Напомню вам, что тональность – это звукоряд, выстраиваемый от той или иной ноты. Всего тональностей может быть 24. Но из-за натуральной темперации на деле использовалось не более 10–12 тональностей, и тем самым красочная возможность звукоряда обеднялась. Для того чтобы все тональности могли употребляться в равной мере, нужно было чуть-чуть, искусственным образом, заузить натуральные интервалы, таким образом, все интервалы во всех тональностях звучали бы одинаково. Попытками этого рода при настройке органов и клавиров занимались разные мастера в XVI–XVII веках.
В 1691 году органный мастер из Хальберштадта Андреас Веркмайстер нашел способ равномерной темперации, который сохранился и до нашего времени. Все тональности стали звучать благозвучно, но этот метод требовал, как сказали бы теперь, пиара, рекламы и распространения. Именно таким пиаром и стал «Хорошо темперированный клавир» Баха – сборник из 24 прелюдий и фуг для клавира.
Бах преследовал своим трудом две цели. Первая – показать, что в равномерной темперации все тональности могут быть благозвучны, при том что каждая тональность имеет свою окраску и – в духе той эпохи – символический смысл. Вторая цель, по обыкновению Баха, была педагогической – научить составлять прелюдии фуги и играть их. Значение «Хорошо темперированного клавира» и для первой, и для второй целей – неоценимо. До сих пор этот сборник является одним из главных трудов как для музыкальной науки, так и для практикующих пианистов. Титульный лист этого баховского сочинения гласит: «Хорошо темперированный клавир или прелюдии фуги, проведенные через все тона и полутона, как большой терции, или до-ре-ми, так и малой, или ре-ми-фа. Для пользы и употребления жаждущей учиться музыкальной молодежи, а также и для времяпровождения тех, кто достиг в этом учении совершенства. Сочинено и выполнено Иоганном Себастьяном Бахом, великокняжеским Ангальт-Кётенским капельмейстером и директором тамошней музыки, год 1722».
Значение «Хорошо темперированного клавира» несравненно выше, нежели просто рекламной акции или педагогического сборника. Вот что пишет об этом несколько пафосно, в немецком романтическом духе, но очень выразительно Альберт Швейцер: «Хотя произведение это стало сегодня всеобщим достоянием, анализ его почти так же невозможен, как невозможно изобразить лес путем перечисления деревьев и описанием внешнего вида каждого из них. Именно в этом произведении всякое эстетическое объяснение остается лишь на поверхности. То, что захватывающе притягивает в нем, – это не форма или строение отдельных пьес, но отражающееся в нем миросозерцание. Эта музыка не для эстетического наслаждения – она поучает и утешает. В ней звучит радость, скорбь, плач, жалобы, веселье; но все это преображено в звук так, как будто переносит нас из мира суеты в мир покоя. Бах изображает не душевные переживания, не борьбу и стремление к цели, но ту реальность бытия, которую воспринимает дух, осознающий себя выше жизни и поэтому переживающий самые противоречивые чувства – и безграничную скорбь, и безудержную радость – в одном и том же возвышенном состоянии. Кто хоть раз почувствует это удивительное успокоение, тот будет благодарен Баху, как одному из величайших гениев, примиряющих человека с жизнью и дарующих ему покой».
При написании «Хорошо темперированного клавира», как и любого своего произведения, Бах пользовался, как мы уже не раз говорили, духовными символами. Я не склонен, как некоторые исследователи, преувеличивать их значение в не связанных с богослужениями жанрах, но тем не менее постоянное присутствие символических отсылок к духовным смыслам, несомненно, создает и метафизическое измерение баховской музыки, очень ярко чувствуемое в «Хорошо темперированном клавире». Давайте послушаем фрагменты из этого произведения, отталкиваясь от слов Альберта Швейцера. Радость и покой звучат с самого начала произведения, первой прелюдии фуги до мажор. Мы послушаем с вами прелюдию.
А вот совершенно потрясающее изображение целомудренной скорби в прелюдии ми-бемоль минор.
Плач и жалобы, растворенные смирением звучат в прелюдии и фуге фа минор. Основа темы фуги – символический образ крестного страдания.
Брызжущее веселье и ликование льются из прелюдии и фуги соль мажор.
Углубленное, сосредоточенное, печальное размышление прелюдии и фуги соль минор. Фуга написана на тему креста.
И еще один фрагмент – потрясающая прелюдия си-бемоль минор, в которой звучат и скорбь, и утешение, и трепетная человечность, и небесная мудрость, и сочувствие, и смирение, и то успокоение, о котором пишет Швейцер, – все то, что только Бах умел так сочетать.
Мы слушали с вами фрагменты из «Хорошо темперированного клавира» Баха, произведения уникального. Написанное, казалось бы, с прикладной целью, оно уже несколько столетий радует и утешает всех, кто его играет или слушает. Я сам могу засвидетельствовать, что уже больше тридцати лет я знаком с этим сочинением, знаю его почти наизусть и играл кое-что. Но до сих пор не перестаю удивляться и поражаться неисчерпаемой глубине, которую Бах вложил в это свое творение.
