– Немного, два капральства. – Подуров поправил перевязь с саблей и пистолетами. – Но спытать можно. Мыслю, будут нас задерживать. По сугробам-то не шибко покатаешься.
– А я думаю, – не согласился Ефимовский, – это мы их будем задерживать.
– Вот и увидим, – резюмировал я.
Полки выступали на тракт через Бердскую слободу. И тут начались задержки. Сначала во главе с целой толпой крестьян нас встретил заросший до глаз огромный мужик. За поясом тулупа у него был заткнут с одной стороны топор, с другой стороны висел кистень. Вся толпа разом повалились в снег на колени.
– Царь-батюшка, спаситель ты наш! – заголосил народ.
– Поднимитесь и реките, что вас привело ко мне. – Я натянул узду моего коня.
– Я Павлоний Арапов… – первым встал огромный мужик. – Привел до тебя, государь наш, триста крестьян нашей губернии. Мы все как один готовы послужить тебе, Петр Федорыч. Возьми нас с собой.
Я переглянулся с Подуровым и Ефимовским. Крестьяне в войске нам были совсем не нужны. Они и тормозить нас будут, и побегут, как только ударят царские полки – побегут. Да и много ли навоюют мужички с топорами и кистенями?
– Никак не можем взять вас на наш кошт, – Подуров тяжело вздохнул.
– Это не беда, господин енерал, – тут же откликнулся Арапов. – Мы и сами харчеваться готовы.
– Тогда идите за нами, – принял я решение. – Но смотрите, мужички, вольности у нас нема. Все мои указания исполнять как Бог свят!
– Нежто мы не разумеем, – тут же поклонился Павлоний.
Второе происшествие случилось уже в самой Бердской слободе, на выезде. Увидев, что с нами увязались мужики из крестьян, их жены повыскакивали из домов и начали голосить. Я увидел, как одна растрепанная женщина в душегрейке вцепилась в узду коня Вани Почиталина, который держал мой штандарт, и принялась голосить:
– Почто наших мужей уводите?! Нежто они вам там много навоюют…
– Тако дело, милая, – ответил Иван, усмехаясь, – ничего не поделаешь!
– Так зачем всю кашу заварили?
– Ну, это не твоего ума дело. И нечего изводиться. Другим хуже приходится.
– А ну как моего мужа убьют? – кричала бабенка. – Мы в церкви венчаны… Своим хозяйством жили. Двух коров держали…
– Твои коровы при тебе и остаются, – Почиталин начал раздражаться.
– Издохли мои буренки, – не отставала женщина. – Только изба и осталась.
– Ну так благодари Бога, что есть где жить.
– А что я в пустой избе делать буду? Есть-то с ребятами что буду? Отдайте мне мово мужа, душегубы! Сейчас отдайте!
Казаки расхохотались.
– Сейчас, сейчас отдадим! – Иван повернулся к Творогову-младшему: – Андрюшка! Ты, что ль, ейного мужа в штаны спрятал? Отдавай ей сейчас. Нечего, брат, баловаться!
Теперь уже смеялись и в полках.
Оставив рыдающих женщин позади, мы вышли из слободы и быстрым маршем направились по тракту на Казань.
Глава 11
С горы виднелись в беспорядке разбросанные избы, среди них торчал покривившийся минарет мечети. Кругом холмы, пологи, увалы, перелески, белый снег…
– У нас все готово! – ко мне подошел, переваливаясь, Федор Чумаков.
Я оглянулся. На двух сопках крестьяне заканчивали вкапывать две батареи по десять пушек каждая. Ночью мы соединились с полками Овчинникова, и я велел занять обе господствующие с севера высоты. Там же при свете костров крестьяне начали рыть брустверы и насыпать валы. Хлопуша привез с заводов полсотни лопат и других инструментов – так что строительство шло быстро.
– Ох и наломались арапчата, – Федор закурил трубку, – земля-то мерзлая. Пока отогрели, пока вгрызлись…
Арапчатами в полках начали называть крестьян, что пошли с Павлонием. Именно на них легла вся тяжесть земляных работ. Особой необходимости делать брустверы для нашей мобильной артиллерии я не видел, но в качестве тренировки это было полезно. Соревноваться с Суворовым и другими царскими генералами в маневрах я возможности не видел. Слишком долго нужно учить войска. Да и офицеры мои не сильны в тактике. Честно сказать, как и я сам. А значит, нужно противопоставить противнику что-то иное. Это могла быть только полевая фортификация и многочисленная артиллерия на поле боя.
– Царь-батюшка! – к нам подскакал Овчинников, лихо спрыгнул с коня. – От князя Уразова человечек прибег…
– Что за князь? – поинтересовался я.
– Он у татар и мещеряков, что с Каром пришли, в головах.
– Чего хочет? Сколько их там?
– Да с тысячу будет. Под нашу руку хотят отойти. Вместе с калмыками. Те с полковником Чернышевым из Симбирска припожаловали.
– После боя?
– Ага.
– Какой хитрый князь. Передай ему, что после боя он нам не надобен. Ежели хочет мне служить – пущай в спину каровским полкам ударит, когда мы с ними сцепимся.
– Никак не можно. Дворянское конное ополчение с ними, да и верные Катьке донские казаки имеются.
Вокруг нас начали собираться полковники – Чика-Зарубин, Мясников… Я оглянулся. Подуров выстраивал между сопками наши полки поротно в две шеренги. Солдаты уминали снег, приплясывали. Бессонная ночь, быстрый марш – справятся ли? Удержат ли позиции? Меня охватила сильная тревога.
– Сколько тех конных дворян и казаков промеж них? – поинтересовался я у Овчинникова.
Тот лишь пожал плечами.
Из-за сопок показался диск солнца. Он был кроваво-красный.
– Пусть сделает, как я повелел. Дворянчиков не может быть много.
Генерал поправил перевязь с золотой медалью, кивнул. Вскочил на коня, ускакал.
– Федя, начинайте помолясь.
Чумаков перекрестился, махнул рукой. Прямо с саней бахнул первый единорог, потом второй. Артиллерия забила вразнобой. Ядра пронеслись над нашими головами и упали с сильным недолетом.
– Неси картузы с порохом! Банник, банник давай… – вокруг пушек поднялась суета.
В деревне зазвучали трубы, забили барабаны. Опомнились.
Вот удивляюсь я на Кара. Наверняка ему доложили посты, что у деревни ночью горят костры, слышен стук лопат. Но ведь даже не пошевелился. Овчинников доложил, что второй день генерал сидит в Юзеевой, зализывает раны. Мобильная артиллерия на санях показала себя во всей красе – удалось изрядно проредить порядки Кара. Плюс в конных сшибках мои казачки показали себя неплохо. Но сейчас на этом изрытом оврагами поле они мне вряд ли помогут.
Наконец царские войска начали выстраиваться на околице деревни. Я взял подзорную трубу, начал разглядывать порядки. Вперед Кар выдвинул пятнадцать пушек, и те вступили в перестрелку с моей артиллерией. Особого толка в этой дуэли я не видел. Ядра не рикошетировали от земли, просто исчезали в снегу. Ущерба не было ни с нашей стороны, ни со стороны противника.
Кар выстроился тоже поротно, но в более глубоких порядках. Численность его войск я оценил тысячи в три человек. Конницу, как и я, генерал расположил по флангам.
Опять запели трубы, забили барабаны, императорские войска двинулись вперед. То тут, то там ядра все-таки достигали порядков – появились первые убитые. Кар явно нацелился на правую высоту. Сначала всеми силами выбьет нас откуда, потом навалится на левую сопку.
Я вскочил на коня. Вместе с Никитиным и близнецами подскакал к нашей линии. Осадил лошадь.
Достал рупор из бересты, что Твороговы сделали мне по дороге. Приложил ко рту.
– Нынче рождается новая Рассея, – закричал я солдатам во все горло. – Здеся, у Юзеевой вы стоите не за меня. И не за мой престол, украденный немкой. Вы стоите за себя. За свою волю и землю. За своих детей и женок!
Бывшие крестьяне слушали меня внимательно, задние ряды напирали на передние, вытягивали головы. Лица офицеров были мрачные, зато бывшие казаки в ротах выглядели воодушевленно.
Закончил я ударно. «С нами Бог!» Солдаты, те, которые из оренбургского гарнизона, закричали «ура», те, которые из крестьян, – «за царя!».
После накачки я отъехал за порядки, поднялся на небольшой взгорок. Кар наступал и был уже метрах в трехстах. Ядра начали попадать, пробивая в порядках генерала целые просеки. Но в целом ущерб от обстрела был меньше, чем я ожидал.
Подуров принялся отдавать команды. Наш левый фланг он выдвинул вперед, чтобы парировать всем фронтом удар Кара; конница, собранная в один кулак, встала еще левее. Двести метров. Я замечаю, что позади порядков правительственных войск начинаются сшибки всадников. Калмыки и татары обстреливают дворян из луков, те отвечают из пистолетов. Верные правительству казаки ударили в пики, калмыки с татарами заколебались. Овчинников замахал рукой, зазвучала наша труба. Яицкие казаки, огибая порядки Кара, поскакали к Юзеевой, артиллерия Кара перенесла на них огонь. Я вижу, как ядра выбивают наших всадников, но те успевают врубиться в порядки дворян.
– Чумаков! – ору со взгорка в сторону сопок: – Огонь по вражеской батарее!
Услышали? Или нет? Один из близнецов посыльным мчится не левый холм, другой – на правый.
Федор, наконец, пристреливается. Разбивает одно орудие Кара, другое. У нас – единороги. И они мощнее, дальнобойнее.
Сто пятьдесят метров.
– Ружья взять! Открыть полки! – Офицеры моих полков начали махать шпагами. – Сыпь порох на полки…
Солдаты принялись торопливо заряжать мушкеты. Сто метров.
– Закрой полки… Оберни ружье к заряду!
Сто шагов. Почему так поздно начали заряжать?
– Достать заряд из лядунки!
Двадцать зарядов у рядового в патронной сумке.
– Заряд в ствол!
Каровские тоже не стреляют, чеканят шаг. В снегу это выглядит смешно.
– Шомполы в стволы! Шомполы из стволов.
Восемьдесят шагов.
– Поднимай мушкеты, целься!
Каровские тоже поднимают.
– Прикладывайся, пли!
Раздался сдвоенный залп. Обе линии – наша и вражеская – окутались дымом. С обеих сторон начали падать солдаты. Каровские сдвинули ряды, наши тоже, но с задержкой. С сопок картечью жахнули пушки. В рядах правительственных полков появились огромные бреши. Но это не остановило врага. Зеленые кафтаны прибавили шаг, сделали еще один залп. Раньше нас. Мы ответили, но с опозданием. Пятьдесят шагов, сорок. Наши ряды заколебались.