– Джереми, мальчик мой! Сколько лет, сколько зим! Проходи-проходи. Садись.
Томас Рейфан, шериф Бритчендбарна, указав Джереми на стоявший у его громоздкого письменного стола неказистый деревянный стул, сам вернулся на своё рабочее место, плюхнувшись с размаху в кресло, и теперь суетливыми движениями своих толстых, словно сардельки, пальцев, сгребал со стола какие-то бумажки и документы, беспорядочно распихивая их по ящикам тумбочки, которая стояла по левую от него руку.
– Слыхал я, что ты в городе. Ну и Джереми, отец то есть твой, говорил, конечно. Жаль, что он мэром вновь не пошёл. Жаль и зря. Ну да неважно. Что с нашего городка взять – ничего интересного не происходит, кроме как того, что одни старики сменяют других, ещё более дряхлых стариков. У тебя, я так понимаю, всё намного веселее, – Томас подмигнул Джереми. – Одно уж известно наверняка – по телевизору о тебе говорят немало.
– Это точно, шериф…
– Ой, да ладно тебе. Раньше я был для тебя дядя Томас, теперь, так и быть, пусть буду просто Томас. Но вот шериф – зачем? Я тебя с пелёнок знаю, в конце то концов.
Джереми едва заметно усмехнулся. Вглядевшись в лицо шерифа города, он не мог не заметить, что его лицо, как и лицо отца, испещрили дорожки морщин. Верхнюю пухлую губу прикрывали седоватые усы, походившие на щёточку. Щербатые толстые щёки оплывали на толстую могучую раскрасневшуюся шею. Грузное тело было скрыто за столом, но Джереми уже успел удивиться такой форме шерифа – с детства он помнил его хоть и громадным, будто шкаф, но поджарым и полным активности легкоатлетом. В нерабочие часы шерифа нередко можно было встретить в парке или на улочках на пробежке. Но внезапно ему вспомнились слова Анны. Совершенно не вяжущиеся с хранившимся в его памяти образом дяди Томаса, они, тем не менее, вертелись в его голове. Неужели он на самом деле был готов отпустить её за минет? Джереми отвёл глаза в сторону, сосредоточившись на окне, стекло которого с улицы защищали толстые прутья железной решётки.
– Как тебе наша обитель правопорядка и закона? Понимаю, понимаю – обшарпана и слегка неприглядно выглядит. Это да. Но ведь главное что? Правильно! Люди, конечно. Люди – самое главное. Кто работает и с какой целью. Если человек пришёл защищать закон и порядок, то будет на закреплённом за ним участке тишина и покой. А ежели ему значок и ствол нужны, чтобы ещё больший криминал делать, ради выгоды своей-то – то тут конечно на улицу носа не покажешь, как стемнеет. Да и днём трижды подумаешь, стоит ли дверь квартиры открывать. Так что ты на внешний облик нашего «интерьера» не обращай внимания, вот это я к чему…
Шериф разглагольствовал, развалившись в своём кожаном кресле и легонько покачиваясь на нём. При каждом его движении кресло издавало короткий режущий ухо скрип, несмотря на то, что его вид, как и вид рабочего стола шерифа, были вполне себе в презентабельном состоянии. Да и в целом кабинет шерифа смотрелся намного лучше, чем тот же холл: выкрашенные ровно новой краской стены; огромный, во всю стену, шкаф, стоящий за спиной шерифа. Притом, заполнен шкаф был явно не только лишь папками с делами и документами – когда шериф судорожно разбирал с рабочего стола бардак, то в какой-то момент приоткрыл одну дверцу и поставил за неё небольшой стакан. Джереми успел заметить в узкой полоске света прячущиеся за ней стеклянные бутылки, в содержимом которых он не сомневался ни на йоту: с самого детства Джереми помнил пристрастие дяди Томаса к алкоголю, особенно проявлявшееся на каких-либо праздниках. Джереми никогда не мог понять, как это совмещалось в нём с просто огромной любовью к спорту.
