– Давай помогу встать, пойдём лучше в дом, – отец протянул Джереми руку, которую тот безмолвно принял и не без усилий со стороны отца поднялся на ноги. – Швы, вроде, не разошлись, боли нет? И ничего не сломал во время падения?
– Нет, всё в порядке, – прошептал Джереми. Это было ложью, так как он совершенно точно не чувствовал себя в порядке. И не физические раны волновали его в этот момент. Джереми было страшно. Страшно от того, что он осознал, что не чувствует в себе прежнего себя. Что, если он сходит с ума? Или уже плывёт в безумии, пока что не осознавая этого…
Глава 5
Пятница. 8 августа 2014 года
Остановившись у самой двери, Джереми с несколько секунд стоял как истукан, держа руку над кнопкой звонка, расположенной по правую сторону от облупившейся двери дома Анны. Он не понимал, чем вызваны обуревающие его смешанные чувства, но всё же сумел усилием воли преодолеть колебания: Джереми трижды нажал на кнопку звонка.
– Ты правда швырнул в них садовым гномом?
Окна небольшой гостиной плотно занавешены шторами. В царящем здесь полумраке будто оживают призраки прошлого: в какой-то момент Джереми кажется, что вот-вот из спальни раздастся пьяный голос только что проснувшейся матери Анны, зовущий дочь для того, чтобы она поднесла банку холодного пива из холодильника. Джереми расположился в кресле-качалке и медленно раскачивался из стороны в сторону с тихим поскрипыванием, тогда как не перестовавшая смеяться после рассказанной им истории о полёте садового гнома в репортеров Анна лежала на небольшом диванчике, закинув ноги вверх на спинку дивана. А из-за двери из телевизора доносились звуки какого-то мультика, который Анна включила для Элизы.
– Клянусь – буквально сантиметр, и я бы уже стоял в зале суда, – ответил Джереми, радуясь тому, что полумрак гостиной скрывает краску, бросившуюся ему в лицо.
– А есть какой-нибудь аналог премии Дарвина? Для вот таких вот случаев?
– Не слышал о таком. Но новости по телеку крутили бы потрясающие. Слушай, я вот что хотел у тебя спросить… по поводу той ночи – кто тебя преследовал? А то утро вышло какое-то сумбурное, да и моя голова, если честно, работала максимум процентов на десять, – Джереми всё же решился задать сверлящий его аж с самого утра четверга вопрос.
– Я… – Анна резко села на диване, нервно сцепляя и расцепляя руки. Её глаза опущены в пол, словно она чем-то провинилась перед Джереми. – Некоторое время назад… До рождения Элизы, я… в общем, начала использовать всякое… Если честно, крепко подсела на наркоту… и вилась во всяких компаниях Сейчас как вспомню – волосы встают дыбом…
– Я знаю, – признался Джереми. – Но ведь сейчас ты, вроде как, завязала. Разве нет?
– Да, абсолютно! Я не была под кайфом уже как шесть лет, с тех пор, как меня упекли в больничку лечить зависимость. Не подумай, я очень рада, хоть и не понимаю, кто решился выложить за это деньги… Быть может, это был некто, кто думал, что является отцом Элизы…
– Погоди-погоди. А ты знаешь, кто отец Элизы? – Джереми весь напрягся, но внешне изо всех сил старался не показать этого.
– Честно – нет. Это не самая лучшая пора моя жизни, но я безумно рада, что её итог – это Элиза. Всё что ни делается, всё к лучшему.
Джереми не мог согласиться с этой поговоркой, но возражать не стал.
– Ты думаешь, что преследователи – это люди из прошлого? – прервал образовавшуюся паузу Джереми.
– Мне так кажется… Смотри, в среду мне позвонил отец Джонсон, наш священник. Быть может, ты его помнишь, хоть тебя было и не затащить в церковь, даже ради удовлетворения любопытства. Так вот, он пригласил меня на исповедь вечером. Отец Джонсон вообще очень хороший человек, очень сильно помог мне. Когда меня выпустили из клиники, он не осуждал, не обвинял во всех грехах человеческих, а старался помочь всеми силами… всегда был готов выслушать и помочь советом. Так вот, я уже подходила к церкви, как вдруг… Из проезжавшей мимо машины вылетели какие-то люди, схватили меня, завязали глаза и зажали рот – я не могла даже пикнуть – и затолкали в машину, будто мешок. Там мне что-то вкололи в вену на руке, судя по моему состоянию после, это был героин, притом доза немаленькая… Ехали молча. Мне было так страшно… Я не понимала, кто эти люди, что им от меня надо. Зачем это всё…
Руки у Анны начали дрожать. Она крепко сцепила их в замок, стараясь унять дрожь, но это совершенно не помогало. Джереми безумно захотелось сесть рядом с ней, обнять, прижать к себе крепко-крепко… как в детстве… Но он остался сидеть, покачиваясь, в кресле-качалке, не произнося ни слова. Он лишь слушал, не произнося ни слова даже в те моменты, когда Анна замолкала, стараясь собраться с мыслями. Независимо от того, молчала ли она секунду или же с несколько минут.
