О влиянии коллективного сознания на информационное поле планеты и о его влиянии на живой мир красноречиво говорят и следующие, правда, менее впечатляющие примеры.
В книге «Кардинальный поворот» мы описали 30-летний научно-исследовательский опыт с дикими обезьянами, проводимый учеными на японском острове Косима [38. С. 152]. Ученые давали обезьянам сладкий картофель (батат), разбрасывая его в песок. Обезьянам нравился батат, но не нравились песок и грязь на нем. Восемнадцатимесячная самка, которую назвали Имо, обнаружила, что батат можно вымыть. Она научила этому свою подружку, и вскоре многие молодые обезьянки стали мыть бататы. Они начали учить этому своих мам, но этот урок усвоили только те мамы, которые подражали своим детям.
Через несколько лет, осенью 1958 года, число обезьянок, моющих бататы на острове Косима, достигло критической массы, которую доктор Уотсон определил условно как 100. (Эксперимент так и называется – «сотая обезьяна».) Вдруг все обезьяны острова одновременно начали мыть бататы без какого бы то ни было внешнего побуждения. Но самое потрясающее то, что на всех близлежащих островах одновременно стали мыть бататы абсолютно все обезьяны. Ученые впервые наблюдали что-либо подобное. Они предположили, что должно существовать некое поле, охватывающее все острова, благодаря которому обезьяны могли общаться. К настоящему времени накоплено огромное количество экспериментальных фактов, подтверждающих существование информационного поля планеты.
Очень интересные сведения, подтверждающие существование этого поля, приведены в статье Е. Савиной «Морфогенное поле, я твой тонкий колосок!» [25]. Например, в начале прошлого века в Европе молочники по утрам обходили дома и оставляли на порогах бутылки с молоком. Это было очень удобно не только для людей, но и для… синиц. Смышленые синицы из английского города Саутгемптон проклевывали крышки бутылок и лакомились молоком. Через какое-то время то же самое стали вытворять птицы за сотни километров от Саутгемптона, а к 40-м годам уже все европейские синицы усвоили этот трюк.
Но начавшаяся война с Гитлером заставила и людей, и птиц на время забыть о милой традиции доставки молока на дом. Молочники возобновили ее лишь через восемь лет, и… синицы вновь принялись проклевывать крышки. Но это было уже новое поколение птиц (в среднем синицы живут три года)! Как им удалось за считанные месяцы освоить «науку» своих предков [25. С. 2]?
Ученые считают, что все это проделки того самого информационного поля, в котором содержится вся информация Вселенной. У этого поля есть свойство – оно материализует мысли людей: если они мрачные и злые – жизнь человека превращается в кошмар, а если светлые и добрые – в рай. Люди сами своими мыслями творят мир, в котором живут.
Бывший научный сотрудник Королевского общества при Кембриджском университете, директор лаборатории биохимических и молекулярных исследований в колледже Клэр (Кембридж), биолог с мировым именем Руперт Шелдрейк опубликовал научно-популярную книгу «Семь экспериментов, которые могут изменить мир», которая тут же стала бестселлером.
Руперт Шелдрейк заметил, что человек тем легче усваивает знание, чем большему числу людей оно известно. Однажды он предложил английским студентам разучить три японских четверостишия. При этом одно было просто набором иероглифов, второе – сочинением малоизвестного автора, а третье – классическим образцом японской поэзии, известным в Стране восходящего солнца так же хорошо, как у нас – «Я помню чудное мгновение». Именно классическое стихотворение студенты запомнили лучше всего! Причем никто из них не знал японского языка и понятия не имел, какое стихотворение – классика, а какое – просто бессмыслица.
После ряда экспериментов Шелдрейк предположил, что существует некое поле, общее для всех людей. В нем, например, содержится и образ японского четверостишия, оно известно многим, а потому его образ прочно «впечатан» в поле и более доступен, чем образ только что сочиненного стихотворения. Со временем выяснилось, что подобные поля есть не только у людей, но и у животных, птиц, насекомых, растений и даже у кристаллов, которые почему-то принимают вполне определенную форму, а не произвольную. Шелдрейк назвал эти поля морфогенными, то есть такими, которые влияют на структуру или форму вещей. В нашей терминологии это и есть информационные поля.
Подобные эксперименты провел психолог из США Арден Мальберг. Он предложил добровольцам выучить два одинаковых по сложности варианта азбуки Морзе. Причем один вариант был собственно азбукой Морзе, а другой – подражанием ей. Все испытуемые легче и быстрее заучивали стандартную версию кода, хотя не подозревали о подвохе.
Интересные наблюдения проводил над животными биолог из Гарвардского университета Вильям Макдугалл. Он пятнадцать лет занимался тем, что заставлял подопытных крыс искать выход из лабиринта. Полученные в результате длительных экспериментов данные были ошеломляющими: если первое поколение крыс, прежде чем найти выход, совершало в среднем 200 ошибок, то последнее ошибалось всего 20 раз. К еще более сенсационным результатам привел повтор опыта на другом краю света, в Австралии. Там крысы сразу же (!) находили выход из лабиринта! А ведь они не были ни родственниками, ни потомками крыс-первопроходцев, а значит, не могли усвоить знание о лабиринте на генетическом уровне. Откуда же австралийские грызуны узнали о правильном пути [25. С. 2]?
