— Вот услышала, что собачку потеряли. А я всё думала, чья это псина. Прибился недели две назад, ну я и оставила себе. А сейчас думаю, зачем он мне, если хозяева нашлись. — Бодро заговорила баба Вера.
Егор перебил старушку, молча сунув в протянутую руку серебрушку. Бабуля отдала мне поводок и удалилась, даже не обернувшись. Оборотень упорно старался не смотреть на меня, а Ванда, увидев раскормленного Гвэйна, залилась заразным смехом. Лёд растаял, пропажа нашлась. Но я не мог сказать, что на душе от этого стало легче.
Последний вечер в деревне Два Дубка мы провели, просто разговаривая друг с другом. Рассказывали о себе, о семьях, вспоминая произошедшее уже не с ужасом, а со смехом.
Ночью мне приснился интересный сон, в котором я увидел ответ на загадку про лесоруба. Проснувшись, сразу поделился своими соображениями с друзьями. Егор долго морщил лоб, а потом резко хлопнул ладонью по дивану.
— Как же я сразу не догадался.
— Да никто не догадался, — покачала головой Ванда. — Только интересно, откуда и куда он ехал, и зачем этот дед продавал поросей.
— Да, ведьма не так проста оказалось. Она ещё и своему дружку молодильных яблок подсунула. Видимо, чтобы соответствовал. Ладно, пора ехать, — и я встал с дивана, вытягивая ручку чемодана.
Мы вышли из комнаты, обведя её напоследок прощальным взглядом. То, что мы сюда больше не вернёмся, было очевидно.
Глава 31
В одном нам повезло, добираться до города на повозке больше не пришлось. Молчаливые ребята из СБ довезли нас до вокзала и посадили на поезд, привезший нас прямо в Тверь. И нам даже за место для Гвэйна платить не пришлось, они всё с купе и проводниками сами уладили. Выйдя из вагона, я хотел уже смыться домой благо до поместья можно было пешком дойти, но нам этого сделать не позволили. Прямо на перроне нас ждала машина. И непреклонный водитель отвёз нас в школу, где мы провели ещё сутки, составляя отчёт теперь уже о прохождении практики. Ну и на руки нам снова надели браслеты противодействия.
На следующий день нас должны были забрать родственники.
За Егором приехал старший брат на уже стареньком, но всё ещё прытком пикапе, а за Вандой её отец на довольно новом и вполне удобном универсале. Я успел познакомиться с родными друзей, прежде чем мы разъехались на каникулы. Ну а то, что мы друзья, не вызывало сомнений — такие испытания и откровения в девяносто процентах случаев сближают.
Мне понравились и здоровенный парень с огромными мускулами на руках — брат Егора. Очень простой, весь как на ладони. Он, улыбаясь, тряс мою руку, говоря, что друг его брата и его друг. И отец Ванды — невысокий, полноватый, улыбчивый мужчина, тоже не вызвал никаких отрицательных эмоций. Располневший, откормленный Гвэйн развеселил всех собравшихся перед воротами, отвечая на колкости и смешки в свой адрес недовольным рычанием.
Отец Ванды, Томаш Вишневецкий, узнав, что я живу недалеко от Твери, сразу же предложил меня подвезти, коль скоро мои родственники опаздывают. Но тут на парковку перед воротами школы вполз чёрный сверкающий лимузин, из которого легко выскочил Саша, не дожидающийся, пока водитель откроет перед ним дверь.
Я с некоторым изумлением наблюдал, как меняются лица людей, только что запросто смеявшихся над толстым оборотнем, когда они узнавали Александра Наумова. Но отец быстро сгладил все углы, уверенно пожав руки мужчинам, поинтересовавшись их делами и поблагодарив за таких замечательных Егора и Ванду, сказав, что они здорово на меня влияют.
До дома мы доехали быстро, часа за полтора, во время которых мы с отцом так нормально и не поговорили. Его постоянно отвлекали звонки телефона. Я особо не вслушивался, отметил только, что вечером у него должна была состояться какая-то важная встреча.
— Сынок, как я рада, что ты, наконец, вернулся, — возле самых ворот меня встретила мама. Она крепко меня обняла и принялась рассматривать. — Изменился, конечно, сильно. Подрос немного, — она улыбнулась и потрепала меня по волосам. — Я скучала.
— Ладно, будет ещё время у вас пообниматься, пойдёмте в дом, — рассмеялся отец, подхватывая мой чемодан, занося в его в холл.
Я изумлённо начал осматриваться. Мне даже показалось, что я домом ошибся. Всё было новеньким, в светлых тонах. Даже не верится, что моё поместье может быть таким современным. Сколько я себя помню, облупившаяся краска, скрипучий пол и осыпающаяся местами штукатурка были неотъемлемой частью родового гнезда Лазаревых. Может, и хорошо, что эту канализацию всё-таки прорвало.
— Впечатляет, — кивнул я, посмотрев на довольную маму.
— У меня через час состоится важная встреча, — кашлянул отец, привлекая наше внимание. — Я понимаю, что ты только что приехал, но мне нужно кое-что обсудить с вами до того, как я уеду.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил я. То самое липкое, холодное чувство тревоги начало снова окружать меня, не давая спокойно дышать. Сердце начало часто биться, пропуская иногда удары. Да что же это такое? Я потёр лоб, стараясь справиться с этим чувством, но оно никак не хотело отпускать.
