-- Хорошо, что Пэн не делает из этого дела кремлевских тайн, как ты находишь?
-- Давай не будем о политике, -- сказал я.
-- Ад хотел сказать про мадридские тайны или про бамбуковый занавес, да, Ад? -- поправила Пэн, смягчая углы.
К сидящей на перекрестке собаке подбежала еще собака. Сидящая собака, ясное дело, вскочила, и они начали обнюхиваться. А с тротуара к ним рвалась третья собака, но ту хозяйка крепко держала на поводке.
-- И ни одного полицейского! -- воскликнул Ад. --Когда-нибудь собаки нас погубят! Я знаю людей, у которых уже по десять собак! Ты читал мой роман "Четверг верхом на понедельнике"? Прости, дружище! "Четверг верхом на мотоцикле"?
-- Кажется, нет, но название мне нравится, -- сказал я.
-- Название придумала я, -- сказала Пэн. -- Не гуди больше, Ад, они привыкли, а у меня заложило уши.
Собаки действительно совсем не реагировали на вой вокруг. Так чайки плевать хотят на туманные вопли буя и умудряются спать, сидя верхом на нем.
-- Что ты собираешься купить своей любимой? -- спросил Адам.
-- Шубку за двадцать пять долларов, -- сказал я без колебаний, так как предварительно обсуждал этот вопрос с матросами-товароведами.
-- Это не самая дорогая шубка, -- заметила Пэн. -- Из чего она?
-- Из дерибаса, -- сказал я.
-- Наверное, это новый материал, -- сказала Пэн. -- Я еще про такой не слыхала. Где они продаются?
-- Угол Хюстон-стрит и Первой авеню, -- сказал я. --Польские и еврейские лавочки.
-- Великолепно! -- воскликнула Пэн и захлопала в ладоши. -- Я так давно хочу забраться куда-нибудь в катакомбы. Едем за шубкой! Нечего нам делать в Метрополитен!
Собаки наконец убежали с перекрестка, и машины рванулись вперед, напрыгивая друг на друга.
-- Пэн, дорогая, куда это мы приехали? -- через минуту спросил Адам. -И почему тут так много разных красивых флагов?
-- Это Организация Объединенных Наций, дорогой, -- объяснила Пэн.
-- Не может быть! -- воскликнул Адам.
-- Мы здесь первый раз с тобой поцеловались, -- со вздохом сказала Пэн. -- Это было девять лет назад. Здесь нью-йоркские влюбленные традиционно назначают свидания, -- объяснила она мне.
Магазинчики вдоль Хюстон-стрит вывернули свои желудки наизнанку и положили на тротуары, чтобы ловить покупателей. Так ловит неосторожную живность кишечно-полостный моллюск. Хозяева тянули к прохожим щупальца порнографических картинок, высохших фломастеров, гипсовых мадонн, стеклянных Чаплинов, пышных связок лука из синтетики, можжевеловых венков, подгнивших от долгого лежания на свежем воздухе ботинок, джинсов по доллару и рождественских открыток с голубками и ангелами.
Мы вошли в магазинчик, на дверях которого было написано: "Покупай! Дешево даю!"
Хозяин почуял необычных покупателей и скользнул навстречу.
-- Мистер, моему другу нужна шубка, -- перешел Адам на английский. -Какой размер у твоей любимой, дружище?
-- О! Здесь говорят русски! -- заявил хозяин. Прошу вниз, уведу подпол, там тихо, будет любой выбор, шубы великолепны, здесь берут все торгпреды -для своих начальников за океаном, отличный товар! Всего тридцать долларов штука!
-- Это и есть дерибас? -- спросила Пэн, она уже накидывала себе на плечи рыжую шубку с гусарскими ментиками.
-- Да-да! -- сказал я, делая Пэн страшные глаза.-- Ад! -- шепнул я. -Ради бога! попроси Пэн молчать! Пусть она здесь молчит, как рыба! Только объясни ей это на каком-нибудь малайском...
Он что-то сказал жене на непонятном языке. И Пэн послушно приложила пальчик к губам.
Хозяин, похожий на Де Голля габаритами своего носа, открыл люк в полу магазинчика, и мы полезли вслед за ним по шаткой лестнице в подпол, серьезно рискуя поломать шеи.
-- Я не побоюсь сказать, -- продолжал между тем Адам гнуть свою линию, -- что в последнем романе одним махом двинул вперед весь повествовательный жанр, отважившись ради этого на мистификацию и запугивание читателя... Пэн, осторожно! Чертовски низкая балка! Послушайте, мистер, нельзя ли побольше света?.. Понимаешь, дружище, я пошел левее Фицжеральда и Флобера в желании околдовывать, в стремлении к волшебным чарам -- это просто-напросто одно из качеств моей натуры, от которого я, вообще-то, когда-нибудь, возможно, еще и избавлюсь! Здесь как на корабле?! -- воскликнул он, спустившись с последней ступеньки в тесный, забитый по самую завязку дерибасовскими шубами подвал. --Ты потому нас сюда и привел?.. Да, возможно, когда-нибудь я излечусь от желания околдовывать читателя, но это будет еще не скоро, да, Пэн? Какой размер у твоей женщины?
-- Один метр пятьдесят девять сантиметров, -- сказал я сразу, потому что уже давно держал в потном кулаке бумажку, на которой были записаны габариты моей любимой.
-- Сколько это в футах, дружище? -- спросил Адам.
