И голос, и его властные манеры вселяли некий трепет не только в сердца обыкновенных смертных, но даже сама Екатерина, преклонявшаяся перед своим любимцем, за последнее время стала испытывать в его присутствии чувство немалого смущения.
– Александр Андреич, – обратилась Екатерина к князю Вяземскому, – что вы имеете на сие ответствовать?
Вяземский поднялся, развел руками и, как бы оправдываясь, заговорил:
– Ваше величество и господа высокое собрание! Поскольку мне не изменяет память, губернатору Шетневу был заблаговременно послан высочайше опробованный план прокладки скрозь густые леса новой дороги шириной не более и не менее как тридцать сажень, дабы воровские люди не имели способа укрыться и делать вред и грабеж жителям.
– Ваше сиятельство, – на низких нотах проговорил Орлов и остановился среди кабинета, на щекастом лице его играла умная ухмылка, – я, если мне будет дозволено ее величеством, нимало не дерзаю возражать против сего полезного прожекта… Но и вы поймите, князь! Горит Россия! С востока летят головешки и падают чуть ли не в колени нам, князь. А вы тут… Сами же недавно извещали, что каждую неделю ловит Тайная экспедиция воровских казаков, что смущают умы народа.
Князь Вяземский втянул шею в плечи, будто его пристукнули по темени, и завертел во все стороны головой в тяжелом парике.
– Ваше высокопревосходительство, – адресовалась Екатерина к Орлову, – приглашаю вас чуть-чуть умерить пыл и пощадить хотя бы мои уши.
Их взоры встретились. Орлов, почувствовав себя виноватым, приложил руку к сердцу, почтительно императрице поклонился, подошел к круглому столу и сел. Он был к Екатерине весьма предупредителен, особенно при посторонних, но иногда вдруг весь вскипал и тогда терял самообладание.
– Александр Андреич, – снова обратилась императрица к Вяземскому, – вызывать сюда губернатора Шетнева в такую пору мы считаем неполезным, а пусть Сенат заготовит, пожалуй, указ ему, чтоб он подобные работы тотчас прекратил, жителей распустил и в дальнейшем принял меры к тому, чтобы не раздражать их. Вы сами, господа, разумеете, – повела Екатерина взором по лицам присутствующих, – что нам подобает изыскивать меры к отвращению елико возможно населения от маркиза Пугачева. Особливо же нам надлежит ласкательными мерами удержать от злодейской прелести казаков на Дону. А посему мы постановляем… Потрудись, Александр Андреич, записать.
Постановляем тако: обер-коменданту крепости святого Димитрия генерал-майору Потапову сообщить письменно наше повеление – прекратить все следственные дела над донскими казаками, выпустить всех арестованных и объявить им наше милостивое прощение и оставление дальнего взыскания, в рассуждении верных и усердных заслуг сего войска, в нынешнюю войну с Турцией оказанных…
Отвратив взор от своей записной книжки, Екатерина вскинула голову и спросила:
– Не имеет ли кто высказаться по сему за и контра?
Желающих не нашлось. Разумное отношение в данное время к населению все считали необходимым и на вопрос Екатерины согласно ответили, что решение императрицы почитают мудрым.
– Что слышно от Бибикова? – императрица повернулась к Чернышеву.
– Прибыл с полками в Казань… – опальный генерал-аншеф привстал в кресле.
– Сиди, сиди, Захар Григорьевич, – усадила обратно в кресло военачальника Екатерина. – Большую надежду мы питаем на Бибикова. Единственный наш защитник на востоке окромя сибирского корпуса генерала Деколонга.
– Кстати о нем… – Чернышев помялся. – Иван Александрович прислал нарочного. Просит укрепить его войсками. После разгрома Корфа…
– Боже, какое горе, – Екатерина перекрестилась, присутствующие тоже.
– У него мало войск для защиты Уфы, Челябы и Тобольска.
– Пущай нанимает охочих людей. Нет сейчас войск, нет. Сами, Захар Григорьевич, все знаете… – Императрица подтянула на голые плечи соболью пелерину.
– Те охочие люди первые к Пугачеву перебегут, – осторожно произнес Чернышев. – Можно перекинуть из Польши полки.
Орлов и молчаливый опальный Панин насторожились.
– Конфедераты подуспокоились, можно рискнуть.
– Сначала дождемся вестей от Бибикова, – твердо ответила Екатерина. – Мы не можем ослаблять наши западные рубежи.
К Казани подходили со стороны Волги. Погода стояла солнечная, снег кончился, потеплело. Навскидку было градусов десять ниже нуля. В одной из деревень к нашему разъезду вышел заросший по самые брови Хлопуша. Я подавил порыв обнять здоровяка, пригласил ссыльного в избу старосты. Там уже стряпуха и лакей накрыли на стол.
– Откушай, Афанасий Тимофеевич, – я легко вспомнил настоящее имя соратника Пугачева, – и рассказывай, как там в Казани, почто рискнул уйти из города.
Каторжник набросился на еду, попутно не только описывая ситуацию в столице губернии, но и показывая все мне на карте.
