Коллега уже был там и раскачивался на табурете, как на кресле-качалке.
— Куда рулим? — живо поинтересовался он.
— Теперь… Никуда, — выдохнул я безнадёжно. — Теперь тут сидеть будем, пока от новостей не опомнюсь.
— Каких новостей?
— Которые только что из печки. Ещё горячие, — ответил я раздражённо и поискал глазами, на что бы такое свалиться вмиг отяжелевшим телом.
— Ну-ну, — примиряюще молвил одиннадцатый. — Отдыхай. А пока, может, поделишься? Или это тайна вашего мира?
— Сам что про клятву посредника знаешь? Про гору, где её окаянную давать придётся? — начал я с горечью, предвкушая очередное разочарование от наставлений соседа.
— Ничего не знаю, — ответил близнец, не моргнув.
Я конечно засомневался: «Может врёт? А если не врёт? Вдруг и у меня какие-никакие козыри появились?»
— Про ругательства задание получил? — продолжил я осторожно.
— Сразу же после пещеры. Когда пытался к тебе пройти, но баба Нюра сказала, что рано ещё путешествовать. Взамен это задание выдала. Иди, мол, ругаться учись.
— А про Угодника, что в твоём мире известно? — поверил я, что о клятвах и горах он и в самом деле не знает.
— Про него мало что слышно, — признался Александр. — Но кое-что из секретов выдам, так и быть.
Мы перешли на шёпот, и он начал рассказывать всё, что ему было известно об Угоднике.
— Святой такой есть в церкви, иконы разные в его честь имеются. Он то ли библию написал, то ли подвиг совершил, точно не знаю. Бабка сказывала, что Угодник этот почти две тысячи лет назад жил. Ходил везде, людям помогал и в Бога учил верить.
Однажды он с самим Иисусом и другом Фомой шли и увидели, как у крестьянина телега в грязи застряла и ни туда, и не сюда. Вот Иисус их и спросил: «Кто из вас помощь окажет, а кто в сторонке постоит?» Николай и вызвался. Прыгнул в грязь, весь изгваздался, но телегу помог вытолкать. А Фома стоял в белых одеждах и сомневался.
Когда крестьянин уехал, а о том, что они с Иисусом были, ему ни Фома, ни Николай не сказали. Им двоим Иисус и говорит: «Тебя, Николай, теперь Угодником называть будут и в церкви вспоминать по два раза в год станут. А тебя, Фома, вспоминать только раз в четыре года будут и только двадцать девятого февраля, что в високосном году».
Я сперва внимательно слушал, но потом не вытерпел и перебил:
— Какое нам дело до Угодника? Это же две тысячи лет назад было.
— Какое-какое, — обиделся одиннадцатый. — Я только начал про дело. Когда дядьку убило на фронте, его тоже назвали Угодником. Или видели после смертоубийства, или за прошлые заслуги. Только я однажды своими ушами слышал, как баба Нюра твоему деду сказывала, что она разговаривала с Угодником, и он ей бумажку для деда передал. Они про себя эту бумагу заданием называли и про висельников каких-то шептались. А потом она сокрушалась, что он как был молодой в день погибели, так и остался.
Подробностей не разобрал, но потом не раз ещё это имя всплывало. Я из их пересудов понял одно: живой наш дядька. Как есть живой. Шастает по мирам и глаз до дома не кажет. А про гибель свою, то ли сговорился со всеми, то ли внушение гипнозом сделал.
Бабулю только жалко. Она же до сих пор его погибшим считает. Одно непонятно, сколько же лет дядьке, если он с войны молодым остался?
— А я ещё про какое-то время слышал. Мол, потом нам про это время, дед слово дал, что расскажет, — начал и я в свою очередь шёпотом, когда одиннадцатый умолк. — Может дядька настоящим колдуном сделался? Может он с самим Временем воевал и победил его? Поэтому не стареет. А если про время какая-то тайна, может, это о том, что оно для него остановилось? Может, его теперь взаправду убить нельзя?
— Кто знает. Так ты про клятву говорить будешь, или пойдём уже? — напомнил напарник.
— Я уже забыл про неё. В общем, клятву нам надо выучить до того, как настоящими посредниками станем. Слова в ней есть про то, как правильно мирам представляться. А саму её на горе произнести надо. Я думал про Фортштадт, а ты какие горы знаешь?
— Змеиную знаю. Ещё пару курганов, что вверх по течению Кубани. Там ещё насыпь от старой железной дороги. А ты в тех местах бывал? — спросил меня дружок.
— Конечно. На рыбалку с отцом туда ездим. Только на горы не лазили. Я и не просил его там останавливаться. Всегда торопимся до пруда или к речке добраться.
— Придётся что-то придумать, чтобы на гору попасть. А до этого нужно у деда всё узнать и клятву выучить. Вдруг батька не согласится на гору лезть? Только вот, при нём же клятву не скажешь.
— Жаль, что нам вместе туда нельзя.
Мы ни с того ни с сего рассмеялись. Наверное, одновременно представили, как нас двоих отец везёт на рыбалку и ни о чём не спрашивает.
— Вот дубины, — опомнился близнец. — Нам же нужно родному миру представляться. То есть, представиться можно и другому, а клясться только своему.
— Точно, — согласился я. — А про ругательства, когда думать начнём?
