Теперь императрицу услышали все. В зале раздался дружный «ох». Актеры тем временем продолжали упражняться в своих балетных «па», но ими уже никто не интересовался.
– Куда смотрела Тайная экспедиция? – Екатерина почти кричала. – Где Александр Алексеевич? Сей же час вызвать Вяземского во дворец к докладу.
Шешковский в третий раз поклонился.
– Матушка, в чем дело? – к императрице приблизилась ее ближайшая подруга графиня Анна Нарышкина.
– Ужасное дело, – Екатерина промокнула глаза платком. – Оренбург захвачен бунтовщиками, губернатор повешен. Погибло множество дворян и офицерства. Анечка, что же делать?
– Собрать Военную коллегию… – Нарышкина пожала плечами. – Пущай пошлют еще войск.
– Степан! – императрица встала с кресла. – Выясни, где этот бездельник генерал Кар. И дай свои пропозиции, чем Тайная экспедиция может помочь нам в этом позоре. Завтра же! Мыслю, надо тебе, Степа, в Казань ехать. И там на месте Бранту ассистировать.
Екатерина внимательно посмотрела на Шешковского. Тот ответил понимающим взглядом.
Глава 10
Время спрессовалось даже не в часы, а в минуты. Я еще больше сократил сон, ел на ходу. Из пехотных полков почти не вылезал. Первый и второй оренбургский показывали явный прогресс, а первый заводской даже полком было назвать трудно. Мушкетов на всех мы еще наскребли. А вот с мундирами уже было сложнее. Всякой амуниции вроде лядунок да сухарных сумок и вовсе не хватало.
Я мобилизовал девушек-дворянок Харловой шить недостающее, объявил по городу о выкупе теплых вещей для солдат – многие заводские пришли полураздетыми. В лаптях да рванине. Крестьяне, что тысячами стекались в Бердскую слободу и другие оренбургские предместья, тоже нищенствовали. И что делать с ними – я вообще не представлял.
Овчинников хоть и смог притормозить Кара, но генерал, теряя людей, пушки, все-таки с упорством таракана, ползущего по стене, продвигался к Оренбургу. Это вызывало массовый исход деревенских по всему тракту. Народ снимался целыми селами – с лошадьми, коровами и прочим скотом. Сильно спасли ситуацию избушки, что Овчинников велел построить для наших зимних квартир в Бердском посаде. Но пришлось расселять крестьян в Сеидову слободу и Сакмарский городок.
С соляных промыслов вернулся Петр Иванович Рычков. Отчитался о восстановлении производства. Разумеется, со скидкой на зимнее время. Я тут же нагрузил его новой задачей. А конкретнее мытьем золота. Урал, особенно речки вокруг Екатеринбурга, богаты желтым металлом. Сам городок еще за царскими властями, но продлится это не долго. После возвращения Лысова с уральских заводов я планировал придать ему всю скопившуюся под Оренбургом орду крестьян и отправить покорять Уфу и Екатеринбург с Челябой.
– Откуда сие? – Рычков круглыми глазами рассматривал чертеж промывочного стана. – Я был на Шарташском руднике. О таком там и не знают.
Один из моих сыновей работал главой артели старателей, и я представлял себе, как работает примитивная драга.
– Англичане придумали, – я уже по привычке все валил на островитян – поди проверь. – Песчинки золота тяжелее руды. Вода уносит песок и камни, желтый металл оседает.
– Как просто! – Петр Иванович был поражен.
– Возьметесь все подготовить? Реки по весне вскроются – можно начинать мыть. Старателей я вам обеспечу.
– А для чего вам столько золота? – Рычков как всегда задал правильный вопрос. – На войну с императрицей?
– Зрите в корень, – усмехнулся я. – Но не только на войну. Буду чеканить собственные монеты. Сколько нам Катькины пользовать?
Рычков поморщился, но не возразил.
– Драгу и прочий инструмент я закажу кузнецам. Только вот готова ли казна к расходам? И как гарантировать честность старателей?
– Тут я вам помогу. И деньгами, и людьми.
Пока губернаторская казна наполнялась быстрее, чем тратилась. Даже с учетом огромных расходов на армию. Фискалы регулярно привозили новые изъятые средства, Сахаров с моего разрешения открыл в Оренбурге пару ломбардов – скупал задешево у прячущихся дворян драгоценности. Пришло несколько купеческих караванов, и с них тоже были взяты немалые подати.
Новых же людей привел Сильвестр. Еще с полсотни староверов пополнили число фискалов и землемеров. Начала работать и первая школа, где готовили нужных для губернии чиновников. Взамен скрепя сердце я все-таки разрешил Сильвестру открыть молельный дом в городе. После чего у меня вышел громкий конфликт с благочинным Егорьевской церкви священником Михаилом. Тот даже попробовал под видом моей возросшей греховности не допустить до причастия.
Пришлось откупаться. Тайком выдал попу ссуду в две тысячи рублей на строительство подворья с каменным домом. Проблема решилась, но я чувствовал, что с православными иерархами мне придется трудно. Некоторые священники поддержали восстание Пугачева. Но в целом церковь осудила бунт. По епархиям рассылались указания, в которых Синод требовал от священнослужителей отвращать прихожан во время проповедей от пугачевцев. «Нет власти не от Бога».