– … Потом машина остановилась, и меня выволокли из неё, бросили на землю. Героин начинал действовать, я чувствовала, как сознание начинает покидать меня, но всё же ещё слышала и понимала то, что они говорили мне… Ты должна уехать. Уехать… Они повторяли это раз за разом, будто пытались вдолбить мне эту мысль в голову, пока я лежала на земле. Уехать… Тем временем я всё пыталась освободить руки, пряча их под собой – Анна на мгновение показала Джереми оставшиеся на запястьях следы от верёвок, после чего вновь прижала руки к себе, скрывая внутреннюю часть предплечий – но Джереми успел заметить также и следы игл на локтевом сгибе, которые окаймляли лиловые гематомы. – Мне повезло, что они не догадались связать мне ноги. В какой-то момент мне удалось, выворачивая запястье, выдернуть левую руку. Я сразу же вскочила на ноги, сорвала повязку с глаз и побежала… И бежала, пока ты не спас меня…
Анна закончила свой рассказ и впервые подняла на Джереми свои красивые зелёные глаза. Они были полны слёз. Анна явно ожидала от него какой-либо реакции, и прежде всего хотела понять, верит Джереми ей или нет. Джереми же чувствовал, что в его сознании образовались словно весы Фемиды, противопоставленные чаши которых каждую секунду кренятся то в одну сторону, то в другую. Перед Джереми сидел единственный человек не из круга семьи, которому он безоговорочно доверял, будучи ребёнком. Но мог ли он теперь так же безропотно верить Анне? Он не видел преследователей. Следы игл вполне могли быть нанесены самой Анной, если она вновь подсела на наркотики. Верёвки… кто знает, в какой компании она могла искать вещества, и каким образом получать их. И всё же… Джереми много повидал странного и казавшегося совершенно невозможным на первый взгляд. Да и он сам – мало, кто верил ему, что он не предатель, и если бы существовал хотя бы одно даже призрачное доказательство против него, в ту же секунду вместо неба над головой в лучшем случае до конца жизни он видел бы потолок тюремной камеры. А Анна верила ему. Так есть ли у него право судить её и взвешиваться роящиеся в мыслях аргументы «за» и «против»?
– Я верю тебе, – наконец, высказал свой вердикт Джереми. Хоть и сам не мог понять, насколько эти три слова соответствуют его уверенности относительно правдивости рассказанного Анной.
– Правда? – Анна в тот же миг улыбнулось той искренней улыбкой, что была некогда для Джереми лучшей в мире наградой.
– Да. Нужно разыскать похитителей. Для твоей же безопасности. Ты не обращалась в полицию?
– В полицию… – улыбка сползла с лица Анны. – Нет… они никогда не поверят мне. Никогда не верили. Знаешь, что они сказали мне, когда я хотела написать заявление об изнасиловании? Я тогда узнала, что внезапно беременна после одной попойки.
– Не знаю… – прошептал Джереми, наблюдая за заблестевшими в глазах Анны яростными искорками.
– Что я сама виновата! – в бессильной ярости она сжала кулаки. – Виновата в том, что не могла отказать и даже не помню произошедшего! Один из полицейских шепнул другому, хотя как шепнул – я слышала каждое слово: «Выпила водку – береги пилотку»… И они смеялись. Смеялись надо мной, Джереми!
Джереми задумался. С одной стороны, ему было безумно жаль Анну, но с другой – он прекрасно понимал, почему полиция не хотела связываться с заявлениями Анны. Ведь она ничего не помнила. Любой, даже самый паршивый адвокатишка стороны защиты, если бы случилось чудо и настоящего отца Анны нашли, с лёгкостью разбил бы сторону обвинения, доставив затем массу проблем полиции.
– А что по поводу шерифа? Сейчас, вроде как, Томас снова избран шерифом. Я помню его с самого детства, они шли бок о бок с отцом, он часто был у нас в доме на праздниках…
– Я… Боже… Ты решишь, что я совсем конченая тварь, недостойная ничего… – Анна вскочила с дивана и начала метаться из одного угла гостиной к другому.
– Обещаю, что не решу. Что ты имеешь в виду? Расскажи мне, пожалуйста.
– Когда я ещё ширялась меня поймал шериф с помощником… в моей сумке было достаточно наркоты для того, чтобы несколько лет я провела за решёткой без права на условно-досрочное. И… чтобы он не заводил дело… Джереми… я отсосала ему прямо в его кабинете…
Чувствуя себя, будто оглушённым молотом по голове, Джереми провалился внутрь своего сознания. Он не видел остановившуюся посередине комнаты Анну, не чувствовал боли в ноге, не слышал явственно доносившейся звуки телевизора из-за двери. Анна, подруга его детства, в которую он был тайно влюблён все те годы… Джереми пытался утешать себя, будто маленького ребёнка, забившегося в угол: что ему плевать на Анну; что она имела право делать, что угодно; что все допускают ошибки… Но ничто не помогало – чувство омерзения охватывало Джереми с ног до головы. Ему хотелось молча встать с этого кресла, выйти из этого проклятого дома, так и не проронив ни слова, и никогда в жизни больше не видеть Анну. Забыть обо всём и забыться.
Анна же в этот момент сидела на диване, закрыв лицо ладонями и стараясь всхлипывать как можно тише, чтобы не испугать Элизу. Но ей это совершенно не удалось – из транса Джереми вывел тоненький голос девочки, подошедшей вплотную к матери и теперь нежно гладившей её по волосам маленькой ручонкой.