к можно выше под купол и поручает ему хоральную мелодию. Два хора ведут между собой тревожный диалог:
«Грядите, о (Сиона) дщери, вкупе возрыдаем! Воззрите – на Кого? – на Жениха, и видите – что? – яко Агнец Он! Вонмите же – чему? – терпению Его; Взирайте – ах! на что? – на грех людской».
Чередование вопросов и повествование двух хоров создает большой драматургический эффект. А с небес несется объективизирующий, примеряющий церковный хорал:
«О Агнец Божий непорочный, на древе крестном пригвожденный! Всё переносишь Ты с терпеньем, отвергнутый, уничиженный! Грехи всех взял Ты на Себя, чтоб не погибнуть нам вконец».
Затем хоры объединяются и поют:
«Се, зрите – по любви и милости (великой) несет Он крестное Сам древо!»
Хор от лица церкви молит:
«Помилуй нас, о Иисусе!»
Такая сложность и многоплановость звучания наилучшим образом выявляет творческий метод Баха, о котором я вам уже говорил, так называемый принцип единовременного контраста, когда почти предельная эмоциональность слов и строгость музыки, личные человеческие переживания и церковная объективность, динамичное и статичное, деятельное и созерцательное, земное и небесное с необыкновенной гармоничностью объединяются в этой музыке.
Послушаем фрагмент этого вступительного хора к «Страстям по Матфею».
Сразу после вступительного хора начинается евангельское повествование. Тут Бах употребляет необычный художественный эффект – все реплики Христа сопровождаются звучанием струнных инструментов, а музыкальное сопровождение реплик других участников евангельских событий Бах, наоборот, сводит к минимуму. От этого получается удивительный эффект – как будто слова Христа окружены сияющим нимбом. Несомненно, это было проявлением благоговейных чувств Баха, подтверждением чего служит и то, что в партитуре все слова Христа Бах выписал красными чернилами.
Вообще, в «Страстях по Матфею» слышна прежде всего какая-то необыкновенная трепетная любовь ко Христу и сострадание Его крестным мукам. Я проиллюстрирую сказанное музыкой. Опять, как и в прошлый раз, возьмите Евангелие от Матфея, глава 26. Страстное повествование начинается:
«Когда Иисус окончил все слова сии, то сказал ученикам Своим: вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие».
И сразу же от лица церкви звучит взволнованный в словах, но строгий в музыке хорал:
«О Иисусе мой! что сделал Ты, что изречен столь тяжкий приговор? Ах! в чем вина Твоя, какие преступленья Ты совершил?»
Повествование продолжается:
«Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника, по имени Каиафы, и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить; но говорили: Только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе. Когда же Иисус был в Вифании, в доме Симона прокаженного, приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову. Увидев это, ученики Его вознегодовали и говорили: К чему такая трата? Ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим. Но Иисус, уразумев сие, сказал им: Что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня: ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете. Возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала».
Чередование реплик евангелиста, хоров, первосвященников и учеников и окутанные светом слова Христа, несомненно, захватывающе драматургичны, но звучание, как я уже говорил, совсем иное, чем в «Страстях по Иоанну», за каждой нотой стоит какой-то внутренний плач. Послушаем этот фрагмент, следите за ним по тексту Евангелия.
Для меня лично именно так, впервые в жизни, через эту музыку и немецко-русский словарь открывалось Евангелие Христово…
Из арий «Страстей по Матфею», которые перемежают евангельское повествование молитвенным созерцательным размышлением, наиболее знаменитая, конечно же, ария “Erbarme dich, mein Gott”, звучащая сразу после рассказа об отречении Петра.
Вот ее текст:
«О Боже, милостив мне буди ради слез моих, Воззри, как сердце плачет и рыдают очи горько пред Тобою».
Тут уже никаких комментариев не требуется, просто послушаем эту музыку.
Я с радостью бы показывал вам баховские «Страсти по Матфею» и комментировал бы их целиком, но, к сожалению, формат наших ознакомительных лекций не позволяет мне делать это. Надеюсь, что вы сами восполните эту неполноту. Лишь еще один фрагмент я покажу вам из заключительного погребального хора. Вот текст:
«Се, со слезами предстоим мы гробу Твоему и воспеваем: покойся с миром! тихо спи! Покойся, о измученное тело! Твоя могила и надгробный камень да будут совести смятенной изголовьем мира и ложем отдыха душе, — и мы в блаженстве высочайшем смежим очи».
Типично, надо сказать, немецкий текст. Давайте послушаем эту погребальную музыку.
Фрагменты «Страстей по Матфею» (так же, как и в прошлой лекции «Страстей по Иоанну») звучали со старых записей Карла Рихтера, которые я вам и рекомендую.