-- О! это сорок шестой размер по европейским канонам, -- вмешался хозяин. -- Десять по-американски. Вот они! Это то, что нужно джентльмену! -и он пошел швырять мне шубы вместе с распялками, приговаривая:-- О! это великолепные вещи! Мне вы можете верить! Я скажу вам то, что никому не скажу! Я вижу, какие вы покупатели! Вы настоящие джентльмены! И я скажу вам! Да, я майор Красной Армии! Ну, не сов
сем Красной--я был в польской армии Народовой всю войну, да! Генерала Черховского, вы знаете такого генерала?.. О! его убили в четырех шагах от меня! Снаряд! Боже, что я только помню!.. Вот эти по двадцать пять! Но если вашей даме... сколько вашей даме? Тридцать?
-- Немного больше, но выглядит она моложе, -- сказал я.
-- Тогда один черт! -- по-майорски грубовато и откровенно решил хозяин. -- Что тридцать, что сорок! Когда им перевалит за двадцать пять, то все уже один черт!.. Я прав, мадам? -- обратился он за поддержкой к Пэн, потом вдруг испугался ошибки в своей оценке ее возраста и на миг обомлел или остолбенел.
-- Конечно вы правы! -- воскликнула Пэн с легкомысленностью молодости. -- Мне здесь все ужасно нравится!
-- Я очень рад, мисс! -- расцвел хозяин. -- Да-да! Бедный герой генерал Черховский! Такая смерть! Сколько будете брать, мистер? Если десять штук, то я сброшу десять долларов -- только для вас!
-- Сколько ты хочешь взять? -- спросил Адам.
-- Одну, -- сказал я.
-- Почему одну? -- воскликнул хозяин с ужасом. -- За океаном они стоят в два раза больше! Берите десяток! Вот, держите, но никому не показывайте любопытному! -- и он сунул мне пачку ярлыков очаровательного вида с магическими словами "МИШЕЛЬ ДАНИЭЛЬ. ПАРИ ФРАНСЕ". -- О, вы не знаете, что делать с такими тряпочками?! Я вас научу! Только это между нами! Их надо пришить кримпленовыми ниточками вот тут, ниже воротника... Берете десять?
-- Мне нужна одна, -- сказал я. -- Пэн, помоги мне наконец выбрать подходящую!
-- О-о-о! -- проныл хозяин с сокрушенным видом и выхватил обратно прелестные "МИШЕЛЬ ДАНИЭЛЬ, ПАРИ ФРАНСЕ".
-- Покажи на мне, какого она роста, -- сказала Пэн.
-- Представь себя без головы, -- сказал я. -- Она миниатюрная женщина, избалованная, черненькая, почти всегда носит брюки и никогда не поет.
-- Вот эту! С белыми отворотами! -- решила Пэн,-- Ад, тебе нравится?
Конечно, дорогая! -- согласился Ад. -- Пошли наверх. Здесь очень душно. Здесь не Виа Витторио Венето, но здесь так же душно, как там.
-- Ты про Рим? -- спросил я, с огромным облегчением отдавая хозяину тридцать долларов: самое сложное дело моего последнего трехмесячного плавания оставалось за кормой.
-- Да, Виа Витторио Венето -- это роскошные магазины, космополитические отели и светские кафе -- там происходит действие "Сладкой жизни". Отвратительное место!--объяснил Адам. -- Ты купил превосходную вещь! В ней твоя любимая будет чувствовать себя превосходно, то есть свободно: она не будет бояться сесть на ступеньку в дансинге.
-- Она у меня не робкого десятка,--сказал я.-- Она сядет на ступеньку в дансинге даже в шубке из леопарда -- не то что из дерибаса! Молчи, Пэн! Молчи! -- сказал я, потому что Пэн опять собралась спросить о природе дерибаса.
-- Поднимайтесь вперед! -- приказала Пэн. -- Я плевать хотела на свои мадридские тайны, но здесь лестница слишком уж крутая.
Мы поднялись вперед.
-- Очень приятно было познакомиться с вами, майор, -- сказал я хозяину на прощанье. -- Я всем буду давать ваши координаты. Вы, действительно, настоящий джентльмен, майор!
-- Так же, как и вы! -- сказал майор.
Я вышел на улицу, испытывая великолепное чувство исполненного долга, свободы от мелких забот и любви к Адаму и Пэн.
Машина вынесла на какой-то огромный сухопутный мост, Нью-Йорк провалился вниз, казалось, мы летим на У-2 против ветра.
-- В подвале ты что-то говорил о загадочном и колдовском в современной прозе, -- напомнил я Адаму.
-- Да, мы с Пэн верим в некий будущий союз науки с метафизикой под знаком искусств, -- сказал Адам.
-- Если точнее, то не искусств, а фантазии, -- поправила Пэн. -- Под радикалом фантазии, да, Ад?
-- Да, дорогая! Я всегда стараюсь заставить героев жить в новых, неожиданных измерениях действительности. Сегодня более чем когда-либо мы должны поступать таким образом! Я написал об этом в статье "Тазовые кости на голове мадонны", ты читал?
-- Ад перевел не совсем точно, -- сказала Пэн.-- Эссе называется "Кости таза на голове мадонны". Ужасно, что и вам в ваших книгах приходится делать объяснения и уточнения! Они неизбежно тяжеловесны. И лишают прелести самые удачные проявления фантазии. Анализ, анализ!.. Наука!.. Познание! Отделите тогда, черт побери, и секс от человека в женщине! Почему бы вам этим не заняться в России? Или вы этим уже занялись?
Мы свалились с моста и опять окунулись в смесь турбулентных завихрений, оживления, верчения, скольжения и торможения автомобильного потока среди раскованной толпы. И взгляд не успевал остановиться ни на чем. Все театральным занавесом сдергивалось к заднему стек