Начало Руси — страница notes из 31

1

При подготовке книги Д.И. Иловайского издательство посчитало возможным сохранить стилистику, орфографию и оформление основного текста и примечаний первого издания.

2

Насколько сильна отрицательная (то есть антискандинавская) сторона исследований г-на Гедеонова, можно заключить из того, что главные представители скандинавской школы (гг. Погодин и Куник) отдали ему полную справедливость и отступились от некоторых своих доказательств. Но положительная сторона (именно Хазарский каганат в Киеве и пришествие князей с Балтийского поморья), конечно, не найдет себе подтверждения.

3

Только скептическая школа Каченовского заподозрила несостоятельность всего этого сказания, но говорила о том мимоходом, без связи с другими данными, не развивая ничего до конечных выводов и подчас просто увлекаясь своими отрицаниями. Тем не менее школа эта далеко не заслуживает того сурового приговора, который над ней произносили. Некоторые мысли, высказанные ею о русской летописи, нашли себе оправдание в позднейших исследованиях.

4

Кроме Фотия, имеем и другое современное свидетельство о первом появлении руси под Царьградом. Никита Пафлагонянин в своем жизнеописании патриарха Игнатия упоминает о свирепствах скифского народа рось в окрестностях Царьграда, также без всякого намека на скандинавское происхождение.

5

Варуфорос не означает ли Вар-порог? В таком случае против славянского Веруци следовало бы поставить русское Варуфорос (а не Леанти), как происходящий от того же корна врети, варити. Геландри, по объяснению Константина, значит «шум порога»; отсюда мы делаем предположение: не скрывается ли тут слово гуль? Форма Гуландарь или Гуландра весьма возможна в русском языке. Нисколько не настаиваем на своих словопроизводствах в этом случае и делаем их только для того, чтобы показать возможность объяснить некоторые непонятные имена из славянских корней. Может быть, кто-нибудь со временем доберется до их смысла. А возможно, и то, что их смысл для нас навсегда потерян вследствие большого искажения. Например, если бы не другие соображения, то филологически невозможно в Телюца узнать Любеч. Точно так же филологически нельзя доказать, что Напрези означает малый порог. Напомним еще ряд собственных имен, доселе не разъясненных: Могуты, Татраны, Шельбиры, Топчакы, Ревугы и Ольберы («Слово о полку Игореве»). Чтоб отделаться от них, их объявили нерусскими; но вполне ли это верно? Наше предположение о возможности видоизменения тех же слов или о замене их другими (не выходя из пределов того же языка) подтверждается позднейшими названиями Днепровских порогов. Многие ли из них сохранились от времен Константина хоть до XVI века, то есть до «Книги Большого Чертежа»? Мы находим в ней, собственно, одно тождественное с прежним название: Ненасытец (Неясыть IX века). Потом следует Звонец, соответствующий Константинову переводу против слова Геландри: «шум порога». Далее Вулнег, который может напоминать Вулнипраг. Вот и все. Остальные (Кодак, Сурской, Лоханной, Стрельчей, Княгинин, Воронова, Будило, Бальный, Лычна, Таволжаной) не похожи на имена, приведенные Константином. Только Будило напоминает «Не спи», но напоминает своим смыслом, а не буквой. Он же наводит на мысль о том, как иногда своеобразно могут видоизменяться названия. (Так вместо Гуландри мог явиться Звонец.) Конечно, крупные географические имена сохраняются гораздо тверже, но такие мелкие, как имена длинного ряда порогов, неизбежно должны были варьироваться. Сравним названия порогов XVI века с их настоящими названиями. Большею частью они сохранились, но с другими окончаниями, и притом иногда совсем не на тех местах; есть и названия совсем новые.

Упомянем мимоходом о попытке объяснить все русские названия порогов у Константина Багрянородного и почти все личные имена той эпохи из языка венгерского (Зап. Одес. Общ. И. и Д. Т. VI). Это показывает, какое обширное поле для догадок представляют означенные названия. Действительно, имена порогов – самое темное место в целом варяжском вопросе. Можно предложить еще следующую догадку: несколько непонятных имен не есть ли это остаток названий из более древней эпохи, то есть из эпохи скифской?

6

Вероятное решение этого частного вопроса предложено много ниже; после исследования о народности болгар я пришел к заключению, что славянские названия порогов принадлежат наречию славяно-болгарскому.