Время жизни в Кётене было для Баха и творчески, и житейски очень благоприятным. Но в Кётене же Баху пришлось пережить тяжелое несчастье. Летом 1720 года князь Леопольд отправился отдыхать в Карлсбад. Бах, по обыкновению, сопровождал его. Вернувшись домой, Бах узнал, что его любимой и верной супруги нет в живых. Мария Барбара скоропостижно скончалась 5 июля, и 7 июля ее похоронили. Не было никакой возможности сообщить Баху об этой трагедии. Быстрых средств связи тогда не было. Бах приехал уже на могилу своей жены.
На руках у вдовца остались четверо детей: трое сыновей и дочь. Со смертью супруги на Баха навалились бытовые и домашние заботы. Композитор стал задумываться о дальнейшей судьбе сыновей. Он очень хотел дать им высшее образование. Сам Бах, как я уже говорил, высшего образования не получил. Но в Кётене такой возможности не было. Это был очень хороший, но маленький городок без высших учебных заведений. Бах решает искать себе другое место работы. Для этого были и внутренние побуждения – композитор соскучился по церковной музыке, а смерть жены только углубила религиозные настроения Иоганна Себастьяна. Князь Леопольд не препятствовал ему в поисках нового места.
В 1720 году в Гамбурге открылась вакансия органиста в городской церкви Святого Иакова. Бах приехал держать конкурс, который проходил в гамбургской церкви Святой Катерины.
Я уже рассказывал вам в одной из прошлых лекций об этом эпизоде из жизни Баха – как он в присутствии знаменитого композитора и органиста, уже почти столетнего Иоганна Адама Райнкена импровизировал хоральные прелюдии и привел этим старца в такой восторг, что тот обнял Баха и сказал ему: «Я думал, это искусство умерло. Теперь же я вижу, что оно еще живет в вас».
Эту похвалу в особенности вызвал хорал «На реках Вавилонских», потому что Райнкен сам написал на эту мелодию большой хорал, которым очень гордился.
Позднее Бах записал свою импровизацию и обработал ее. Давайте послушаем этот хорал, написанный на слова 136-го псалма:
При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши – веселья: «пропойте нам из песней Сионских». Как нам петь песнь Господню на земле чужой?
Игра и композиционное мастерство Баха произвели на всех огромное впечатление, но органистом в Гамбурге он не стал. А стал им некто Иоганн Йоахим Хайтман, заплативший в церковную кассу четыре тысячи марок. Место органиста в церкви Святого Иакова было весьма доходным из-за многочисленных треб, за которые музыканты получали хорошие деньги.
За Баха вступились многие знатные горожане. В их числе Райнкен и знаменитый немецкий поэт Эрдманн Ноймайстер, который был пастором и проповедником церкви Святого Иакова. Но победили деньги.
По этому поводу Ноймайстер в рождественской проповеди, говоря об ангелах, поющих при Рождестве Христовом, сказал: «В Гамбурге их искусство не принесло бы им никакой пользы. Я глубоко уверен, что, если бы один из Вифлеемских ангелов прилетел с неба и, божественно играя, пожелал занять место органиста в церкви Святого Иакова, но не имел бы денег, ему бы пришлось несолоно хлебавши улететь назад на небо».
Конечно, такая поддержка доставила Баху моральное удовлетворение, но одно из лучших в Германии рабочих мест прошло мимо него.
Через полтора года после смерти своей первой супруги Бах вступил в брак во второй раз. Женой его стала Анна Магдалина Вильке, дочь вайсенфельского трубача. Будучи младше Иоганна Себастьяна на 15 лет, Анна Магдалина смогла прекрасно обустроить семейную жизнь композитора. Их союз стал очень счастливым. Помимо забот о детях от первого брака и о своих, которые стали рождаться у Анны Магдалины, она превосходно вела домашнее хозяйство, а главное, будучи очень музыкальной, стала помощницей Баху и в его творчестве. Она хорошо пела, играла на клавире, имела попечение о переписывании нот своего супруга.
С годами ее нотный почерк стал настолько похожим на почерк Иоганна Себастьяна, что специалисты до сих пор с трудом различают, чьему перу принадлежит та или иная рукопись – самому Баху или его жене. Однако некоторые косвенные данные свидетельствуют о том, что между старшими сыновьями и их мачехой было некоторое напряжение. Видимо, это побуждало Баха к большему попечению о том, чтобы, отдав сыновей в высшее учебное заведение, выпустить их из дома.
В июне 1722 года умер один из известнейших немецких композиторов Иоганн Кунау, который служил кантором церквей Святого Фомы и Святого Николая в Лейпциге. Это была должность хотя и ниже того положения, которое Бах занимал в Кётене, а вдобавок и обремененная многими не музыкальными обязанностями, но все же весьма престижная. К тому же в Лейпциге находился один из известнейших в Европе университетов. Баха пригласили к конкурсу на эту вакансию. Здесь надо сказать, что должность кантора требовала высшего образования, которого, как мы помним, у Баха не было. Таким образом, само это приглашение было весьма уважительным и необычным жестом. Хотя князь Леопольд, будучи очень доброжелательным к Баху, не удерживал его, композитор долго раздумывал над лейпцигским предложением. Он писал своему другу: «Мне показалось вначале очень странным, что после того, как я был капельмейстером, стану кантором, почему мое решение и затянулось на четверть года. Но это место так благоприятно описали мне, тем более что сыновья мои должны были приступить к учению, что я наконец-то решился во имя Всевышнего направиться в Лейпциг, сдал испытания и так совершил перемену».