НАЧАЛО ПУТИВадим Инфантьев
Рисунки И. Харкевича
В болгарском городе Русе (Рущуке) на высоком берегу Дуная в Молодежном парке в тени большого дерева стоит бронзовый тринадцатилетний мальчишка и, подняв острый подбородок, смотрит на северный берег Дуная. Это Райчо Николов. Отсюда он сделал первый отчаянный шаг в большую, полную опасностей и героизма жизнь.
…Взгромоздившись на просторный холм, засыпал город Рущук, нацелив в небо острия своих минаретов. Его кривые тесные улицы с каменными заборами излучали в темноту дневной жар и запахи сточных канав.
Позвякивая снаряжением, по темным улицам ходили военные патрули. На всех выходах из города установили заставы, где придирчиво осматривали каждого идущего и едущего.
В самой лучшей комнате рущукского ремесленника хаджи Басила спал турецкий полковник. Он поселился здесь неделю назад, был прям, тощ и высок, и если бы вместо фески он носил остроконечный колпак, то походил бы на ходячий минарет. Хозяин с хозяйкой дома теперь ютились в дальней угловой комнатушке. Внизу, в полуподвале спала прислуга и ученики. Не спал только тринадцатилетний ученик Райчо Николов.
Сегодня днем часовой у ворот не выпустил хозяина со двора. Офицер, состоящий при полковнике, к которому обратился хозяин, отрицательно мотал головой. А хаджи Васил доказывал, что ему нужно по делу, иначе он разорится. Офицер разрешил послать кого-нибудь из учеников и показал на Райчо.
Хозяин велел Николову отнести корзину с товаром и записку на Торговую улицу к хаджи Стояну, порылся в кошельке, высыпал в ладонь Райчо несколько монет и велел на обратном пути зайти к дяде Сотиру, купить бутылочку ракии.
Обычно несколько раз в неделю, после того, как закроются лавки, к дяде Василу приходили гости. Хозяин заставлял Райчо прислуживать: почистить туфли гостям, еще сбегать за ракией. Райчо слышал их разговоры и уже знал, что Дед Иван (так звали тогда в Болгарии русских и Россию) начал войну с турками, что адмирал Нахимов в щепы разбил турецкий флот у Синопа и что скоро дедо Иван начнет гнать турок из Болгарии. Русские осадили турецкую крепость в Силистре, что ниже Рущука по Дунаю.
Но Дед Иван все не приходил. Турки же стали еще злее и на базарной площади повесили двух болгар, объявив их шпионами.
Хаджи Петр доказывал, что русских не одолеть, что даже Наполеон, хоть и всех побеждал и взял русскую столицу Москву, но взял ее себе на погибель. Потом с остатками своей гвардии едва унес ноги из России.
Ни одного русского Райчо в глаза не видал, знал о них из рассказов домашних и особенно от бабы Бялы. Она жила на окраине Райковци на склоне горы. Она особенно стала ласковой к Райчо после того, как умерла его мать.
Баба Бяла грела похлебку и, глядя в огонь своими прозрачными глазами, рассказывала, что русские почти такие же, как и болгары, и языки у них схожи, и вера у них одна… Иногда, задумавшись, подперев сухим кулачком морщинистую щеку, она пела старую песню жен мастеровых, угнанных турками на строительство дунайской крепости у Силистры:
Ой ви вази, дюлгери,
Като в Силистра идете,
Кагато си крепости строите,
Руси в Силистра да дойдат…
Но русские в Силистру не пришли.
…С тяжелой корзиной на голове, погружая босые ступни в горячую уличную пыль, Райчо прошел почти через весь город. Жарко пекло солнце, во рту пересохло, хотелось пить, и Райчо мечтал о том, как, отдав ношу, он побежит к Дунаю. Ведь дом хаджи Стояна недалеко от берега.
Хаджи Стоян придирчиво пересчитал содержимое корзины. Райчо объяснил, что хозяина не пускают со двора, у него поселился важный полковник.
Довольный тем, что никакой ноши хаджи Стоян не дал и даже корзину оставил у себя, Райчо выскочил на улицу, свернул в узкий переулок, на ходу стащил с себя рубашку. Но, выбежав из переулка в рощу, остановился, пораженный зрелищем.
Два турецких конника, держа лошадей, громко ругались с солдатом, показывая то на потные бока лошадей, то на сверкающий за деревьями Дунай. А солдат в ответ грозил ружьем. Откуда-то появился офицер, и кавалеристы понуро ушли, ведя за собою потных коней. Офицер погрозил кулаком солдату и пошел дальше, придерживая рукой саблю.
Райчо свернул в сторону и побежал к берегу. И когда уже был слышен плеск волн, возле головы с шипением пролетел камень и ударился о дерево, отбив кусок коры. Райчо увидел прячущегося за деревом солдата. Тот выдирал из земли следующий камень. Райчо бросился наутек, и камень с треском вонзился в соседний куст. Отдышавшись, Райчо подумал: с чего это так обозлились турки, как в собаку камнями швыряют, даже не окликнув?
В подвале дяди Сотира было прохладно и темно так, что Райчо с полминуты не мог ничего разглядеть. Потом высыпал на прилавок деньги и рассказал, как в него швырялся камнями часовой и как другой часовой не пустил к воде конных турок.
— Моли бога, что голова цела. Нашел куда соваться, — раздалось из угла.
