Он все-таки забеспокоился, отправил на дорогу заставу. Но разведка можайского князя без труда заметила ее. Мятежники набрали в ближайших деревнях саней, в них улеглись по два воина, накрылись рогожками, третий изображал возницу. Стража беспечно наблюдала, как к ней приближается крестьянский обоз. Из саней посыпались люди, скрутили дозорных, вскочили в седла и помчались к монастырю. Василий Васильевич увидел их, когда было уже поздно. С ним было слишком мало приближенных, и доблести они не проявили. Встать с оружием и заслонить собой великого князя не счел нужным никто, они разбегались. Встать с крестом игумен Досифей тоже не удосужился, он был заодно с заговорщиками. Государь заметался, но на конюшне даже не нашлось оседланных лошадей.
Наверное, единственный раз в жизни Василия II покинуло самообладание. Всего три месяца назад народ славил и чествовал его, и вдруг он очутился в одиночестве, в окружении врагов… Он заперся в храме Св. Троицы. Узнал голос Ивана Можайского. Взмолился, чтобы его не трогали, позволили здесь же постричься в монахи. А Иван даже в такой ситуации не удержался от подлости. Ему не хотелось затевать скандал в обители, ломать двери, и он взялся уговаривать, что государю ничего не грозит: дескать, переворот фиктивный, его разыграли только для того, чтобы перехитрить татар, уменьшить сумму выкупа. Государь с иконой Божьей Матери вышел, и Иван ускользнул в сторону. Подал знак своему боярину, тот объявил: «Ты пленник великого князя Дмитрия Юрьевича». Василия усадили в простые сани, его бояр заковали в кандалы, а слуг ограбили донага и выгнали вон. Победители, поливая свои жертвы бранью и насмешками, тронулись в Москву.
В суматохе все забыли про детей государя. Но верные слуги у него все-таки были. Сражаться не отважились, зато ребятишек спрятали в укромном месте. Иван и Юрий в страхе просидели до темноты. Лишь ночью их вывезли из монастыря. «Дядькой» (воспитателем) княжичей, служил Иван Ряполовский из обедневших стародубских князей. Детей доставили в его вотчину, село Боярово под Юрьевом. Ряполовский исполнил свой долг, позвал братьев Семена и Юрия, вооружил дворню. Но Боярово было чересчур ненадежным убежищем. Мальчиков повезли в Муром, под защиту воеводы Василия Оболенского.
А пока княжичи и их опекуны колесили по зимним дорогам, в Москве разворачивалась трагедия. Шемяка потребовал от двоюродного брата предъявить подлинный договор с Улу-Мухаммедом. Обыскали покои государя и обнаружили документ – или подбросили поддельный. Собрали на судилище удельных князей, бояр, прибыли представители Бориса Тверского. Зачитали найденный договор (или фальшивку), будоража присутствующих: вон какую массу денег предстоит отвалить татарам! Выложили обвинения Василию. Первое состояло в том, что он слишком «любит» татар, отдал в кормления города и волости. Второе – осыпает неверных «серебром и золотом христианским». Третье – изнуряет народ податями. Четвертое – ослепил Василия Косого.
Кстати, Косой был еще жив. Но ему не возвратили ни былого положения, ни его владений. Пострадавший бунтовщик вообще не появился при дворе Шемяки. Младшему брату не требовался старший. По сути, он оставил Косого на положении заключенного, держал под охраной, разве что смягчил режим содержания. Ослепление в полной мере устраивало Шемяку, расчистило дорогу ему самому. Однако на суде не забыл вспомнить, как обошелся государь с его братом, поскорбеть и пожалеть.
Шемяка и многие бояре настаивали, что Василия II надо предать смерти. Против выступил Иван Можайский. Он опасался, если у партнера не будет противовеса, то союзник станет ему не нужен и он отбросит достигнутые договоренности. Иное дело – ловить рыбку в мутной воде. Можайский князь предостерегал, что казнь великого князя может возмутить народ, и предлагал освободить его, дать удел. Шемяка два дня провел в раздумьях. Совет об уделе он отмел – это уже проходили. Умертвить? Тут-то и сказался прокол его подручных, упустивших детей Василия. Если убить отца, кто-нибудь провозгласит государем сынишку. Под его знамена кинутся все недовольные или желающие руководить при ребенке…
Нет, до поры до времени лучше было сохранить узнику жизнь, но обезвредить. Пускай станет заложником, но не сможет выступить соперником. Для такого решения как нельзя лучше подходила древняя византийская казнь… Приговор вынесли от имени трех князей, Дмитрия Юрьевича, Ивана Можайского и Бориса Тверского – ослепить. В ночь на 17 февраля в доме Шемяки Василия Васильевича повалили на пол, придавили грудь доской, и конюх Берестень ножом выколол ему глаза. Великий князь сопротивлялся, дергался, ему изрезали все лицо и оставили валяться «яко мертва»…
Таким образом, начало Третьего Рима предварило события, которым суждено будет случиться еще не скоро, через четыре с лишним столетия. Изменники государю объявили изменником государя. А народ смолчал. Смолчал из собственных шкурных интересов. Одним хотелось платить поменьше, другим урвать побольше. Изуродованного Василия Васильевича и его жену Шемяка отправил в заточение в Углич. Решил, что там-то, в его гнезде, пленники будут под жестким надзором. Но Софью Витовтовну он побаивался даже сильнее, чем Василия. Ее сослали отдельно от сына в Галич, а потом перевели еще дальше, в Чухлому.