Выступление войск я назначил на 4 ноября. Помимо двух с половиной полков мы выдвигали к Юзеевой двадцать одну круговую пушку – все сплошь шуваловские единороги, которые могли стрелять через головы собственных порядков, а также семь полевых кухонь. Кроме того, с нами шел большой санный обоз, который вез ядра, порох, продукты – все, что удалось собрать на складах Оренбурга.
В ночь перед выходом случилось два примечательных события. Во-первых, Максимов успешно провел первую прививку от оспы.
– Я на вас, Петр Федорович, поражаюсь, – докладывал безо всякой иронии доктор. – Все прошло, как вы и описали. Небольшое покраснение на плече, легкое недомогание пациента. Может быть, у вас еще какие-нибудь секретные методы лечения есть?
Лицо Максимова было абсолютно серьезно, он даже наклонился вперед на стуле, чтобы слышать меня лучше.
– Викентий Петрович, вы докторов в полки назначили? – меня волновал вопрос медицинской службы в нарождающейся армии.
– Все, как вы и велели, – Максимов достал из сюртука записную книжку, пролистнул ее. – В каждом полку есть главный врач и его помощник. Все из Оренбургского гошпиталя, мои ученики. При них есть перевязочные полотна, а также весь необходимый хирургический инструмент. Скальпели, пилы, шины для переломов. Пришлось пожертвовать некоторые личные. Хлебное вино тоже выдано, и я приказал мыть в нем руки, протирать раны… Хотя категорически не понимаю смысла сей процедуры.
А смысл дезинфекции я объяснить пока не мог. Для этого нужен микроскоп и демонстрация в нем возбудителей болезней. Хотя Левенгук уже больше ста лет назад изобрел микроскоп, устройство все еще было в огромном дефиците. В основном из-за сложности полировки нужных линз. Но даже те врачи, которые имели возможность рассмотреть бактерии, никак не могли признать концепцию возбудителей. В 1720 году британский врач, выпускник медицинского факультета университета Абердина Бенджамин Мартен издал книгу о своей новой теории туберкулеза как болезни, вызываемой микробами, которых он наблюдал в мокроте больных. Открывший микробов Левенгук не считал, что они могут вызывать какие-либо болезни, и его авторитет и общий уровень развития науки того времени привели к тому, что теория Мартена была признана в мире только после открытия Коха сто шестьдесят лет спустя.
У Максимова микроскопа не было, поэтому все, что мне оставалось – это тяжело вздохнуть и распорядиться:
– Делайте, как я указал! Никаких кровопусканий и мыть руки и рану хлебным вином!
Я побарабанил пальцами по столу.
– И вот что еще. Пока нас не будет, озаботьтесь подготовкой личных медицинских наборов для солдат.
В очередной раз мне удалось поразить Максимова.
– Что за зверь такой эти наборы?
– Я стремлюсь к сбережению жизни своих солдат на поле боя, – начать пришлось издалека. – Ежели у каждого пехотинца с собой будет жгут для остановки крови при ампутации конечностей, корпия для помещения в пулевое отверстие, свернутое в затычку, и полотно для перевязки, то случись ранение…
Я помассировал уставшие глаза. Черт, даже слова бинт – еще не существует. Приходится обходиться эвфемизмами.
– Так их придется учить оказывать себе помощь прямо на поле боя, – задумчиво произнес Максимов.
– Начать можно с того, чтобы выделить в ротах особых солдат. Назовем их санитары. Обучить сначала помощи раненым их. Затем уже распространить новую методу на всех. Согласны?
Глаза у Максимова загорелись. Он закивал.
– Таким макаром мы с вами, Викентий Петрович, многих солдатиков и казачков сохраним для будущих баталий. А обучать их будут как раз санитары, которым ваши эскулапы разъяснят, как оказывать первую помощь на поле боя и как раненого быстрее доставить к врачу.
Доктор ушел от меня ошарашенный.
Второе событие, которое просто перевернуло мою жизнь, тоже было связано с фамилией Максимовых. Уже поздно ночью, когда я разделся и был готов погасить свечу, в дверь тихонько постучали.
– Войдите! – я сел на кровати, на всякий случай положил справа заряженный пистолет. На ночь в доме оставалось всего три поста казаков – у черного входа, в стеклянном переходе и возле приемной.
Дверь отворилась, и в спальню зашла бледная Маша. Девушка была одета лишь в ночную сорочку, сквозь которую просвечивали соски ее крупной груди. В руках Максимова держала свечку и, судя по дрожанию пламени, сильно волновалась. Ее распущенные волосы лежали на плечах.
– Мария Викентьевна! – я пытался оторвать взгляд от ее бедер и талии и не мог. – Как сие понимать?
– Петр Федорович! – Маша решительно закрыла дверь. – Я больше не могу терпеть этого горького мучения и хранить в себе это пламя страсти…
Грудь девушки учащенно вздымалась:
– Вы являетесь во сне мне каждую ночь, я часа не могу прожить, чтобы не увидеть вас… Под любым предлогом! А нынче я узнала, что вы уезжаете на войну… И там всякое может случиться. Даже самое ужасное. Я знаю, что поступаю дурно, вы вправе наказать меня презрением, отец сошел бы с ума, узнав о позорном моем деянии…