Так что никто не будет заходить ко мне в комнату. Да и зачем? Я же даже не «благородие». И для всех слуг я был дома и работал. Единственно, что может меня сдать, так это отсутствие света. Потому я поспешил срезать часть свечей, будто они уже прогорели, ну и поджог остальные.
На воду дышу? Может быть. Однако, лучше продумать как можно больше мелочей. На мелочах часто преступники и «палятся». Надеюсь, что в этом времени своих русских «Шерлоков Холмсов» нет. Из того, что мне получилось выяснить, следователей тут нет вообще.
Кстати, вот еще одно новшество, причем соотносящееся к моему основному роду деятельности. Можно же издать книгу про принципы следственных мероприятий и то, как раскрываются преступления. Уж про это я знаю немало, могу адаптировать и для современности.
*…………*………….*
Петербург
13 декабря 1795 года. 16.20 (Интерлюдия)
— Почему у тебя мокрый парик? — отчитывал лакея Платон Александрович. — Мне противно!
Всесильный фаворит сорвал парик с безмолвного лакея и швырнул его в сторону.
— Фи! Что за волосы? — Платон брезгливо скривился. — Одень быстро парик!
Развернувшись и было дело ускорившись идти в дом, Платон Александрович резко замедлился. Он посчитал, что брат Николай может… нет, он должен, встречать его даже не на крыльце, а спустившись со ступенек. Это же он, Платон, возвысил всех братьев. Они живут так хорошо из-за того, что он любит императрицу и ею любим.
Николай Александрович вышел на крыльцо и так же ждал, когда брат, в последнее время все более заносчивый, подымется на крыльцо. Старший из братьев, Николай, был мозгом в семействе Зубовых. Это он смог пошатнуть с пьедестала Григория Потемкина, отвернуть, казалось бы, несокрушимого хозяина Новороссии, от императрицы. Николай женился на дочери Александра Васильевича Суворова, звезда которого восходила и затмила военные успехи самого Потемкина. И брат, Платошка, должен быть благодарным. Сам-то он натворил бы дел и уже мог оказаться в опале.
Два брата смотрели друг на друга. Платон поедал старшего брата суровым взглядом, а Николай усмехался. Суровость Платона Николаю казалась смешной.
— Ну, проходи уже! Или ждешь, чтобы еще твой брат Валериан на одной ноге пришел оказывать тебе почтение? — сказал Николай.
Вдруг тело Платона резко рвануло вперед, а голова неестественно дернулась назад. Фаворит сделал три шага по инерции, вслед за кинетическим ударом, и смог остаться на ногах. Платон Александрович недоуменно посмотрел себе на живот, но ничего там не увидел. Пуля вошла сзади и осталась в теле фаворита.
— Что? — выкрикивая, Николай рванул к брату.
Ступеньки были скользкими и Николай Александрович поскользнулся. Двое гвардейцев, сопровождающие Платона Зубова, моментально спрыгнули с коней и побежали именно к Николаю, чтобы помочь ему подняться.
Еще один лейб-кирасир непонимающим взглядом смотрел на дом с другой стороны реки Мойки. Он вроде бы слышал звук выстрела, несмотря на то, что рядом проезжала карета, колеса которой сильно стучали по очищенной от снега мостовой.
— Не меня, Платона! — закричал, поднявший голову Николай, направляя кирасир к брату.
Николай Зубов ударился головой о ступеньку и сейчас рассечение на его лбу начинало кровоточить. Но он не обращал внимание на это.
Платон стоял и слезы лились по его щекам. Он молчал, понимал, что в него выстрелили, вдруг пришло осознание, что это все. Даже физическая боль ушла на второй план, уступая жалости к себе. Вдруг, глаза, еще минуту назад всемогущего фаворита, закатились и он рухнул на мостовую. Кирасиры не успели подхватить Платона Александровича, но быстро взяли обмякшего мужчину и понесли в дом.
— Ты! — Николай указал на одного из лейб-кирасир. — Быстро медикуса приведи! Тут в трех домах от моего живет один немец. Вот ему скажешь и быстро в Зимний, всех лейб-медиков вези!
Николай Александрович уже встал и смотрел то на брата, которого в бессознательном состоянии заводили в дом, то на четвертого кирасира.
— Что-то заметил? — поинтересовался Николай Зубов.
— Не уверен, ваше высокопревосходительство, но вон с того дома, с верхнего окна вероятно и был выстрел, — кирасир указал на дом, который располагался параллельно дому Николая Александровича и так же прямо у мостовой, у реки. — Еще там подымался дым, вероятно, от сожженного пороха.
— Быстро скачи к посту, бери солдат и окружайте дом! Всех солдат, что увидишь бери в подчинение и перекройте мосты с Мойки и Фонтанки! — дрожащим голосом отдавал приказы Николай Зубов.
Но и сам старший из братьев Зубовых понимал, что сложно будет прямо сейчас что-то быстро сделать. Наверняка убийца уже сбежал. Он сейчас отправит всех своих слуг на посты на выездах из столицы, чтобы пока никого не пропускали. Но тут все сложно. Гвардейцы, которые находились на постах, могут и не послушать, писать письма для всех постов очень долго. А еще дольше всевозможные согласования таких действий. Но Николай все равно посчитал, что лучше так, чем никак.