– … Не обращай внимания на моё старческое брюзжание, – продолжал шериф, сложив руки на своём объёмном животе и буквально буравя Джереми своими маленькими поросячьими глазками. – Вот что-что, а Бритчендбарн наш – город стариков. Молодым тут делать нечего, как бы твой отец ни старался чего сделать. Нет притока бюджета – хоть лбом об стену бейся. Ну, чего мне тебе рассказывать. Ты, наверное, больше меня в жизни этой повидал. Уж если верить телевизору, конечно… и его этим пищащим крыскам.
Шериф неожиданно расхохотался, театрально хлопнув ладонью по столу. Теперь и его щёки покрылись яркой красной краской, под стать его шее. Джереми едва улыбнулся, скорее из вежливости, продолжая всё также смотреть в окно и лишь изредка переводить взгляд в сторону шерифа – но он не мог найти в себе силы посмотреть в глаза дяде Томасу.
– Так что вот как-то так, да. Всё-всё, замолкаю! Ты, небось, по какому ведь делу пришёл, так? Я не настолько глуп, не подумай – а то ты, как в детстве, застеснялся бы ещё, что вот по делу пришёл, а я решил, что посмотреть тебе на меня охота, старика такого не самого уж прекрасного. Ты был очень стеснительным, подумать только! И ведь стал шпионом, получается. Врождённая скрытность, ей-богу!
– Такое дело, Томас – пару дней назад я возвращался домой из паба и наткнулся на Анну. Анну Штейт…
– Штейт-Штейт. А-а-а. Знаю-знаю. И что?
– Она от кого-то убегала. Как потом рассказала – шла к священнику, а по дороге её схватили, в машину сгребли. Чем-то накачали и всякую хрень внушить пытались, уговаривали типа «вали из города», – рассказал Джереми и тут же добавил, стараясь ничем не выдать ни внешне, ни голосом своего волнения. – Звучит всё безумно, но на следующий день у её дома я видел странный пикап. Анна также говорит, что раньше не видела его. В общем, что я хотел спросить – были какие-нибудь похожие случаи или что это могло вообще быть? Она не чувствует себя в безопасности, я должен… я обещал ей, что помогу, чем смогу.
Шериф навис над столом, задумчиво почёсывая пальцами щетину подбородка.
– Анна Штейт – Анна Штейт, – бубнил он себе поднос, всё повторяя и повторяя имя и фамилию девушки, и, наконец, проговорил. – Такое дело, Джереми. В общем, она была замечена в не очень хороших компаниях. Это я к чему – баловалась она всяким. Запрещённым в том числе…
«Конечно, тебе бы не знать, чем именно она баловалась. И чем расплатилась за то, чтобы ты отпустил её», – зло подумал про себя Джереми и всё же посмотрел прямо в глаза шерифу, столь резко, будто бросал ему вызов – хоть взгляд его и ничего и не выражал внешне.
– … В общем, тут она сама говорит, что под чем-то была. Ведь так?
– Сначала нет. Уверяет, что накачали в …
– Ну тут никогда не узнаешь, когда именно. Просто странный случай очень. Не слыхал ничего подобного, чтобы в нашем городке было. Хм-м… А сам ты преследователей её видел? Может, барыгам не заплатила?
– Не видел, честно скажу. Но выглядела она вполне и по-настоящему испуганной.
– Галлюцинации дело такое. Я бы на твоём месте этой Штейт так сходу не верил. Уж не обижайся на меня, Джереми.
– А кому принадлежит пикап, есть возможность выяснить?
– А какой его номер?
– Не успел рассмотреть… только внешние приметы могу описать.
– Это сложнее, конечно, м-да. Но давай попробуем, – шериф щёлкнул ручкой и положил перед собой листок, приготовившись записывать.