После 1729 года Иоганн Себастьян Бах прекращает писать музыку для богослужений. Здесь имеется в виду, конечно же, написание оригинальных сочинений. Бах продолжает руководить церковной музыкой Лейпцига, но отныне он не пишет ничего нового, а пользуется приспособлением для богослужений другой своей музыки. Такое приспособление в музыке называется принципом пародии, в данном контексте это слово не носит какого-то высмеивающего характера, а обозначает использование одной и той же музыки с разными текстами и в разных обстоятельствах. Пародией пользовались многие композиторы. У Генделя, скажем, бесчисленное количество пародий.
Баховские пародии были вот какого рода. Он написал достаточно много светских кантат, более двух десятков, эти кантаты предназначались к исполнению всего один раз, потому что писались они на заказ и были посвящены разным событиям, например, юбилейному дню рождения того или иного князя, аристократа или, как теперь говорят, «VIP», т. е. очень важной персоне, вступлению правителя во владение своим родовым поместьем, памятной гражданской дате, рекламной акции, например, кофе (есть у Баха знаменитая «Кофейная кантата», рекламирующая этот напиток), и т. д., и т. п.
Бах, учитывая, что его музыка после одного исполнения оставалась лежать мертвым грузом, невостребованной, переделывал эти светские кантаты в духовные. Так возникли практически все церковные сочинения Баха после 1729 года, а к ним относятся весьма популярные произведения, такие, например, как «Рождественская» и «Пасхальная оратории». Надо сказать, что Бах, возвышая, таким образом, свою светскую музыку до церковной, никогда не действовал в обратную сторону, он никогда не переделывал духовную музыку в какую-то иную. В этом, несомненно, проявлялась благоговейная ответственность композитора.
Оригинальных духовных сочинений было написано после 1729 года лишь несколько: «Вознесенская оратория», две кантаты № 14 и № 140 (возникновение последних было связано с выпадением на тот или иной богослужебный год редко встречающихся воскресений – по Богоявлению и по Троице) и еще некоторые произведения. В чем же причина такого резкого прекращения Бахом своего церковного творчества? Я назвал бы три таких причины. Первая – с 1729 года внешнее положение Баха осложнилось, в церкви сменилось начальство, начались свары и скандалы с работодателями, тут было не до духовных созерцаний. Накопились у Баха и некоторые семейные и бытовые проблемы, об этом мы поговорим в следующих лекциях. Вторая – композитор просто устал, в течение 6 лет он проделал колоссальный труд, целиком погрузившись в интенсивное написание церковной музыки. Такая интенсивность вовсе не требовалась от кантора его служебными обязанностями, стало быть, она диктовалась исключительно внутренней мотивацией.
И наконец, главная, третья причина – в своем музыкально-богословском философствовании Бах подошел к пределу того, что в этой духовно-душевной сфере может выразить музыка. Бах высказал все, что мог. Он дал человечеству беспримерное христианское богословие в звуках, и как человек, имеющий прекрасное чувство меры, остановился, очевидно, осознавая, что он подошел к границе музыки и исчерпал все ее выразительные возможности – не для изображения, конечно же (духовный мир изобразить невозможно), а для отсылки к духовному. Именно потому, что Бах очень хорошо осознавал разницу между изображением и символической отсылкой, он остановился там, где эти отсылки были им в совершенстве реализованы и где начиналась опасность попыток прямого изображения духовного.
Здесь, я думаю, произошел и коренной перелом в истории музыки вообще, здесь кончилось ее значение как некоего символического окна в сакральное, в пространство небесной гармонии, потому что Баха в этом превзойти уже не смог и, конечно же, не сможет никто. И начались новые процессы именно прямого изображения – сначала всей гармоничности мира в классике, а затем и субъективного мира автономной человеческой души, в романтизме и последующей музыке.
Все это будет предметом наших будущих лекций. В следующий раз мы более подробно рассмотрим начавшийся сложный биографический период в жизни Баха и поговорим об очень интересном и во многом необычном изменении его творческого вектора.
Лекция 16Иоганн Себастьян Бах. Часть 9
Прошлые несколько лекций мы посвятили обзору творчества И. С. Баха в Лейпциге, его духовным кантатам и страстям. Как я уже говорил, написав в 1729 году «Страсти по Матфею», Бах перестал писать кантаты. Это было вызвано двумя причинами. Прежде всего – внутренней: композитор сделал, что хотел, создал беспримерную христианскую философию в звуках и исчерпал возможности звуков в этой области, подойдя к пределу, который отделяет искусство от непосредственно религиозной духовной жизни. Была и внешняя причина. Написание таких духовных внутренних произведений требовало весьма теплого неформального отношения к своей работе, а у Баха в 1729 году начался ряд серьезных конфликтов со своими работодателями, после которых он уже не мог с такой непосредственной сердечностью относиться к своему рабочему месту в церкви, руководству богослужебным хором и оркестром. Несомненно, Бах продолжал трудиться со всей добросовестностью и ответственностью, но оригинальной музыки для богослужений, за немногими исключениями, о которых я расскажу позже, почти не писал, а перерабатывал свои старые произведения.