— Нет. Не совсем, — Саша поморщился. — Просто нужно услышать ваше мнение и решить одну небольшую проблему. Давайте присядем.
— Мне не нравится, когда ты так говоришь, — мама нахмурилась, садясь на новенький диван.
Служанка в это самое время принесла на подносе несколько чашек и разлила ароматный чай. Для Саши приготовили кофе, который он пил литрами, не обращая внимание на попытки мамы ограничить его в этом напитке. Схватив свою кружку, я сделал глоток, понимая, что уже давно, чуть ли не вечность, не пил настоящий вкусный чай. Всё-таки по дому, по родителям и своим привычкам я скучал гораздо сильнее, чем могло бы показаться на первый взгляд.
Отец выглядел спокойным и собранным. Я прислушался к себе и своим чувствам, как делал всегда, когда старался уловить эмоции собеседника. То, о чём Саша хотел с нами поговорить, было важным, но каких-то сильных эмоций не вызывало. Он точно для себя уже что-то решил, и его скорее волновала наша реакция.
— Дима, это больше тебя касается, — улыбнулся он мне и неожиданно замолчал.
Поставив чашку с недопитым кофе на стол, он нахмурился и ослабил галстук, и вдруг резко поднялся на ноги и схватился обеими руками за голову. Сделал глубокий вдох, а вот с выдохом возникли какие-то проблемы. Саша захрипел и начал заваливаться на пол.
Я закричал. Вместе с вырвавшимся криком меня выбросило из кресла, как из катапульты. Не помню как, но я успел перехватить падающее тело и опуститься с ним на пол. По телу отца пробежала длинная судорога, затем ещё одна и ещё.
Я держал его, стараясь сделать так, чтобы он не поранился, потому что судороги никак не прекращались. Я слышал, как кричит мама, слышал многочисленные шаги, но даже не поворачивал голову, вглядываясь в осунувшееся лицо отца.
Неожиданно всё прекратилось. Отца перестало трясти, и он обмяк в моих руках, становясь всё тяжелее. И тут я почувствовал мощный прилив сил. Голова закружилась до тошноты, но я всё ещё держал его, боясь, что как только отпущу, ему снова станет также больно и вновь начнутся судороги. Не помню, как маме вместе с дворецким удалось отцепить его от меня, и переложить на диван.
Доктора прибыли на редкость быстро. Я даже с пола ещё не успел встать, хватаясь за столик, стоявший рядом, борясь с тошнотой и головокружением.
— Помогите, помогите нам, — мой голос звучал глухо, я так и остался лежать на полу, не сумев подняться, глядя на вошедшего мужчину, в котором узнал семейного врача.
Доктор, видимо, к этому времени и сам сообразил, в чём дело. Решительно шагнув к дивану, он оттолкнул мать и склонился над отцом. Чтобы уже через минуту выпрямиться.
— Я ничего не могу сделать, слишком поздно.
Его голос доносился до меня, как через вату. Встать на ноги я не мог, или не хотел, сейчас уже не важно. С трудом поднявшись на четвереньки, я подполз к дивану.
Отец был бледен. Черты лица уже начали заостряться, а я не понимал, почему он всё ещё лежит, почему ничего не говорит. Дальше всё было как в тумане. Я не слышал, что говорит врач застывшей и смотрящей в одну точку маме. Кажется, я кричал, пытаясь добиться ответа от отца, тряс его за рубашку. Внезапно я ощутил лёгкость во всём теле. Головокружение прошло, и тошнота отступила, и тогда слово «смерть» отчётливо прозвучало в моей голове.
Я ведь Тёмный, я некромант, я Лазарев, в конце концов! Я смогу его поднять, я смогу… Меня отрывали от его тела в шесть рук, целитель, дворецкий и мама. А потом к ним присоединился непонятно откуда появившийся Гвэйн.
Мне насильно влили в горло какое-то зелье, видимо, успокаивающее, скорее всего, даже обычное, приготовленное для простых людей, раз смогло на меня подействовать. Затем наступила темнота.
Всё время до похорон я просидел у открытого гроба в древней семейной часовне. Всё вокруг для меня просто перестало существовать. Я даже, кажется, не ел и не пил. Несколько раз приходил наш дворецкий Николай, говорил, что до меня пытаются дозвониться мои друзья. Егор, Ванда, Лео и Роман. Но я не хотел слушать слова сочувствия и поддержки. Потому что помочь мне они всё равно ничем не могли.
Я пытался понять, как такое могло произойти? Постоянно спрашивал у Гвэйна, не отходившего от меня ни на минуту. Но он, как обычно, молчал, лишь смотрел на меня своими жёлтыми глазами.
В день похорон мне сказали, что причиной смерти стала разорвавшая в мозгу аневризма. Это нельзя было спрогнозировать или как-то заподозрить, потому что отец никогда ни на что не жаловался. От этого легче не становилось, даже наоборот. Я ведь чувствовал, что что-то должно произойти. Чувствовал. Но понять не смог.
С изящных фресок на меня укоризненно смотрела Прекраснейшая, а мне было плевать на неё. В этот момент я её просто ненавидел. Как она могла забрать единственного человека, для которого важно было только моё существование? Я долго смотрел на свою богиню, так долго, что в один момент мне показалась, как невероятно красивая женщина, изображённая на фреске, слегка наклонила голову и улыбнулась мне краешками совершенных губ. И тогда я не выдержал и тихо проговорил, даже не скрывая злости: