– Сначала спытайте все зимой на каком-то одном селе, – я не решился употребить незнакомое слово «тренировка». – Вам учеба будет, а крестьянам в привычку станет.
Мужчины согласно покивали.
– Казачьи деревни тоже вписывайте, – продолжал я. – Они хоть и неподатные, а поделить землю и записать, где чье – надо. И вот что еще… – я побарабанил пальцами по столу. Решение сложное, но необходимое. – Будем брать подать за межи внутри общинной земли. Одну копейку за десятину. Хоть казаки, хоть крестьяне…
Творогов осуждающе покачал головой, Демьян открыл рот.
– Знаю, знаю, что вы супротив. Но иначе хозяйствовать не можно. Пущай со старостами решают, меняют земельку так, чтобы межей не было! На том стою и стоять буду!
Чересполосица – огромная проблема России. Пахать нормально нельзя, удобрять «кривую» землю тоже никто не будет. Какой уж тут севооборот, аграрные технологии…
– И учитесь, учитесь, учитесь… – я перефразировал слегка тезис Ленина. – По весне мне нужно будет еще человек двести-триста землемеров и учетчиков. Посылайте в дальние староверские скиты весточки, делайте, что хотите, но родите мне людей…
Советники засмеялись, оттаяли. Еще больше они подобрели после того, как я обоих наградил орденом Трудового Красного Знамени.
– Какой почет, батюшка! – Бесписьменный опять попытался повалиться в ноги. Пришлось снова ловить. Творогов же с удовольствием рассматривал награду.
Воспользовавшись моментом, я быстро свернул совещание и отправился в торговый квартал. Тут я встретился c купцом первой гильдии Сахаровым. «Пролетные» грамоты негоцианты уже получили, но пока сидели с ними тихо, смотрели, чья возьмет.
– Ждем, пока санный путь установится твердый, – вздохнул Сахаров, – а потом пойдем до Казани и Самары. Посмотрим, как расторгуемся. Царь-батюшка, дай вожжей, чтобы не пограбили нас разбойники.
– Сопровождающих дам, – усмехнулся я, – а про санный путь другому сказки сказывай. Уж месяц как ездят.
– Реки еще твердо не встали, – заспорил купец, – можно провалиться.
– Ладно, страх ваш понимаю. Но и ты влезь в мои сапоги. Шелк мне нужен. В тех складах, что Шигаев забрал, шелка не было. Спрятали поди где. Найди локтей триста и отвези к моему дому. Татьяне Харловой.
Я решил сделать пробный воздушный шар. Удовольствие дорогое и малополезное – подъемная сила теплого воздуха от костра очень маленькая, но пацана поднять в небольшой плетеной корзине – вполне можно. Особенно если поставить в корзину небольшую жаровню с мокрой соломой.
Паренек может разглядывать в подзорную трубу порядки противника на поле боя. А большего мне пока и не надо.
– Ох, царь-батюшка, разоришь ты нас, – запричитал Сахаров. – по миру пустишь, от глада сгинем…
– Хватит, Петр Алексеевич, – остановил я купца, – на брюхо свое посмотри, да на пуза дружков своих по гильдии… Сгинут они! А ежели по-плохому хочешь…
– Нет, что ты, Петр Федорович, все сделаю! Не изволь беспокоиться.
– То-то же! И про людишек моих не забудь, кои с вами в заморские страны отправятся.
Вот их-то, агентов будущих, у меня не было от слова совсем. Но Сахарову этого знать не надо.
Последний мой визит за день состоялся в оренбургскую тюрьму. Тут содержались офицеры, которых привезли Перфильев с Шигаевым из Яицкого городка. Включая коменданта Симонова, подпоручика Полстовалова и… капитана Крылова – отца знаменитого баснописца. Всех военачальников я велел рассадить по одиночным камерам и как следует промариновать изоляцией. Таким способом я учел итоги вербовки предыдущих офицеров, часть из которых пошла на виселицу просто по причине «на миру и смерть красна».
Начал с самого непримиримого. И это был вовсе не Симонов.
– Андрей Прохорович, здравствуй! – я сам, не чинясь, зашел в камеру Крылова, сел на лавку.
Узколицый, сутулый капитан остался стоять возле зарешеченного оконца. И даже отвернулся.
– Не хотите говорить со своим царем…
Крылов лишь фыркнул.
– Понимаю. И зла не держу. Вот, смотрите, я вот вам письмецо от жены принес… – положил на небольшой дубовый стол уголок, сложенный из серой бумаги.
Казаки Шигаева по моей просьбе объехали несколько домов в Оренбурге и к моему удивлению разыскали-таки не просто супругу Крылова, но и его четырехлетнего сына! Семья бедствовала, так что моя помощь пришлась очень кстати. Будущего баснописца я приказал приставить курьером в фискальный дом, его мать отправилась в артель Харловой шить знамена и шинели.
Крылов повернулся ко мне, схватил письмо. Стал жадно вчитываться в строки.
– Ее рука… Боже… Они живы!
– Андрей Прохорович, может, присядешь?
Я кивнул Никитину, что стоял в дверях, поигрывая кинжалом.
– Ну а как кинется? – Афанасий тяжело вздохнул.
– Не кинется. – Я достал пистолет, взвел курок.
Никитин пожал плечами, вышел. Но дверь оставил открытой. Крылов же, поколебавшись, сел на лавку напротив меня.
– Я, Андрей Прохорович, мог бы притащить за волосы в казематы эти твою супружницу. И ребеночка…
Крылов сжал кулаки, заскрежетал зубами.
– И ты бы сам побежал впереди упряжки учить моих солдат… – я развел руками. – Но видишь, я этого не делаю. А все почему?
– Почему?
Капитан начал играть в мою игру.
– Потому как хорошие намерения плохими делами не делаются! Но на добрые дела всегда найдутся верные помощники.
– И каковы же ваши добрые намерения? – ядовито произнес Крылов. – Воля для всех?
– Вы же сами из обер-офицерских детей, Андрей Прохорович. Крепостными никогда не владели. И вам должно претить устройство страны, где людьми торгуют как скотом. Вы поди и про Салтычиху слыхали. Да и по дворянским поместьям ездили – таких Салтычих через одного видали…
– Ну так уж и через одного! – включился в мою игру капитан. – В стране есть закон. Пусть и плохой, но закон. Вы же все рушите, изничтожаете…
– Где же изничтожаю? – удивился я. – Вот сыночек ваш. Колик ему? Скоро пять годков? Приставлен мною к делу – служит фурьером при фискальном доме. Ах, вы не знаете, что за дом? Специальное учреждение, крестьянам земельку верстать да подати собирать. Все у меня как в годном государстве – только без рабства, понимаете? Без жирующей аристократии. По правде и по закону.
Мне пришлось потратить три часа, уламывая Крылова. Да еще по два на Симонова и подпоручика Полстовалова. К каким только ухищрениям я ни прибегал. Сулил большие звания, денежную помощь семье, показывал пачку бумаги, на которой была надпись «Акты и Законы». Слава богу никто из арестантов не попросил глянуть мой недописанный судебник. Иначе бы засмеяли. Убеждал, уговаривал и таки уломал. Всех троих. Без присяги, без слова и только всего на год. Но все трое добровольно в итоге пошли во второй заводской полк офицерами. Домой я пришел в первом часу ночи и просто упал на кровать. И тут же понял, что она не пуста.
В уголке, свернувшись в клубочек, спала Татьяна.
Я лег рядом, обнял ее и тут же провалился в объятия Морфея.
Глава 14
Екатерина только что вернулась из Царского Села, куда выезжала с Васильчиковым на тетеревиную охоту.
Поездка, длившаяся пять дней, была не особенно удачна. Во-первых, фаворит был, так сказать, не в своей тарелке: он позволял себе дерзить Екатерине или, наоборот, падал к ее ногам в раскаянии. Да что Александр Семенович! Весь двор был в нервическом состоянии. Дамы плакали, кавалеры ходили грустные. Во-вторых, в покоях Екатерины было не особенно тепло и дымили печи. Дворцовый трубочист запил, императрица лично приказала пороть его на конюшне. В-третьих, и сама охота, кроме чрезмерно льстивых услуг егерей и свиты, не могла принести ей радости. Так, в Баболовском парке Екатерина дала всего пять выстрелов, из коих три, по ее предположению, она наверняка промазала, а между тем, как в доказательство удачной стрельбы, ей преподнесли шесть убитых тетеревей.
– Но ведь я всего пять раз выстрелила…
– Это ничего не означает, ваше величество. С одного выстрела вы, государыня, срезали сразу двух сидевших на березе птиц. Это-то удивительно! – с жаром тряс головой и жирными щеками Лев Нарышкин. – С вашим величеством могла бы соперничать лишь одна богиня Диана.
Екатерина, изумленная таким лганьем, взглянула на льстеца с ненавистью. Предатели. Кругом одни предатели и лжецы.
Вызванный из деревни Бибиков сидел в приемной Екатерины как на иголках. За его смелые суждения императрица стала относиться к нему с некоторой холодностью, и вот он вызван ко двору. К чему бы это? Неужели на Пугачева пошлют?
– И чтоб на глаза ко мне не дерзнули показываться! – крикливо говорила Екатерина расстроенному графу Чернышеву, собиравшему со стола подписанные государыней бумаги. Когда императрица давала важные распоряжения или кого-либо распекала, голос ее был властный, отрывистый.
– Это ты мне подсунул этого Кара, Захар Григорьич. И генерала Фреймана! Не поправили дело, а напортачили! Что скажут иностранные при нашем дворе послы? Какую эху будет иметь за границей все это? Позор! Просто позор!
– Государыня, вы же сами изволили знать, – оправдывался Чернышев, – что все опытные генералы на турецкой войне…
– А вот опытный генерал! – воскликнула Екатерина, выходя из кабинета и показывая на Бибикова, у которого сразу вытянулось лицо и стало замирать сердце.
«Ой, пошлют меня кашу расхлебывать!» – с горечью подумал он.
– Ваше величество! – Бибиков подскочил со стула, поклонился. – Я сей же час готов…
– Мало войска у тебя? – императрица продолжала разговор с Чернышевым. – Забери часть из Польши. Там сейчас подуспокоилось. Какие полки ты намерен послать против этой зловредной толпы каналий?
– Сей вопрос еще не решался, – пожал плечами Чернышев, грустно разглядывая Бибикова.
– Пошли-ка Бранту конногвардейский и гусарский полки, а также кирасиров. Они быстро дойдут до Казани и дадут укорот маркизу.
Бибиков с Чернышевым с удивлением воззрились на Екатерину. Какой еще маркиз? Императрица нервно засмеялась, обмахнулась веером.