7

Выписываем эти имена буквально, то есть не изменяя и тех, которые стоят в родительном падеже мужского или женского рода. В договоре Олега: Карлы, Инегельд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Рюар, Актеву, Труан, Лидульфост, Стемид. В договоре Игоря: Ивор, Вуефаст, Святославль, Искусеви Ольги, Слуды, Улеб Володиславль, Каницар Передславин, Шихберн, Сфандр жены Улебле, Прастен, Турдуви, Либнар, Фастов, Грим, Сфирьков, Прастен, Акун, Кары Тудков, Каршев, Турдов, Егриевлисков, Войков Истр, Аминодов, Бернов, Явтяг Гунарев, Шибрид Алдан, Кол-Клеков, Стегтиетонов, Сфирка, Алвад Гудов, Фудри Туадов, Мутур Оутин, купец Адун, Адулб, Иггивад, Олеб Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Турбид, Фурстен, Бруны, Роалд, Гунастр, Фрастен, Игельд, Турберн, Моны, Свен, Стир, Алдан, Тилена, Пубьинксарь, Вузлев, Синко Борич.

8

Прошу покорнейше обратить внимание на эти последние слова, особенно на форму Тыр. Она дает нам ключ к уразумению названий рек Истра и Тыра, или Тора. Корень у обоих тот же, и это еще очевиднее, если обратить внимание на то, что греческое слово Tyras в латинской передаче является Dana-ister или Dana-ster наш Днестр. Напомним также наши реки Стырь на Волыни и Истру Московской губернии и древнеславянского бога – Стыря или Стрибога. Как Истр было имя и реки и лица, так точно и Дунай. Боярин Дунай встречается на Волыни в XIII веке.

9

Оскол мог иметь ту же полную форму на ольд, то есть Осколод или Аскольд, подобно тому как теперь река Яцольда. Да и самая Яцольда или Ясельда, если взять в расчет белорусское произношение, может оказаться видоизменением Окольды или Аскольды.

10

Миклошич в своем сочинении: «Die Bildung der Orstnamen aus Personennamen im Slavischen» (Wien, 1864) по примеру Куника отрицает существование имени Блуд у славян, хотя кроме руси оно было и у чехов (см. о том Микуцкого «Замеч. о Лето-Славянском языке», в Записк. Георг. Общ. по отд. Этнографии I. 607). Имя посла Лидульфост, может быть, есть испорченное Людогост. На существование последнего имени указывает новгородская улица Людгоща.

О том, что Грим действительно было славянское имя, ниже доказывается именами: княжны Гримиславы, Гримка и фамилией Гримайло. Относительно Борич ниже я указываю, что надобно читать бирич, то есть название должности.

11

Названия отдельных предметов могут иногда вводить в такое же заблуждение, как и названия народов. Например: чего проще, как Корсунские врата Новгородской Софии производить из города Корсуна? К названию присоединялись и другие обстоятельства: завоевание Корсуна Владимиром Святым и вывоз оттуда русскими некоторых художественных произведений. Действительно, и в древней, и в новой России эти врата производили из Корсуна, пока точные исследования Аделунга не убедили в том, что они не греческой, а западной, или латинской, работы.

12

Сведения свои о руссах Лиутпранд почерпнул у византийцев, и его название их нордманами есть просто перевод византийского понятия о руси как о народе северном и даже надсеверном, или «гиперборейском». Например, Никита Хониат выражается о руси так: «Которых называют и скифами гиперборейскими» (168. Бон. изд.).

13

Варяги на собственных кораблях ходили не далее Ладоги, то есть Нижнего Волхова. На это указывает целый ряд фактов. Кроме торговых договоров Новгорода с Готландом о том свидетельствуют нападения шведов в 1164 и в 1317 годах (см. Новгородские летописи).

14

Уже покойный Артемьев в своей диссертации «Имели ли влияние варяги на славян?» (Казань, 1845) основательно доказал несправедливость байеро-шлецеровской школы, полагавшей, что варяги принесли цивилизацию в Россию; тогда как они сами были менее образованны, чем Киевская Русь.

15

Обращаем внимание читателя на эту грамматическую неверность: Киев – мать, а не отец-город (на что указал и г-н Бессонов в примечаниях к его изданию белорусских песен). Народ не мог выразиться таким образом: он говорит «матушка Москва», «батюшка Питер», а не наоборот. Очевидно, это название не народное, а книжное, заимствованное от греков, то есть буквальный перевод слова μητροπολις. Византийские писатели прямо называют этим именем Киев. Например, у Киннама (236-я с. Боннского издания): «μητροπολις τω εύνει τοντω». Что под именем Руси разумелась в древний период преимущественно Киевская земля даже и у других южнорусских славян, весьма наглядный пример представляют известные слова Владимира Галицкого о киевском боярине Петре: «Поеха муж русский объимав вся волости».

16

Начальную хронологию Нестора сами норманисты находят ошибочною; а именно на это указывал прежде Круг и в наше время г-н Куник.