20 февраля Шемяка торжественно взошел на великое княжение, специально подгадал к Масленице, устроил празднества для простонародья – пей, гуляй! Кто скажет, что новый государь хуже старого? Но дармовыми угощениями и подачками прельстились далеко не все. Шурин Василия II Василий Боровский отказался служить Дмитрию, уехал в Литву. Туда же отправился князь Семен Оболенский. Король Казимир не испытывал симпатий к низложенному великому князю, но поддержать раздоры у соседей было полезно. Он ласково принял эмигрантов, не поскупился на земли – выделил им Брянск, Гомель, Стародуб. В самой Москве отрекся от присяги сын боярский Федор Басенок. Шемяка велел заковать его «в железа тяжкие», но Федор сагитировал стражников и подался с ними за границу, к Василию Боровскому.
А в Муроме засели Ряполовские и Василий Оболенский с государевыми сыновьями. Новое правительство было в состоянии послать войска и взять Муром. Но понимало, что рать спугнет опекунов и княжичей, они могут удрать в Казань. А как отреагирует Улу-Мухаммед? Василий II был его вассалом, хан ждал от него выкупа и дани… Шемяка задумал выманить детей без боя, обратился к рязанскому епископу Ионе. Обещал, что сделает его митрополитом, если он доставит в Москву Ивана и Юрия Васильевичей.
Однако Иона был честным и искренним служителем Бога, на посулы не поддался, взялся выяснять: с какой целью Шемяке требуются княжичи? Тот крутился – дескать, надо избежать усобицы, татарских нашествий. Епископ указывал, что для примирения новый государь должен пойти на уступки. Шемяке пришлось дать клятву, что он не причинит детям вреда, а их отца освободит, даст ему удел, вот и поселятся всей семьей. Лишь после этого Иона согласился взять на себя поручение, отправился в Муром.
Ряполовские с Оболенским тоже пребывали в неопределенном положении. Детишек спасли, но ведь было ясно, что держаться одним городом против всей страны бессмысленно. Ехать к хану? Это означало навести на Русь татар, будут гореть города и села, люди проклянут таких борцов за справедливость. Впрочем, и заступничество Улу-Мухаммеда никто не мог гарантировать. Если Шемяка подтвердит обязательства выплатить деньги, да еще и увеличит сумму, хан переориентируется на него, а княжичей выдаст. Приезд Ионы открывал хоть какой-то выход из тупика. Конечно, верить обещаниям Шемяки было трудно. Опекуны потребовали, чтобы епископ принял мальчиков под свою личную ответственность.
В городском соборе он совершил особый обряд, взял Ивана и Юрия «под епитрахиль». Вместе с Ряполовскими повез княжичей в Переславль, где находился новый великий князь. Он облобызал племянников, изобразил слезы умиления, чествовал гостей пирами. Бояре присягнули служить ему. Подразумевалось, что раздоры кончились. А на третий день посреди пирушек любвеобильный дядюшка распорядился отослать детей к отцу в Углич. Но они не должны были встретиться. Шемяка отдал тайный приказ по дороге утопить их «в реце Волзе, в мехи зашивши». Хотя он явно недооценил Иону. Епископ заподозрил неладное, вызвался провожать княжичей. Убийство пришлось отменить. Но клятвы отпустить узников и предоставить удел великий князь предпочел забыть. Сыновья всего лишь попали в заключение вместе с родителями.
И все-таки узурпатору не суждено было почить на лаврах. Способствовал этому он сам. Слишком спешил обогатиться, а способ нашел простейший – притягивать к суду и разорять зажиточных хозяев. Не зря Шемякин суд вошел в поговорку. Кроме того, новый государь велел собирать московские деньги и перечеканивать, а при этом жульничал, уменьшил вес серебра в монетах. Подчиненные не уступали князю: раз уж повезло, дорвались до власти, как руки не погреть? Подати не уменьшились. Суммы, предназначенные для выплат татарам, собирались теперь для Шемяки, а чиновники старались и для себя. Но и многие участники заговора очутились у разбитого корыта. Татарских наместников из городов и волостей выпроводили, а освободившиеся места все равно не достались прежним владельцам, их расхватали угличские и галичские бояре.
Шемяка по-прежнему дорожил союзом с внуками Кирдяпы, расплатился с ними обещанными Суздалем, Нижним Новгородом, Городцом, Вяткой. Князья-бродяги, впервые в жизни получив собственное княжество, принялись перекраивать его по-своему. Отбирали вотчины, принадлежавшие москвичам, хозяев выгоняли вон. Повыгоняли и московских чиновников, вознамерились править совершенно независимо. Шемяка безалаберно махнул рукой на отделение восточных областей, считал, что дружба с Кирдяпичами важнее. Постарался укрепить дружбу и с Новгородом, отправил туда «поклонщиков». Они поклонились республике не только спинами, но и возвращением всех «вольностей», от которых ее заставили отказаться московские государи. Новгородцам подобный поклон понравился, избрали Шемяку своим князем.