Через минуту Николай Александрович уже вбежал в дом, оставив шубу у парадной.
— Жив? — одновременно с открытием дверей выкрикнул старший из Зубовых.
— Дышит, но рана глубокая и кровью сильно истекает! — доложил лейб-кирасир.
— Так остановите кровь! — кричал Николай.
На самом деле один кирасир зажимал рану руками, одежду Платона уже успели разрезать и не снять, но отвернуть от раны. Пуля вошла в спину, чуть ниже лопатки, по позвоночнику. А другой кирасир уже разрезает на лоскуты тюль на ближайшем окне, чтобы этой тканью попробовать перевязать рану.
— Он будет жить? — замогильным голосом, с полными горя и печали глазами, спросил Николай Зубов.
— Не могу знать, ваше высокопревосходительство, — ответил кирасир, меняя расположение рук, через которые продолжала сочиться кровь.
— Что происхо?.. — на лестнице со второго этажа показался Валериан Александрович.
Забыв о том, что вместо одной ноги у него деревяшка, Валериан сделал решительный шаг вперед, потерял равновесие и кубарем покатился с лестницы.
— Господи! За что? — заорал Николай Зубов, подняв голову к потолку.
*………………*………….*
Петербург. Зимний дворец
13 декабря 1795 года. 18.15 (Интерлюдия)
Самодержавная властительница вся Российской империи управляла в своей державой и меняла судьбы своих подданных. Она была той императрицей, которая, вопреки всему, оставалась государыней. Екатерина не имела прав на русский престол, но прочно сидела на нем.
Да, пришлось поработать в первые лет пятнадцать своего правления. Именно те успехи и способствовали упрочнению власти Екатерины Алексеевны, сплочению вокруг нее нужных людей, более чем обласканных поистине царскими дарами. Сколько же земли и людей было отдано фаворитам и другим мужчинам, которые проявляли себя! Куда тут отменять крепостное право, что тогда раздавать⁉
То самое крепостное право, которое в ее правление не только не исчезло, а, напротив, обросло коростой. А ведь она хотела, воистину, хотела быть той, кто отменит крепость. Екатерина внутренне желала резко изменить жизнь русских крестьян, чтобы можно было не врать в письмах к Вольтеру, когда ей приходилось выдумывать про поедание крестьянином каждый день курицы.
Было два момента, когда императрица подводила общество к резким изменениям. Она собрала чуть ли не парламент, пригласила людей обсудить будущее России, а они оказались неспособными принимать судьбоносные решения и тем самым снимать ответственность с Екатерины Алексеевны. Это был первый момент, упущенный.
После государыня решила, что уже достаточно крепка и нету силы, что скинет ее с пьедестала русского абсолютизма. Вот когда она собиралась принимать решения, что были по силам лишь природному царю Петру Великому. Первым же, что собиралась сделать Екатерина, так выйти замуж за Григория Орлова. Такой демарш было не только направлен на поиск женского счастья, но и на проверку степени дозволенности.
Ничего не предвещало, что подобное станет сложным. Однако…
— Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова императрицей никогда не будет! — некогда громогласно заявил Никита Иванович Панин.
Это не был приступ безрассудной храбрости воспитателя Павла и одного из виднейших вельмож своего времени. Панин емко и дерзновенно сформулировал общее мнение многих людей, столпов самодержавия. И вот тогда Екатерина поняла, что ее власть безусловная только пока она не станет на горло элите, благосостояние которой держалось на пользовании земли.
После Панин был отстранен, но так мягко, что и подкопаться было сложно. А, ведь, по сути, Никита Иванович готовил восстановление справедливости, которую связывал с восхождением своего воспитанника Павла Петровича.
Нет, не Петр Великий она, не могла действовать так, как считала нужным. Не могла Екатерина кардинально менять Россию. А после уже и не хотела, находя свое положение приемлемым. Да и ей многое позволялось. Элиты ценили тот застой, в который вошла Россия в последнее десятилетие правления Екатерины Великой. Отсюда фаворитизм, превратившийся в карикатуру. Сильные и решительные Орловы, деятельный Потемкин, были и иные, кто не только согревал постель женщины-самодержцы, но и принимал участие в государственных делах. Были в фаворитах умницы, были дураки, или несоответствующие требованиям императрицы.
А есть Платон Зубов — никчемный, но веселый, какой-то наивный, чуткий. Большой ребенок, собирать разбросанные игрушки за которым Екатерине нравилось. Он и сам был любимой игрушкой стареющей женщины. И вот…
— Государыня… — в спальню к императрице ворвалась близкая подруга Екатерины Алексеевны Марья Саввишна Перекусихина.
— Марыйя Савийшна, я попросил би вас выйти, — на пути камер-юнгфрау встал главный лейб-медик Джон Самюэль Роджерсон.
— Нет, это вы позвольте, сударь! — вскричала подруга императрицы.
Роджерсон знал по какой причине прибыла Перекусихина. Более часа назад во дворец прибыл слуга от Николая Александровича Зубова. Ранен Платон Александрович и ему нужна квалифицированная помощь. При дворце в лейб-медиках были разные специалисты, нашелся и тот, кто более остальных мог помочь в обработке и лечении огнестрельных ранений. Вот его-то и послал лейб-медик Роджерсон, оставшись подле императрицы.