Казань располагалась между речками Казанкой и Булаком. Состояла она главным образом из деревянных строений и делилась на три части: крепость, город, слободы. Кремль, или крепость, был в состоянии полуразрушенном, он стоял на берегу Казанки и тянулся вдоль Булака, образуя собою замкнутый многоугольник общей длиной около двух верст. В нем помещался Спасский монастырь, над стенами высилась старинная башня Сумбеки татарской ханши. На восток от кремля раскинулся город с каменным гостиным двором, женским монастырем, многочисленными храмами, мечетями и немногими каменными домами именитого купечества, помещиков, крупных чиновников.
Далее стояли слободы, составлявшие предместья города. На берегу озера Кабана – слобода Архангельская, влево от нее – Суконная, здесь шла дорога на Оренбург. К Суконной слободе примыкало огромное Арское поле.
– Мыслю так, ентот Бибиков там нас ждать будет… – Хлопуша выпил пива из кувшина, утер рот лапищей. – Я как узнал, в каком числе прибыли полки, сразу к тебе, царь-батюшка, заспешил. Поперву-то голубем докладывал, что пуста Казань, можно восстание поднять слободчан. А чичас сомнения взяли. Большая сила у енерала. Пешцевто мало, зато пушек много, а еще больше конницы.
Дворянскую возьмет у губернатора, а також два карабинерских полка, три гусарских и один кирасирский. Тысяч семь-восемь воев. Двадцать пушек…
Карабинеры и кирасиры – это плохая новость. Атакующие, мощные полки. Понятно, почему Бибиков не хочет остаться за валами. Ставит все на один удар.
– Значит, Арское поле… Большое?..
– Огромадное!
Я посмотрел на карту, что притащил за пазухой Хлопуша. Откуда только взял? С одной стороны – река Казанка, с другой – холмы. Поле делится пополам сибирским трактом. Вот его-то Бибиков и перекроет.
Все так и случилось. Стоило только нам подойти к предместьям, участились стычки пикетов. Я оттянул авангард к основным силам, развернул фронтом сразу два самых опытных своих полка – первый заводской и второй оренбургский. Один месил снег с одной стороны тракта, второй – с другой. Люди выматывались, но строй держали. Сильно помогали полевые кухни. Во время частых остановок сразу была готова горячая пища. В основном каша с салом.
Наконец мы дошли до поля. Я приказал поднять воздушный шар и, несмотря на возражения Овчинникова и Перфильева, а также плач Васьки Птичника и Николая, сам рискнул подняться вверх. Погода была безветренная, солнечная.
Шар дрожал, раскачивался, но тянул. На двадцати метрах трос закончился, и я повис над полем. В подзорную трубу было видно, что Бибиков сделал по обеим сторонам тракта – две батареи по шесть пушек. Их прикрывали несколько рот пехотинцев и рогатки. Главная ударная сила – полки тяжелой конницы стояли чуть позади, прямо на дороге.
Тактика генерала была ясна. Втянуть нас в артиллерийскую перестрелку, заставить наступать. И ударить по тракту кирасирами, развалить фронт, вызвать панику и дальше бить по частям.
Что я могу этому противопоставить? Во-первых, маневр артиллерии. Пушек-то у меня больше, и они все на санях. Кидаем их на левый фланг, ближе к замерзшей речке. Пускай подавят одну из батарей. А потом возьмутся за вторую. Во-вторых, надо спровоцировать Бибикова самого атаковать. И тут у меня возникла одна идея.
Я махнул рукой, шар начали спускать вниз. Царские войска заволновались, одну из пушек с помощью досок задрали вверх, пальнули в мою сторону. Но ядро даже половины расстояния не пролетело.
Пришло время провести военный совет.
– Царь-батюшка, тут до тебя человечек просится, – первой, кто ко мне подбежал после приземления, была взволнованная Маша. Второй – Хлопуша. Рядом с ним стоял худощавый мужчина с острыми чертами лица и в богатой шубе.
– Маша, хватит меня щупать, – я улыбнулся девушке. – Цел я, цел…
– Следующий полет мой! – Максимова была категорична, хотя в ее голосе я услышал нотки кокетства. Худощавый с любопытством и без страха разглядывал нас.
– Кто вы? – я махнул Почиталину.
– Ваня, собирай полковников вон на том взгорке. И костер, костер держите горящим.
Шар нам еще пригодится для корректировки стрельбы артиллерии.
– Степан Иванович Шешковский.
Заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Маша приоткрыла рот, Почиталин сбился с шага, оглянулся. После чего взялся за саблю. Остался спокойным только Хлопуша. Он же и пояснил мне все:
– Сей муж – глава Тайной экспедиции – сам вышел к нашим пикетам от холмов. Представился.
– Мы можем перемолвиться наедине? – спокойно поинтересовался Шешковский.
Да… полна земля казанская сюрпризов. История явно пошла по другому пути, и все мои знания Хранителя утрачивают ценность. Почему Шешковский решил перебежать? Собственно, этот вопрос я первым и задал, когда мы отошли на пригорок. Подул слабый ветер, обер-секретарь поднял воротник.
– У вас, Емельян Иванович, уже и корона есть? – Шешковский кивнул на мою «шапку Мономаха».
Я повел плечами, поправил пистолеты за поясом.
– Обращайтесь ко мне как к царю. Конечно, если вам дорога ваша голова.