Райчо только сейчас разглядел в полумраке сидящего в углу на каменном приступке бородатого и лохматого человека. Обмотки на его ногах были густо запудрены пылью. Рядом лежала потрепанная котомка и суковатая палка. Человек блеснул глазами и прогудел:
— Сейчас ящерица к берегу не проберется, не то что человек. За каждым кустом солдат, как кол, торчит.
— Ты побольше болтай, и сам на кол угодишь, — прошипел Сотир.
— Чего «болтай»? Весь город знает. Две или три орды Омер-паши, что по обоим берегам Лома лагерем стоят, не иголка. И дураку ясно, что собираются на Деда Ивана ночью напасть и всех перерезать. Вот и стерегут берег, чтоб никто русским сигнала не подал.
Сотир стукнул кулаком по прилавку так, что подпрыгнули склянки, и прошипел:
— Цыц, пьяный болтун. Выпил и проваливай с богом. Услышат — и мне головы не сносить. И как тебя в город пустили?!
— В город-то пускают, а вот выпустят навряд ли. Потом выпустят, когда тайно через Дунай переправятся.
«Так вот почему хаджи Васила не пускают со двора, — подумал Райчо, идя по улице. — Позавчера у полковника было много офицеров, долго совещались. Потом ужинали, и сам хозяин им прислуживал. Вот турки и боятся, как бы кто чего секретного не услышал».
На полпути к дому Райчо не утерпел и знакомыми переулками бросился за город.
Внизу в узкой долине блестела река Рущукский Лом. По обоим берегам белели шатры, развевались знамена и поблескивали стоящие рядами пушки, копошилось много-много солдат — целый город, а не лагерь.
…И вот сейчас ночью Райчо не мог заснуть, тревожные мысли отгоняли сон.
Может, турки уже плывут через Дунай, а русские ничего не знают, спят и бормочут во сне, как сейчас Пенчо. Может, выскочить на берег и крикнуть так, чтоб русские услышали? Услышат ли? А турки сразу схватят, будут бить до смерти… А может, написать записку, вложить в бутылку и тихонько бросить в Дунай? А вдруг ее прибьет обратно к берегу и турки прочитают? Ведь бутылки плывут не туда, куда надо, а куда их несет течением и ветром. Только человек может плыть, куда захочет. От этой мысли Райчо даже сел в постели. Купаясь в Дунае с ребятами, он доплывал до острова Родоман и обратно. Но после била такая дрожь, что казалось, зубы сами выскочат изо рта. Переплыть Дунай не хватит сил даже у самого большого взрослого… И тут Райчо вспомнил, как его дружок Перван учился плавать, привязав к поясу две кратунки, пустые высушенные тыквы с пробками. А этих кратунок сейчас здесь полным-полно. Одни с фасолью, другие с перцем… Сам еще не понимая, на что решиться, Райчо встал, осторожно, чтоб не наступить на спящих, добрался до стены и нащупал несколько пустых оплетенных кратунок. Взяв их, Райчо вернулся на место, пропустил кожаный каиш — ремень в веревочные петли кратунок, связал одежду в узел и осторожно приоткрыл дверь. Во дворе было темно. Большая лохматая тень шевельнулась, лязгнула цепью. Это пес Перун. Он узнал своего и снова улегся, лениво хлопнув несколько раз по земле хвостом. Из-за ворот донесся скрип песка под подошвами часового.
На берегу Дуная маячило двое стражников, их разделял заболоченный и заросший ручей — стык участков охраны. В воздухе висел вязкий комариный звон. Стражники непрерывно обмахивались ветками, ругались, что нельзя курить, и гадали, скоро ли смена… А между ними, погрузившись в тину, как крокодил, лежал болгарский мальчишка, сдерживая судорожный лязг зубов.
Наконец один стражник догадался, что они стоят на самом комарином месте. Солдаты разошлись, и еще долго был слышен скрип их подошв.
Ил в ручье был теплым от дневной жары, и вода Дуная показалась холодной. Течение подхватило тощее тело мальчишки, закрутило и понесло. Оказалось, что Райчо слишком близко привязал кратунки к каишу, и они поднимали над водою зад, а голову стремились утопить. Набухший и облепленный грязью узел одежды тянул вниз, грести одной рукой было трудно. Оглянувшись назад, Райчо увидел редкие огоньки Рущука, они приближались, Дунай тащил мальчишку обратно к берегу. Узел с одеждой вырвался из пальцев, Райчо попытался нырнуть за ним, но от этого кратунки сдвинулись еще ниже.
Широкой косматой громадой надвигался остров Родоман. Большие коряги, покачиваясь, нацеливали на Райчо свои черные рога. Уцепившись одной рукой за ветвь, Райчо стал подтягивать выше каиш и замер. От Рущука донесся плеск весел. Райчо укрылся под корягой, погрузившись в воду по ноздри. Из темноты показалась лодка, она шла на Райчо, в ней маячили фигуры и блеснули штыки. Но лодка подошла к берегу в стороне, донесся оклик часового, ответ и сдержанный разговор. Прислушиваясь к турецкому говору, Райчо стал пробираться к оконечности острова. Часовые, занятые сменой, меньше следили за рекой.
Дальнейшее Райчо помнил слабо. Маячили не то огоньки, не то звезды у горизонта. Перед глазами все чаще и чаще стали вспыхивать, кружиться и рассыпаться радужные пя