17

Для примера укажем на происхождение Переяславля, который будто основан на месте известного единоборства при Владимире Святом. Это не более как неудачная попытка осмыслить название города, вроде мифа о Кие, основателе Киева. Составитель свода не обратил внимания на то, что город Переяславль уже упомянут им в договоре Олега с греками. Это несообразность, бросающаяся в глаза; но другие несообразности, менее яркие, еще легче ускользали от наших старинных книжников. Например, могли ли они заметить следующую тонкость? В сказании о призвании князей говорится, что от этих князей новгородцы стали называться Русская земля, а между тем и в дальнейших известиях ясно, что именно новгородцы-то и не называли себя русью, а называли так обитателей Приднепровья.

18

Новгород, как известно, находился в подчиненных отношениях к Киеву, но издавна стремился к самостоятельности. Не лишено значения и то обстоятельство, что в дотатарскую эпоху новгородец не следовал примеру других подчиненных руси племен и не старался усвоить себе имя русина; но продолжал именовать себя словенином. Новгород когда-то мог питать к киевскому господству чувства если не те же, то подобные тем, которые он питал впоследствии к московскому.

19

Эти тавроскифы суть видоизменение более древнего названия греческого тиригеты или тырангиты, то есть обитатели берегов реки Тыра. Тыр, Тур и Таур или Тавр суть разные произношения одного и того же слова. Точно так же гиты, геты, готы и гуты суть видоизменение корня гыт, которое мы сближаем с кыт (в названии скифы). Звук г, как известно, легко переходит в к; а букву с считаем приставочною в слове скиты. Что у греков скиты могло быть видоизменением слова геты или гиты с приставкою с по эолийскому произношению, было высказано еще Салмазием, лейденским профессором в XVII веке (см.: Sulpicus Severus Saciae historiae, 310). А что тиверцы есть видоизменение слова тиревцы, указано Шафариком. Тут перестановка звуков такая же, как в названиях ятвяг и явтяг, северы или севры и серевы или сервы (сербы).

20

Эти строки были написаны в 1871 году. Последующие мои исследования не только подтвердили тождество третьей группы руссов у арабских писателей с Русью Тмутараканскою; но и обнаружили присутствие в том краю славянских болгар, бывших уже отчасти христианами, а также уяснили для меня их отношения к хазарам и народность последних. Русь владела хазарскими поселениями на Тамани и Тмутаракани до конца XI века (см. ниже: «О славянском происхождении дунайских болгар» и «Русь и болгары на Азовском поморье»).

21

Что название Скандия или Скандинавия (у Фредегара Schatanavia) есть видоизмененное слово Скития, в этом едва ли можно сомневаться. В источниках иногда рядом встречаются для нее оба именования, например у географа Равеннского: «Великий древний остров Скития, который называется Сканца (Scanza)».

Познакомясь потом с сочинением Пинкертона («Recherches sur l’origin des Scythes ou Goths». Paris, 1804), я убедился, что не мне первому пришла такая догадка. Пинкертон прямо указывает на недоразумения средневековых летописцев по отношению к Скифии и Скандинавии, начавшиеся с легкой руки Иордана (с. XIV).

22

Вообще, варягам-норманнам посчастливилось не только у средневековых летописцев, но и у писателей Нового времени. Даже и в наше время продолжается как бы соревнование выводить основателей государств из Скандинавии. Так, талантливый польский историк Шайноха, соревнуя нашим норманистам, написал целое исследование («Lechicki poczatek Polski») и потратил немало труда на то, чтобы доказать основание Польского государства норманнами.

23

Окончание маты встречалось и в именах других народов, например яксаматы и тиссаматы. Что касается до отождествления имени сарматов и сербов, то оно предложено еще чехом Вацерадом (в начале XII века), списателем известного словаря Mater verborum.

24

Склавы и сервы, как известно, получили у римлян значение рабов. Первоначально это значение произошло, вероятно, оттого, что ближайшие части славянского племени (словинцы и сербы) были покорены римлянами. Возможно и то, что название склавы в смысле рабов перешло к римлянам от германцев, обложивших данью какое-либо славянское племя. У варваров обыкновенно племя господствующее называлось свободным, а подчиненное – рабами; известны предания о рабах, возмутившихся против своих господ во время их отсутствия и завладевших их женами. Эти предания в древности встречаем в скифском мире, а в Средние века в мире славянском. В основе такого предания заключался, конечно, факт восстания покоренного племени, которое свергло свою зависимость от другого народа. В истории мы нередко встречаем примеры, как народное имя обращается в сословное или, наоборот, сословное в народное. Так, мы полагаем, что сословие бояре совсем не означает больших; это опять та же попытка осмысления. Слово «бояре» находится в несомненной связи с народными именами бои, боиски, бойовары и т. п. Точно так же народное имя ляхи или лехи встречается у славян и в сословном значении; в этом значении оно сохранилось потом в слове шляхта. Славянское народное имя кривиты у родственного литовского племени получило значение жреческого сословия. Подобным образом можно объяснить и наше старинное слово сябр. Себр и доселе у иллирских славян означает крестьянина. Шафарик видел в этом слове название народа сабиры; а может, и то и другое есть видоизменение имени сербы, у римлян сервы, наше севера или северяне. Мы позволяем себе также наше старинное слово смерд, то есть простолюдин, сблизить с именами финских народов меря и мордва (меренсы и морденсы Иордана). Оба этих названия, и меря и мордва, пошли, конечно, от одного корня, и название мерды могло когда-то означать часть финского племени, подчиненного славянам или вообще арийцам. Подобные примеры представляют аналогию и с именем русь, которое, очевидно, получало иногда оттенок сословный; как господствующее племя, она отличала себя этим именем от прочих славян и как бы придавала себе значение высшего, благородного сословия. По крайней мере, этот оттенок особенно заметен в X и XI веках.