— Зачем думать? Их сочинить нужно, в тетрадку написать, а потом в назначенный день говорить о них будем. А до того промеж собой ни-ни. Так баба Нюра учила, — огорошил меня одиннадцатый.
Я поморщился от очередной невкусной новости.
— Чем это ты недовольный? — спросил соседушка. — Про дедову клятву или про ругательства?
— Про ругательства. Думал, посидим вдвоём, придумаем. А тут опять одному.
— Так честнее будет. И слов разных больше получится. Представь, что ругательские слова… Которые ими станут, из двенадцати миров будут. По одному от каждого – двенадцать, по два – уже двадцать четыре…
Я не выдержал и перебил разгорячившегося математика:
— А представь, что потом все эти слова учить придётся.
— В том-то и дело, что не все, а только те, которые понравятся. Всем понравятся, а не нам с тобой, — парировал друг.
— Ладно, фиг с ним, — решил я помириться и с одиннадцатым, и с собой, и со всеми мирами разом. — Так сведёшь меня в свою губернию, или отменяем поход?
— А куда ты хотел? Нужно обмозговать.
— Снова-здорово. Я же просто погулять хотел. Теперь опять думай да гадай, куда можно идти вдвоём, а куда заказано. Там, где нас все знают, не погуляешь. А в незнакомые места ходить чревато, — задумался я вслух и опять погрустнел.
— Давай экскурсию устроим? Пройдёмся по кругу? — пришёл на выручку одиннадцатый, только вот я, хоть убей, не понял, о чём это он.
— По какому такому кругу?
— Будем по подвалам шнырять, и все миры по кругу обойдём. А для верности номера на дверях сараев сверим. Взаправду это следующий мир или нет.
Идея соседа мне понравилась больше, чем прогулки по незнакомым окраинам, да и маскировка при таком походе не потребуется.
— Лишь бы деды с их бабами нас не увидели. Или собаки не покусали, — поделился я опасениями.
— Наоборот, — замахал друг руками. — Знакомиться со всеми будем и представляться, кто мы, да из каких миров.
— Я бы на всякий случай у своего деда тоже разрешение спросил. Вдруг, нельзя нам так делать? — в очередной раз окоротил я жизнерадостного компаньона.
— Это можно. А давай потом у всех дедов такое разрешение спрашивать. И повод для разговора искать не нужно, — согласился одиннадцатый.
Мы решились, и я отправился к своему начальнику.
Он, как и всегда, сидел себе на скамейке и мыслями был где-то за тридевять земель. Покашляв, чтобы вернуть его домой, я вежливо спросил:
— Деда, а деда. Можно нам с одиннадцатым по всем мирам пройтись? Мы только из сараев выходить будем, чтобы номерки сличить, а потом обратно в подвал и в следующий мир. Баловаться не будем, обещаю.
Павел поначалу долго возвращался из своих размышлений, потом тщательно обдумывал мою просьбу, пока я, наконец, дождался ответ.
— Так и быть, пострелы. Обещайте не шкодить и бабок не пугать, и идите с Богом, — почти уже разрешил дед, но что-то вспомнил и добавил: — Только знайте, окаянные, ежели крышка лаза опущена, дороги из него нет. Как узрите, что выход закрыт, не открывайте ни в коем случае. Мы их не просто так затворяем, а по надобности серьёзной или отсутствию нашему неизвестной продолжительности.
Пообещав деду выполнить всё, как он велел, я опустил голову и побрёл обратно в сарай.
— Что опять? — спросил братец, когда я с кислой миной переступил порог.
— Путешествие наше может оказаться коротким, — ответил я, а потом выложил дедов наказ.
— Я про это знаю. Но они редко пост покидают. Вот твой дед, так он даже за хлебом не ходит. Ему баба Нюра всё покупает, а он ей денежку отдаёт. А в некоторых мирах они по двое живут. То есть, не помирал никто, как в наших, — успокоил меня близнец. — Правда, если какое несчастье, не дай Бог. Короче. Если где-то будет закрыто, мы вернёмся сюда и в другом направлении двинем.
Я закивал, соглашаясь с другом, и мы полезли в подвал.
* * *
Так началось моё второе странствие по мирам, если, конечно, путешествие в подземную пещеру не брать во внимание.
В одиннадцатом мире всё было буднично, и соседушка сначала официально представил бабе Нюре меня, потом спросил разрешение на проход в десятый мир. Баба Нюра перекрестила нас на дорожку, мы повернули дверку сарая с номером и кивками головы отметили посещение одиннадцатого мира, а уже потом спустились в левый лаз.
Мир под номером десять был нараспашку, мы взобрались по лесенке и выглянули из сарая.
— Кого звать будем? Деда или бабу? — спохватился я.
Но сосед и тут вывернулся.
— А как все. Просто, кликаем хозяев, — предложил он и сразу же проревел нарочито взрослым голосом: — Хозяева! Есть кто в хате?
— А кто спрашивает? — откликнулась десятая баба Нюра.
Мы осмелели и вышли на поклон, а одиннадцатый сразу же отрекомендовался:
— Здравствуйте. Я Александр-одиннадцатый. Прибыл для учебного ознакомления.
— Здравствуйте, бабуля, — вторил я эхом. — А я Александр из двенадцатого. По той же надобности.
— Так вы к нам в гости? Может попотчевать вас? — вежливо поинтересовалась бабушка.