В остальном же дорога проходила гладко. Уилборн-старший вёл машину, соблюдая все скоростные режимы, благодаря чему у Джереми были все шансы даже немного вздремнуть, так как вместо двадцати минут по навигатору их путь такими темпами должен был продлиться с минут сорок. По пути они заехали на заправку, на которой купили некогда обожаемые Джереми хот-доги по-французски и по большому стаканчику латте, съев и выпив всё это за небольшими пластмассовыми столиками в зале. После чего продолжили свой путь под монотонный голос диктора, зачитывающего какую-то книгу, который выбрал Уилборн-старший. Всё это вызвало ностальгические чувства у Джереми-младшего. Он словно окунулся в детство, вернувшись в те редкие выходные, когда у отца получалось вырваться с работы, и они отправлялись на машине в какое-нибудь однодневное путешествие, точно также подкрепляясь на заправках и останавливаясь в каких-нибудь сохранившихся интересных местах, пусть и немногочисленных. Конечно, они не шли ни в какое сравнение с тем, что Джереми увидел в Польше. Несчастные руины или даже просто лежащий камень, вокруг которого стоит с десяток указателей и информационный щит, а на нём расписана богатая история этого камня, некогда являвшегося частью какой-нибудь усадьбы или крепости. Особенно тяжело приходилось экскурсоводам, водившим группу по кругу и старавшимся как можно более живописно пересказать всё то же самое, что написано на информационном щите, но растянуть это на обещанный группе час экскурсии. Тогда как в Польше был почти полностью отстроен Мальборк – резиденция магистров Тевтонского ордена, восстановлен Гданьск, с его столь сказочными, будто пряничными домиками, поддерживалась мало пострадавшая во время войны Торунь… Да даже сколько раз Джереми выезжали с Яной просто покататься по узким дорогам, с высаженными вдоль них липовыми аллеями, которые, казалось, ведут в тупик – как вдруг из-за леса где-то впереди виднеется на холме целый замок или в обычном, казалось бы, ничем не примечательном поселении, въезжаешь в сохранившийся центр Средневекового городка с черепичными крышами и мощёными улочками. А ведь в детстве Джереми был уверен, особенно после уроков истории, что Польша – страна нищая, в которой нет совершенно ничего. Вообще, несмотря на, казалось бы, столь стремительное развитие технологий, открываемые ими возможности доступа к чему угодно, связи с кем угодно и когда угодно – всё равно везде, как понял Джереми, стараются вбить в головы древнейший постулат «у нас хорошо – у них плохо». Одним словом – пропаганда, в её самом базовом и стандартизированном проявлении.
Асфальтовое полотно постепенно ухудшалось: количество трещин, ям и углублений всё увеличивалось, по мере отдаления от хоть и захолустного Бритчендбарна, но всё же являвшегося городом и поддерживающего какую-никакую, но инфраструктуру. Теперь Уилборн-старший был вынужден объезжать все эти препятствия, петляя в своей полосе, а иногда и по всей дороге, что-то бормоча себе под нос, отдалённо напоминавшее ругательства и проклятия. Вокруг машины сплошным пятном произрастал пестривший различными зелёными оттенками лес, скрывающий за собой тянущиеся на многие километры болота и буреломы, которые никто не чистил уже многие и многие годы. Устав наблюдать за однообразными пейзажами за окном, Джереми вынул из кармана телефон и принялся вновь рассматривать фотографии записей отца Фоджестона, думая теперь уже больше не о самих записях, а о том, стоит ли ему попросить о помощи Джули.
Но времени на размышления, как оказалось, у него было немного: отец резко повернул руль направо, и колёса семейного фордика теперь с шумом рыхлили грунтовую дорогу, ведущую в пансионат «Приют надежды», как гласил указатель, который мельком успел прочитать Джереми.
– «Приют надежды»… – пробурчал Джереми не сдержавшись.
– Не нравится название? – догадался отец.
– Это же бессмыслица. Чьей надежды, какой приют? Людей, которые там? Надежда тогда чего – безболезненной смерти? Тогда уж проще и дешевле застрелиться. Если родственничков, которые ждут не дождутся наследства, то окей, тогда вопросов к названию нет.
– Прямо чувствуется, как в тебя вселяется бурчащий направо и налево дед, ей-богу. Ведь так, Шая? – рассмеялся Уилборн-старший, а его жена лишь слегка улыбнулась, явно не решаясь целиком поддержать мужа, чтобы не расстроить Джереми, но при этом и не расстроить мужа: она всегда старалась угодить всем и не занимать в спорах и тем более конфликтах чью-либо сторону. Чтобы удостовериться, что она поступила правильно, мама Джереми украдкой взглянула на реакцию сына в зеркало заднего вида.
