– Вот вам, дорогие мастера, два чертежа, – я помахал перед мужиками листками. – На одной бумаге сани с кругом. На круг надо прикрепить пушку – Федор выдаст вам из арсенала для спытания несколько старых орудий – да так, чтобы она вращалась вокруг своей оси. Сможете?
Кузнецы почесали в затылках, переглянулись.
– Попробовать можно, – ответил степенный мужчина с лицом в оспинах. – Только вот…
– Выдержат ли сани? Надо будет их укрепить железом.
– Да не… Мы не про то.
– А… – понял я сомнения мастера. – Заплачу хорошо. Золотом. Вот, держите задаток, – я протянул серебряные монеты россыпью. – Купите несколько саней, инструмент…
– Ну тады мы завсегда готовы, – заголосили кузнецы.
То, что можно сделать круговую пушку на санях, я даже не сомневался. Пугачевцы активно использовали мобильную артиллерию, и им принадлежит масса изобретений. В том числе и круговая пушка на колесе.
– А что за второе дело? – прервал мои размышления кузнец с оспинами.
– Армейская кухня. На санях и на повозке, – я подал второй чертеж. – Вот тут надо поставить бак, а внизу сделать железную печку. По силам вам сие?
Кузнецы опять начали чесать в затылках.
– Николи же подобного не делали, – мужички разглядывают чертеж, вздыхают.
Для ускорения мыслительного процесса высыпаю еще золотых червонцев на стол. Это срабатывает.
– Через седмицу все будет готово, – хором обещают кузнецы.
Нет, все-таки материальная мотивация – самая сильная.
– Это ты лепо придумал, царь-батюшка, с круговой пушкой на санях, – восторженно произнес Федя, когда мы оказались наедине. – А пошто нужна эта армейская кухня?
– А затем, что вот идет в поход отряд… – я устало откинулся в кресле, начал оттирать чернила с пальцев – с непривычки, пока рисовал чертежи, налепил на самого себя клякс. – На привале надо разжечь костер, вскипятить в котлах воду да сварить кашу… Сколько времени тратится? А так встали на привал, а все уже кашеваром сделано еще в пути. Только ложки доставай, ешь и двигай дальше.
– Ох, Петр Федорович, – Чумаков всплеснул руками, – ума у тебя палата!
Сквозь мутное окошко экипажа генерал Василий Алексеевич Кар – невысокий, большеголовый мужчина с оттопыренными ушами – смотрел на сибирский тракт. Дорогу развезло, и местные мужики пытались на ать-два вытащить карету из лужи. Измученные лошади понуро стояли, иногда вздрагивая всем телом. Лил непрекращающийся холодный дождь.
Наконец колеса жалобно скрипнули, кучер щелкнул кнутом, и экипаж, дернувшись, покатил. Генерал достал из-за обшлага рукава надушенный платок, прижал к носу. Запах лошадиного пота сменился на аромат французских духов.
– Проклятая страна, – тяжело вздохнул Кар, постучал тростью в стенку, за которой сидел кучер. – Долго еще?
– А кто же его знает, барин, – откликнулся тот. – Вон какие-то людишки бредут, чичас спросим.
– Сам вижу, солдаты это. – Кар открыл дверь, высунулся: – Какого полка?
– Второго гренадерского, ваше благородие, – откликнулся один из нижних чинов.
– Командира ко мне. Живо!
Подошел долговязый поручик Карташев, отрапортовал, что третья рота гренадер движется скорым поспешанием в Казань.
– Почему пешим порядком? – закричал Василий Алексеевич. – Велено было посадить на подводы солдат!
– А вы кто будете, ваша светлость? – поручик ладонью вытер мокрое лицо, пытаясь разглядеть вельможу.
– Генерал-майор Кар. Ваша рота назначена в мое распоряжение. Вы немедля посадите солдат на подводы и как можно скорей последуете за мной. В городе не задерживайтесь, а проворней гоните по тракту. В Кичуевском фельдшанце я буду вас поджидать.
– Где же мы возьмем подводы? – к карете подошел еще один офицер. Представился. Это оказался прапорщик Шванич, адъютант Карташева. Выглядели они забавно. Высокий, с журавлиными ногами поручик. И низкий, пузатый адъютант. «Прямо Дон Кихот и Санчо Панса…» – подумал Кар. Генерал читал Сервантеса в оригинале.
– Где хотите, там и берите, – грубо ответил Василий Алексеевич. – Эй, кучер, гони!
Губернатора генерал в Казани чуть не проворонил – Брант собирался уезжать с инспекцией.
– Слава богу, вы приехали! – перекрестился губернатор. – Чернь волнуется, мятежники подступили к Оренбургу. Все окрестные селения передались самозванцу.
– У меня очень мало солдат. А пушек тем паче, – отрезал Кар. – Вы собрали ополчение?
– Собрал. – Брант кивнул. – А также призвал отряды верных татар и мещеряков. С тысячу человек будет.
– Ну вот! – генерал скупо улыбнулся. – Симбирскому коменданту велено с войсками двигаться к Оренбургу. Также нам поможет отряд бригадира Корфа. Они пойдут от Верхнеяицкой линии.
– Тогда, бог даст, справимся, – опять перекрестился Брант. – Не угодно ли кофею? Уж очень погода пакостная.
– Гран мерси!
Спустя сутки невыспавшийся Кар – до ночи играли в карты и на бильярде – выехал в сторону Кичуевского фельдшанца. В попутных деревнях крестьяне не оказывали генералу ни малейшего почтения, смотрели дерзко, не кланялись.
В одном из сел встретил Кара староста Ермолай, с ним человек с десяток стариков, старух, баб, кучка любопытной детворы.
– Слышали что-нибудь про злодея Пугачева? – спросил генерал и слез с коня. Тотчас спешились и все конвойные.
– Был слых, был слых, – стал кланяться, сгибаясь в три погибели, чернобородый староста, глаза его недружелюбны, хитры. – Прибегали тут на лошаденках из евонной силы казак молодой, объявили нам: будет вам воля, ждите…
– А почему избы заколочены? Где народ?
– А кто же их ведает. Пыхом собрались и – тягу… Уж недели с две.
– Куда же?
– Вестимо куда, к нему, к нему…
Кар нахмурился.
– Чем же оный вор и злодей Пугачев соблазняет-то вас, дураков?
– А поди знай, чем, – переступил с ноги на ногу староста и многодумно наморщил лоб. – Да вы пожалуйте в жительство, барин. Правда, что пакостно в избенках-то наших, тараканы, срамота. Живем мы скудно. Одно слово – мужичье.
Генералу было ясно, что староста хитрит.
– Что ж он, злодей и преступник государевый, поди, всю землю вам обещает? Подати не платить, в солдаты не ходить?
– Это, это! – в один голос ответили крестьянки.
– А бар да начальство вешать?
– Так-так… – смутился староста. – Да ведь мы – темные. Може, он обманщик и злодей, как знать. А може, и царь… Где правда, где кривда, нам не видать отсель. А ты-то как, барин, мекаешь?
– Мне думать нечего, я отлично вижу, где правда, где кривда, – все более раздражаясь, отрывисто проговорил Кар. – Да и вы не хуже меня это ведаете, только прикидываетесь.
Он подозвал к себе старосту, поднялся… Брови его хмурились, взор сверкал.
– Вот что, староста. Ведомо мне, есть у вас добрые лошади. Я намерен сменить своих истомленных на свежих.
– Коней у нас нетути, твое происходительство. Сами бьемся, – кланяясь, сказал Ермолай и часто замигал.
– Где же ваши кони?
– Волки задрали. А до стальных лошадушек наши утеклецы с собой прихватили.
– Врешь! – крикнул генерал и погрозил пальцем старосте. – Мне ведомо, что коней своих вы угнали за околицу. Тотчас прикажу конвою пройти ваш лес, искать коней, и ежели ты, староста, и впрямь осмелился наврать мне, будешь сегодня же повешен! – И, обращаясь к конвою, Кар бросил с небрежностью:
– Сказать плотникам, чтоб возле церкви два столба с перекладиной изладили.
Староста Ермолай побелел, переглянулся со стариками. Тогда неожиданно выдвинулся вперед древний дед Изот – во всю голову прожженная солнцем лысина, бородища с прозеленью, правый глаз с бельмом, посконная рубаха – заплата на заплате, ворот расстегнут, на волосатой груди деревянный, почерневший от пота крестик. Когда-то был он высок, широкоплеч, время сломило человека пополам. Наморщив брови, с печалью смотрел Изот в землю, будто стараясь найти нечто драгоценное, давным-давно утерянное, чего никогда никому не сыскать. Опираясь на длинную клюшку, с трудом отдирая босые ноги от земли, дед тяжко пошагал внаклон к генералу. Тому показалось, что сгорбленный старец валится на него, он подхватил деда под руки. Тот мотнул локтями, как бы отстраняя помощь, приподнял иссеченное глубокими морщинами лицо, глухо прокричал:
– Реви громчей, я ушами не доволен, глухой я! – и, помолчав, сказал: – Чего же ты? Вешать людей хочешь? Ну, дык вот меня вешай первова… Мне за сотню лет другой десяток настигает… Я Петрушу, государя моего, Ликсеича, мальчонкой знавал. Я в Москве службу царскую нес. Опосля того Азов с Петром вместях брали. А ты кто будешь? А?
– Я слуга ее величества государыни Екатерины Алексеевны, – наклонясь и обхватив старика за плечи, громко крикнул в его ухо Кар.
– А-а, так-так… Слышу! – закричал и дед, елико возможно, распрямляя спину. – Катерина-то соромно на престол садилась, через убивство. А муж-то ейный Петр-то Федорыч, бают, опять ожил… Аль не по нраву тебе слова мои? Ежели не по нраву – вели вешать, али так убей, ты этому обучен.
Глаза генерала широко раскрылись, в лицо бросилась кровь.
– Уведите прочь сумасшедшего, – не стерпев, отдал он приказ глухим голосом.
Старика взяли под руки, повели. Горбя спину, он волочил ноги, как паралитик, упирался, норовил обратить взор к Кару, кричал надсадно, с хрипом:
– А ты, барин, набольший, вникни, не будь собакой, как другие прочие! Мы, слышь, мертвый народ, мертвяки! Никто за нас не вступится.
Чем дальше от Казани, тем поведение жителей становилось неспокойнее, задирчивее. Вместо хороших лошадей в генеральский возок впрягали каких-то одров, ссылаясь на то, что ныне бескормица.
Кар всюду раздавал напечатанные в Петербурге увещательные манифесты, приказывал священникам и муллам оглашать их народу. Духовные смотрели мрачно, отводили взгляд.
В один из дней погода испортилась, подул сильный ветер со снегом. Кар на целые сутки застрял в грязной деревеньке. Наутро везде было белым-бело. Пришлось бросать карету, закладывать сани.