становить целую систему географических названий, употребление которых вошло в такую силу, что было известно и при дворе византийском (где, как мы сказали, о варягах нет и помину до XI века). А чтоб они когда-либо проходили из Балтики в Днепр на собственных кораблях, о том не может быть и речи[46].
В каком виде дошли до нас названия порогов?
В значительно искаженном. В чем убеждает и сравнение с другими географическими названиями у Константина, также нередко искаженными. И замечательно, что там, где Константину приходится упоминать о каких-либо географических названиях два или три раза, иногда во всех этих случаях являются варианты. Например, племена, платившие дань Руси, в одном месте названы кривитены и ленцанины; в другом – кривичи, сервы, вервяны, друнгувиты; в третьем – ультины, дервленины, ленценины. Так как имена порогов он упоминает только один раз, то мы не имеем никакой возможности проверить их и установить сколько-нибудь определенное чтение; а с позднейшими именами порогов слова обеих параллелей расходятся так далеко (за исключением Ненасытецкого), что и с этой стороны почти так же нет помощи. Что имена искажены, лучше всего свидетельствуют славянские названия: три из них (Неясыть, Островунипраг и отчасти Вульнипраг) еще могут быть понятны; три других (Есупи, Геландри и Веруци) делаются понятными только вследствие приложенных переводов; а один (Напрези) остается совершенно темным, несмотря на греческий перевод. Точно так же одно из русских названий (Леанти) не поддается никакому словопроизводству. Впрочем, об ошибках Константина в описании порогов никто не сомневался даже и между норманистами. Да можно ли требовать от византийского императора, чтобы он верно описал пороги в X в., когда их неверно описал, например, Боплан в XVII веке, лично их видевший? Итак, данные в этом отношении слишком неточны, чтобы делать из них точные выводы, и, однако, норманисты их делают.
Во-первых, они задались тем положением, что так называемые русские названия не суть варианты славянских, а их переводы, хотя Константин нигде о том не говорит и просто предлагает перевод после каждого славянского названия. Во-вторых, он называет русскими пять порогов, а норманисты прибавляют к ним и остальные два (Есупи и Геландри). О первом из них, Есупи, Константин говорит, что он по-русски и по-славянски значит «не спи». Кажется, ясно, что это славянское слово или, по крайней мере, славянское осмысление, и его, однако, достаточно для доказательства, что и русские названия суть только славянские; ибо где же в двух разных языках можно найти две тождественные глагольные формы, да еще такие формы, как повелительное наклонение? Однако норманисты и тут ухитрились: с помощью разных германских наречий они сочинили повелительное наклонение с двойным отрицанием, ne suef-e (что будет значить: «Нет! Не спи!»), и пустили его в параллель со славянским глаголом. Не говоря уже о такой вопиющей натяжке, мы думаем, что тут и самое славянское слово неверно. Ибо сколько мы ни искали аналоги в славяно-русском языке этому названию, однако не нашли. Укажите в нашем языке хотя одно географическое название в повелительном наклонении и притом в таком простом однословном виде. В летописях, и то не ранее XIII века, мы находим некоторые прозвища, впрочем, не топографические, а личные, происшедшие из повелительного наклонения в соединении с другим словом, например, Молибоговичи, Держикрай Володиславич. А для такой формы, как Неспи, решительно не видим аналогии, и, что ни говорите, такое название совершенно не в духе русского языка (на эту странность уже указал отчасти г-н Юргевич (Зап. Од. Об. И. и Д. VI). От XVI века название этого порога дошло до нас в форме Будило («Книга Большого Чертежа»). Такая форма нам понятна и совершенно гармонирует с летописными Твердило, Нездило и т. п. Мы делаем предположение: может быть, объяснение названия или осмысление его Константин принял за самое название?
Второе имя, не имеющее параллели, – это Геландри. Норманисты подыскали ему близкое созвучие в исландском языке, giallandi и giallandri («звенящий»). Но, как нарочно, Константин не говорит, что это название русское; а просто замечает, что по-славянски оно означает «шум порога» (ηχοσ φραγμου). Во всех других случаях он русское название предваряет словом по-русски; перевод же греческий везде ставит вслед за славянским названием. На этом основании антинорманисты отличают его к так называемым славянским названиям. Во всяком случае, мы имеем право считать его, как и Есупи, названием общим, то есть славянорусским, и искать ему объяснение в славяно-русском языке. Уже г-н Костомаров во время спора с г-ном Погодиным сделал предложение: не скрывается ли в этом название корень гул? Мы думаем, что это сближение довольно удачное; а потому еще в первой статье предложили название Гуландарь или Гуландря. Если русскому человеку придется назвать предмет, издающий гул, то он, по всей вероятности, скажет или Гудило, или Гуландря[47].
