориентиры, стал напротив входа, прикинул количество шагов до противоположной стены. Закрыл глаза, вытянул руки вперёд и только собрался идти, как вдруг, затрясся ещё сильнее. Мурашки, ни с того ни с сего, стали в разы крупнее и агрессивнее, а волосы, просто, поднялись дыбом.
Открывать глаза стало страшнее, чем ещё недавно закрывать, и я впал в ступор. Тщетно пытался свыкнуться с нахлынувшими ощущениями. Время шло, а я не успокаивался. Время тянулось, густело, застывало, а я стоял. Ждал, а вот чего, и сам не понимал, пока не устал и ждать. Пора было решать, вхожу в пещеру или возвращаюсь домой с позором и мокрыми от страха штанами.
И тут я разозлился. На самого себя, а не на каких-то обидчиков или шутников. Начал ругаться и обзывать себя неприятными словами, чтобы хоть как-то настроиться на маленький подвиг.
И вот оно, чудо. Я сделал первый шаг. Сделал, как делает боец, который после тяжёлого ранения заново учится ходить.
«Вот мой первый шаг в сказочку, получили? Вот мой второй шаг туда же», — подбадривал себя и шёл в неизвестность.
В ушах появился мерзкий гул, мурашки заплясали дружнее, а волосы и вовсе сошли с ума: принялись подпрыгивать и меняться друг с дружкой местами. А я всё шёл, и шёл дальше. Шагал, незнамо куда, и считал: «…Три, четыре, пять».
Пещера не заканчивалась, зато гул начал стихать, мурашки принялись мельчать и слабеть, волосы замедлились и перестали метаться от чубчика к затылку, но всё ещё шевелились. А я топал и считал. Боялся остановиться, но ещё больше боялся открыть глаза. Так бы и забрёл, неизвестно куда, если бы не чей-то короткий смешок.
Мигом замер, как вкопанный.
Смешок повторился, и я понял, что уже нахожусь в нужном месте, а, главное, что я не один.
Всё ещё не открывая глаз, робко спросил:
— Кто тут?
В ответ со смеха прыснуло уже несколько голосов, а потом я услышал одиннадцатого.
— Распрягайся.
Всё ещё неуверенно, но уже без страха, открыл сначала один глаз, потом другой. Когда привык к полумраку, увидел, над чем смеялись остальные: я стоял в шаге от ракушечной стены, лицом к ней.
Мрак продолжил рассеиваться, и взору представилось круглое помещение с серыми стенами и редкими непонятными символами по периметру. Просторное пустое пространство, если не брать во внимание нескольких моих копий, будто отражавшихся от меня, только в разных позах и одеждах.
Помещение было шагов десять-двенадцать в ширину, или чуть больше. Свет падал откуда-то с потолка. Вверху имелось отверстие, и немного солнца пробивалось сквозь широкую дыру, похожую на дымоход.
Насчитал четырех своих двойников, а одиннадцатый тут же представил меня присутствовавшим:
— Это наш старший. Александр-двенадцатый, — и, повернувшись ко мне, познакомил с собравшимися. — Это Александр-первый, это седьмой, это девятый.
Я машинально кивнул. Минуту назад думал, что совершал невообразимый подвиг, а оказалось всё просто. Нет никакого выдающегося поступка, и никогда не было. Все начали подходить ко мне, по-взрослому трясти руку, хлопать по спине, о чём-то говорить. Я что-то отвечал, о чём-то спрашивал.
Воспоминания о знакомстве с двойниками остались обрывочными. Помню, как заходили следующие Александры, как вырастали из ракушечника их вытянутые вперёд руки. Как они смешно чеканили шаги, и как их встречали остальные.
Все вокруг добродушно посмеивались друг над другом, но всё это было позже, а сперва я не на шутку испугался, когда осмотр помещения навёл меня на тревожную мысль, что все мы находимся глубоко под землёй, а выхода нигде не видно. Только знаки, оказавшиеся римскими цифрами, были нарисованы на ракушечнике чёрной краской. I, II, III... Ровно двенадцать знаков.
На выручку, как обычно, подоспел одиннадцатый.
— Выход ищешь? Так ведь нет его. И никто нас здесь не потревожит. А выходить нужно, как и входить, зажмурившись, и прямо под ту цифру, в которую тебе нужно. В тот мир, который тебе понадобился. Кстати, цифры эти знаешь? — спохватился он.
— Хэ с двумя палками моя? — смутившись, уточнил я.
Хотя, чего смущаться? Одиннадцатый был умнее и шустрее меня. И сам он об этом знал. Лишь бы не задавался, не воображал через меру. В тот момент я готов был ему всё прощать. И хоть сто раз кряду.
Когда все собрались, когда перестали знакомиться, озираться по сторонам, балагурить и ободрять друг друга, как солдаты перед боем, в воздухе повисла мёртвая тишина.
Зачем, рискуя нервами и здоровьем, мы собрались, никто из нас не знал. Может, переволновались и все разом забыли о своём задании.
Долго разглядывали друг друга и пытались найти или подсказку на своих бледных лицах, или разницу между собой. Но все были зеркальными отражениями друг друга. Кроме одежды, все мы были точными копиями себя самих, а возможные мелочи мешал разглядеть полумрак подземелья.
От затянувшегося приключения мы явно устали, но всё равно старательно перебирали варианты забытого задания, пока не пришли к общему мнению, что этот октябрятский слёт нам устроили для знакомства. А ещё для преодоления страхов и неверия. Страхов, что всё, о чём трепались наставники, окажется правдой. Или страхов, что окажется неправдой. Для осознания, что всё это не шутки, и теперь наши знания об окружавшем мире можно сжечь, а пепел развеять по ветру.
И здесь я не утерпел и спросил:
— Выход точно работает? Вдруг, не получится разойтись? Вдруг, мы застряли?
— Не дрейфь. Выход работает, так же, как вход, — начал всех успокаивать одиннадцатый.
Оказалось, кроме всезнайки соседа, ещё трое из нас уже бывали здесь на тренировке. Одного даже дед Паша приводил, когда попросил его отца съездить за ракушкой.
Близнецы разом успокоились и начали расспрашивать друг друга обо всём подряд. За пару часов таких расспросов я узнал для себя уйму интересного.
Во-первых, не все братья перешли во второй класс. Была среди нас пара третьеклассников. Оказалось, они пошли в школу с шести лет, а не как остальные с семи. Во-вторых, не все детство провели в городе. Была троица, которую до школы растили у бабушки в станице. Один из них до шести лет носил бабушкину фамилию. В-третьих, не у всех отцы разъезжали на «Запорожце», как мой, а у большинства уже имелись «Москвичи». Только у одного из Александров отец гонял на мотоцикле с люлькой. В общем, разницы хватало. Всё это сначала нас настораживало, потом стало забавлять.
Время летело незаметно. На душе всё пришло в норму, но, как и всегда, одиннадцатый взял инициативу и всё испортил. Предложил закругляться и расходиться.
Близнецы разом опомнились, зачесали затылки, закивали, потом построились по кругу каждый лицом к своему номеру мира.
Одиннадцатый строго спросил:
— Все готовы? — тишина явилась подтверждением, и он скомандовал. — Первый пошёл!
И Александр-первый зажмурился и начал печатать шаги прямиком на стену. Исчез он точно так же, как все мы появлялись, постепенно. Я остался стоять, потому что мой номер двенадцать, стало быть, должен уйти последним, но прозвучала следующая команда: «Остальные тоже свободны».
Не успел зажмуриться и шагнуть, как новоиспечённый командир остановил меня вопросом.