Джереми и сам не понимал до конца, чем это название вызвало с его стороны такую бурю негативных эмоций. Усталость за последние дни, особенно после бессонной ночи? Или же ярость и гнев, наполнявшие его все эти дни? А, быть может, тот страх, что Джереми испытывал перед смертью? С самого детства он не раз задумывался, что ждёт человека там, за пределами жизни – и ужас охватывал его в тот момент, когда Джереми приходил к выводу, что по всей вероятности ждёт там лишь пустота. Ничего нет. Совсем ничего. Вот ты живёшь или пусть даже существуешь, что-то любишь, а что-то ненавидишь, знаешь каких-то людей, а они знают тебя – а затем буквально мгновение – и тебя больше нет. Все стремления к чему-то, волнения о том, что будет, что происходит в жизни и что было – всё это оказывается бессмысленной тратой отведённого тебе времени. Всё это ничего не значит, да и не значило на самом деле никогда… Да, близость к месту, в котором люди безвольно ждали своего последнего вздоха, не могла не заставить Джереми задуматься о смерти.
Припарковав машину на территории пансионата, прямо за забором, который, к удивлению Джереми, был в довольно неплохом состоянии и походил своей архитектурой на некий синтез античных колонн и изображавших листья ажурных решёток. На железе почти что не было ржавчины, а колонны были будто совсем недавно выкрашены в нежный бежевый цвет. Дорожка из гравия вела от самой парковки к корпусам пансионата, представляющим из себя трёхэтажное вытянутое здание, напоминающее особенно издалека выкрашенную в жёлтый цвет коробку, утыканную рядами белых пластиковых окон. По краям дорожки высажена аллея из ещё молодых ёлочек, тем не менее, уже способных спрятать расставленные скамейки от палящего солнца, хоть такое явление и было довольно редким для этих краёв. Вот и теперь небо было всё также, как и в субботу, заволочено тучами, но дождя всё же, по крайней мере, пока что не было. Некоторые постояльцы пансионата, держась невдалеке от здания, чаще всего по одному или по группкам из двух или трёх человек неспешно прогуливались из стороны в сторону или просто стояли на одном месте, сверля невидящим взглядом окружающую действительность.
Подписав все необходимые документы в регистратуре, Уилборны последовали за молодой медсестрой. К удивлению Джереми, раньше ни разу не бывавшему в домах престарелых, она была одета в больничный халат, как в самой обычной больнице, а в руках держала медицинскую карту, судя по всему, посвящённую здоровью и психологическому состоянию бабушки Нолвен. Её достаточно высокий рост, широкие, особенно для девушки, плечи и волевые черты лица заставляли Джереми задуматься – есть ли в пансионате буйные постояльцы?
– Как она себя вообще чувствует? – спросил Уилблон-старший. В строгом сером костюме, белой рубашке и лакированных туфлях он выглядел довольно странно посреди белого, столь похожего на больничный, коридора. И явно привлекал своим видом постояльцев пансионата – проходя мимо они останавливались и провожали чету Уилборнов взглядом, сконцентрированным на Уилборне-старшем. Это наводило на Джереми какое-то неприятное чувство – всё это напоминало ему сцену из какого-нибудь фильма про зомби-апокалипсис.
– В целом неплохо. У неё скачет сахар последний месяц, а в остальном – всё хорошо, – немного картавя, выговорила медсестра без запинки, будто репетировала ответ заранее.
– А что… с психическим здоровьем?
– В целом стабильна. Чаще всего по вечерам уходит в себя. В такие моменты не отвечает даже доктору Гольфри, нашему психотерапевту. Но никакой агрессии, как было три месяца назад, ни к кому не проявляет, что означает, что скорректированный курс доктора Гольфри действует.
Шедший позади всех Джереми, до этого момента на протяжении всего их пути по коридору и старавшийся не отрывать взгляда от ромбического узора на паркете, вскинул голову, удивлённо посмотрев на медсестру. Всегда тихая бабушка Нолвен и агрессия? Он решил обязательно позднее расспросить об этом отца.
Коридор, помимо кучкующихся у парадного входа кабинетов, на дверях которых висели таблички с именем и должностью врача, в остальном был напичкан дверными проёмами однотипных двухместных, судя по табличкам с двумя именами без каких-либо приписок, палат. Помимо прибитых к полу железных скамеек и прикреплённых к потолку длинных люминесцентных ламп в коридоре больше не было совершенно ничего: ни каких-либо цветков в горшках, ни полочек с книгами или даже столиков.
Тем временем медсестра провела их на этаж выше, воспользовавшись лестницей, а не единственным лифтом. В противоположном крае от лестницы на втором этаже, ничем не отличающимся от первого, и располагалась палата бабушки Нолвен. Джереми сразу же обратил внимание, что в отличие от многих других комнат, здесь стояла лишь одна кровать. Помимо неё в комнате находился небольшой узкий книжный шкаф, забитый книгами, а также кресло-качалка, повёрнутое к окну. В нём и сидела бабушка Нолвен. Несмотря на то, что в палате было довольно тепло, на её плечах накинута вязанная шерстяная шаль, а на ногах виднеются также шерстяные тапочки, напоминающие собой короткие валенки. Седые тонкие волосы были причёсаны и заколоты маленькой посеребрённой заколкой. Она мерно покачивалась в кресле, не обращая никакого внимания на вошедших.
– Мама, привет. Это я, твой сын. Джереми, – обратился к ней Джереми-старший мягким размеренным голосом, медленно подходя к креслу-качалке. – Со мной Шая. И не поверишь кто с нами. Твой внук. Он совсем недавно вернулся в страну и вот приехал повидаться.