Относительно параллельных названий норманисты, как сказано, задались положением, что русские названия представляют собой переводом славянских, и по этому поводу прибегают ко всевозможным натяжкам. Русское Улворси стоит против славянского Островунипраг. Но что, кажется, общего между ул и остров? Однако они усиливаются доказать, что эти слова однозначащие; только нужно сделать маленькое изменение: ул обратим в хольм. Holm в скандинавских наречиях значит «остров», a fors – «водопад»; следовательно, получим holm-fors, что и будет соответствовать порогу Островуну. Такое произвольное превращение нисколько не оправдывается теми соображениями, что хо в греческом может обратиться в у, а м пред β пропасть. Мало ли что может быть, однако не всегда бывает, и особенно это можно сказать о собственных именах. Если чуждые имена переходят в народное употребление, то народ более или менее переработает их сообразно с правилами своей фонетики; но образованный человек записывает иноземное название приблизительно так, как его слышит; он мог ослышаться, смешать иноземное слово со своим, если оно близко, и, наконец, просто ошибиться; но такая искусственная переделка, как холм в ул, невероятна. У Константина мы встречаем название славянского племени Ούλτινοι и узнаем в них угличей; но если, по примеру норманистов, вместо ул предложить холм, то получим холмичи, небывалый у нас народ. В первой статье своей, для объяснения Ульворси и Улборси, между прочим мы предложили вместо ул читать вулн; что нам кажется ближе к истине, чемholm. Тогда в греческой передаче здесь пропало только начальное в; а н пропало уже в самом русском выговоре, то есть вместо Вулнбор говорилось Вулбор или Вулборс; что согласно с духом русской фонетики. (Так, в «Слове о полку Игореве» пестворец вместо песнтворец.) Первоначальная полная форма его, вероятно, была Вулнибор или Вулниборс. В таком случае это слово надобно поставить в параллель со славянским Вулнипраг (а впоследствии оба они обратились в Вулнег)[48].
Подобную перестановку мы можем предложить на том основании, что у Константина Багрянородного параллель не везде верно проведена. В том особенно убеждает нас русское Струвун, которое стоит против славянского Напрези; а последнее будто значит малый порог. Это Напрези, как мы сказали, остается для нас совершенно непонятным, хотя оно названо славянским и представлен его перевод. Как ни усиливались норманисты Струвун превратить в искусственно составленное слово Strondbun, однако они сами сознаются, что это толкование натянуто. По нашему мнению, Струвун поставлен не на месте; вероятно, это не более как другая форма Островун; следовало сказать по-русски Струвун, по-славянски Островун-порог. Г-н Погодин возражает, что это просто созвучие. В таком случае Вручий и Овруч будет тоже созвучие? Итак, не нужно сочинять никакого holmfors, когда для Островуна есть весьма близкий ему вариант Струвун[49].
Против Вулнипраг у Константина стоит Варуфорос. Норманисты предлагают сделать из него Барфорс, так как bar на исландском языке значит «волна» (греческое β читают то в, то б, смотря по своим натяжкам, а вторую часть имени fors они находят и в Ульворси, и в Варуфорос. Но почему же Константин их различил, если б это были holmfors и barfors. Тогда как он одинаково пишет второе слово в Острувун-праг и Вулни-праг). Почему же греческое φορος должно непременно означать скандинавское fors? Г-н Юргевич указал на существование в венгерском языке слова forras, означающего водяной вал. А угры и русские долго жили в соседстве друг с другом на берегах порожистых рек Южной России, и нисколько не удивительно, если подобное слово употреблялось теми и другими. Наконец, не только близкую к русскому форос, но и тождественную с ним форму мы можем указать в греко-латинским phoros, употреблявшемся в смысле проток, пролив, брод и пр.; оно встречается в сложном имени Bosphoros (Бычий брод, Воловий переезд и т. п.). Это слово, особенно в его форме poros, довольно близко к нашему порог (мн. ч. порози). В русском языке и теперь есть довольно слов, очень близких к греческим; а в IX и X веках несомненно было еще более. Форма форос могла также существовать и помимо слова порог и потом угаснуть в русском языке, как угасли многие старые формы[50]. Итак, форму второй половины названия оставляем вопросом; но первую, вар, мы можем принять в ее буквальном смысле, то есть варение, жар (варно – жарко в Новгородской IV летописи под 1378 годом). В таком случае Варуфорос означает Варовой порог и будет соответствовать не Вулнипраг, а другому славянскому названию, также происходящему от врети или варити,