Очень интересны наблюдения за термитами, имеющими навыки современных архитекторов. Эти насекомые, устраивая новое жилище, делятся на «бригады» и возводят абсолютно симметричные половинки термитника. При этом все термитники похожи один на другой, как при типовом строительстве. Ничто не может помешать согласованным действиям термитов, даже если в начале строительства перегородить их будущее жилище стальным листом, термитник все равно получитcя симметричным. И это при том, что во время строительства насекомые никак не общаются друг с другом и не наблюдают за работой соседней «бригады», поскольку слепы от рождения!
Что же это все значит? А то, что, по теории Руперта Шелдрейка, мозг человека или животного сам по себе не содержит ни памяти, ни знаний. Зато все это есть в избытке в морфогенных полях. И мозг в случае необходимости настраивается на определенное морфогенное поле так же, как радиоприемник на радиоволну. Поймать в морфогенном эфире собственную память, разумеется, намного проще, чем память других людей. Но теоретически при умелой «настройке» становится доступной память любого человека или социума. Так что, если вы хотите выучить английский язык, совсем не обязательно корпеть над учебниками, достаточно настроить свой мозг на «английскую» волну. Вот только как это сделать?
Английский, к примеру, учить легче, чем, скажем, хинди, потому что им владеет куда больше людей. Морфогенные поля могут изменяться под действием новых знаний. По мнению Шелдрейка, Вселенная не подчиняется раз и навсегда установленным законам, а живет, согласуясь с некими образами, заключенными в общей памяти природы.
Общностью сознания Шелдрейк объясняет и различные паранормальные явления. В частности, феномен предсказания. Человек, составляя тот или иной прогноз, «посылает» в морфогенное поле определенную информацию. Поскольку подобное притягивает подобное, она усиливается и возвращается в виде реально свершившегося события. Кстати говоря, феноменом «программирования» пользуются и ученые-ортодоксы. Ни один из них, конечно, никогда не признается, что в корыстных интересах использует паранормальные возможности каких-то морфогенных полей. Однако наблюдения Шелдрейка доказывают, что ученые используют «программирующие» способности полей в полной мере. Ученый приступает к опыту, ожидая от него определенный эффект, и чем сильнее он надеется на тот или иной исход, тем больше шансов, что ожидаемое случится. Ожидание ученого, «отпечатавшееся» в морфогенном поле, влияет на результат эксперимента. Недаром в свое время было остроумно подмечено, что «физики-ядерщики не столько открыли субатомные частицы, сколько… придумали их: сначала предсказали их существование теоретически и лишь затем начали практические опыты по их выявлению». Именно это имеет в виду академик Ф. Я. Шипунов, когда говорит о том, что ученый может попросить помощи у Тонкого Мира. Так что вполне возможно, что все современные научные знания – лишь отражение надежд и чаяний ученых. Значит ли это, что наука необъективна? Мы не знаем.
Коварные исследователи программируют (или зомбируют) не только себя, но и всех вокруг. Даже лабораторные животные попадают под влияние ученых. Так, если какой-нибудь экспериментатор считает данную мышь «особо талантливой», она ведет себя смышленее своих сородичей, независимо от объективных «интеллектуальных» данных. Более того, подопытные животные перенимают… национальные черты исследователей! Зверушки, с которыми работают американцы, суетливо носятся по клеткам, отвлекаются на пустяки и лишь в последний момент выдают требуемый от них результат. Животные-«немцы» ведут себя иначе: долго размышляют, а затем неспешно выполняют задание [25. С. 3].
Итак, существуют морфогенные поля, общее для всех живых существ Земли – Информационное поле планеты, благодаря которому все и вся в мире взаимосвязано. Информация, накопленная в этом глобальном Интернете, сохраняется вечно! И каждый раз, когда нам в голову приходят какие-то интересные идеи, они одновременно приходят и в другие головы. Только одни могут понять и расшифровать эти знания, а другие – нет. Но знания, накопленные в информационном поле, – общее достояние человечества. Это и есть тот самый глобальный мозг, ноосфера Вернадского!
Еще больше потрясают сведения о том, что «части одного целого, даже будучи разобщены, продолжают поддерживать некую связь друг с другом». Известный антрополог Джеймс Фрейзер писал: «Вещи, некогда связанные друг с другом, продолжают поддерживать эту связь на расстоянии даже после того, как физический контакт между ними прерван». О том же самом говорит парадокс Эйнштейна – Подольского – Розена, о котором мы писали в книге «Физика веры»: между частицами расщепленного атома сохраняется связь, каким бы большим ни было расстояние между ними, и все, что воздействует на одну частицу, одновременно воздействует и на другую [70. С. 88].