– Коричневый, ржавый весь. Похож на форд годов восьмидесятых. Но точно марку не рассмотрел, он был далековато. Подойти не смог, там надо было… в общем не мог сразу, а когда вернулся и хотел подойти к нему – его уже не было.
– Угу… Хорошо, я попробую что-нибудь сделать, но сам понимаешь – результатов не обещаю. Номер телефона продиктуешь? Я, если что, тебя наберу тогда – не хочу через отца твоего. Зачем волновать лишний раз.
– Надеюсь, это не доставит массы трудностей? – спросил Джереми после того, как с несколько минут диктовал медленно записывающему и проверяющему каждую букву шерифу номер своего мобильного телефона.
– Не бери в голову. Сколько твой отец сделал – я, по-хорошему, должен прямо сейчас по всему городу круги наворачивать, искать пикап этот твой. Ей-богу так бы и сделал, но сам понимаешь – работа… – Томас развёл руками в стороны.
Перекинувшись парой фраз с шерифом, Джереми, наконец, покинул его офис. К его дополнительному удивлению, в холле на рабочем месте так и не объявился ни один помощник Томаса. Что ж, теперь Джереми оставалось только лишь надеяться на то, что у Томаса получится узнать, кому принадлежит треклятый ржавый пикап. Что шериф займётся этим Джереми – насколько знал Томаса, а особенно его привязанность к его отцу, не сомневался. Но вот что точно вызвало у него какое-то внутреннее беспокойство, так это реакция шерифа на его рассказ о злоключениях Анны. У Джереми сложилось полное впечатление, что тот уже знал, о чём он будет спрашивать и что попросит сделать. Конечно, к Томасу мог обратиться отец… И всё же Джереми также отметил, что когда он рассказывал о причине своего визита, его собеседник начал волноваться. Нервное подрагивание ноги, бегающий от точки к точке взгляд… Что бы это всё могло значить? Ведь никогда не может быть чего-либо просто так, ни с чего.
Или же всё это просто-напросто ещё одно проявление прогрессирующей паранойи Джереми?
Глава 2
Суббота. 9 августа 2014 года
Следующим местом, которое планировал посетить Джереми, была церквушка Бритчендбарна, располагавшаяся на самой окраине города. Её несменным обитателем был отец Фоджестон: вечно горбившийся, ростом под два метра, худощавый, со столь впалыми щеками и глазами, что его лицо, особенно в тусклом свете внутри церкви, походило, скорее, на голый череп. Его облик, как казалось Джереми, не изменялся за всё его время пребывания в Бритчендбарне в детстве и подростковом возрасте. Таким помнил священнослужителя Джереми с первого своего с ним знакомства, когда его искренне верующая мать попыталась приучить совсем маленьким к церкви. Джереми криво усмехнулся нахлынувшим воспоминаниям и представил себе, как обрадовалась бы мать, если бы он признался ей, что собирается пойти в церковь. Всё же долгие церковные мероприятия и обряды не только не произвели на него впечатления ещё в детстве, а даже скорее вгоняли в скуку и желание сразу же задремать. И ему сильно повезло, что отец всегда был целиком и полностью светским человеком, тем не менее, спокойно относящимся к вере и религии вообще, а мать обладала мягкотелостью и кротким характером – потому они вполне спокойно уживались друг с другом в любви и согласии, несмотря на столь диаметрально противоположные взгляды. В итоге, после нескольких попытках Джереми был оставлен матерью в покое и проводил время церковные службы где угодно, но не в стенах церкви. А позже, особенно с вхождением в подростковый возраст и с присущим этому периоду взросления максимализмом, Джереми окончательно решил для себя, что любая религия не для него. Он изучил все известные мировые религии, стараясь найти ту, что подошла бы ему. Но чем больше погружался в историю и натыкался на несоответствия того, что говорила та или иная религия, и что в итоге делала на самом деле, тем сильнее убеждался, что институт любой церкви, скорее, некая бюрократическая машина, чем место, в котором мыслящий человек может найти прежде всего себя.