25

Название Таматархи, Тмутаракани или Тамани мы также приводим в связь с рекою Тана или Дана. И действительно, Кубань называлась у древних и Гипанис, и Танаис. А настоящее ее название (то есть Кубань), конечно, происходит от Гипанис или Гупанис. Известно, что так же назывался у скифов нынешний Буг. Гупанис мы позволяем себе сближать со славянским словом жупан. Буг или Бог и Жупан, конечно, имели одно и то же значение владыки или господа; они подтверждают, какую тесную связь имели имена богов и героев с именами рек, то есть указывают на обожание или поклонение рекам. (Напомним реку Тырь или Стырь и Стрибога.) По этому поводу укажем на древнее название Аму-Дарьи Оксос. Мы позволяем себе сблизить это название с именем Аксай. Напомним скифский миф о трех Аксаях, сыновьях бога или царя Таргитая. Реки с именем Аксай и теперь еще встречаются на юге России и на Кавказе. Тот же корень акс мы видим и в названии Яксарта. Слово Аксай у скифов, по-видимому, означало владыку или героя; следовательно, название Оксос представляет аналогию с Гупаном, Бугом, Даном и т. п. (Может быть, и Ока есть такое же сокращение по отношению к Оксос или Аксай, как Рак, Аракс или Арас.)

26

Даки, так же как и датчане, вели свое происхождение от мифического героя Дана; однако они не были племенем германским; они не были также и славянским племенем. По некоторым соображениям мы полагаем, что в основе дакийской или настоящей валахо-румынской народности был элемент кельтический. (Не потому ли даки оказались так восприимчивы к латинскому влиянию и сохранили так упорно свое романское наречие посреди славянского моря? Притом влахами славяне и германцы называли по преимуществу кельтов.) Другая форма имени даков была давы и даи. Эта последняя форма соответствует видоизменению или собственно удлинению дан, дау, дава, тава, которые встречаются в сложных именах рек Молдава (нем. Moldau), Вельтава и пр. Часть дако-влахов называется у нас молдавы, у поляков мулытаны. Ввиду всех этих видоизменений мы позволим себе смелую догадку: Дан-река в смысле главного божества является у германцев (Годан или Одан); но это имя было весьма распространено у целого арийского племени; оно, может быть, скрывается в названии славянского Дажбога. (Посредствующие формы тут могли быть даг, дак или дый, дай и пр.) Кстати, приведем и еще некоторые сближения, которые мы позволяем себе относительно древних славянских божеств. Именно: Мокошь нашей летописи, может быть, находится в связи с греческим или скифским божеством загробного мира Залмоксис; а Симаргла напоминает военный клик паннонских сарматов, по Аммиану Марцелину: Marha! Эта Мара или Марга (с переставленным придыханием Хмара), вероятно, была богинею смерти (от нее, может быть, и река Марава и божество Марана). Воспоминание о Данбоге или Даждьбоге как боге воды или влаги, может быть, сохраняется и доселе в нашем слове дождь. Точно так же мы почти ежедневно поминаем и бога Хорса; от его имени произошло слово хороший, как от Лада ладный, от Дива дивный, и т. д. Дан, как мы видим, присутствует в названии главных рек на юге России: кроме Дона и Дуная он есть в Днестре. Днепр может быть сокращено из Данапраг и значит «река-порог» или «порожистая река»; а может быть в названии Днепр (лат. Данапер) заключает имя божества Перуна. Днестр, или Данастырь, или Дан-Тыр также значит или «река Тырь», или «бог Тырь». Название Дан-Тырь или Дан-Тур напоминает Идантура или Идантурса, главного скифского царя и героя во время нашествия Дария Гистаспа. Слово Дан, означавшее реку, очевидно, переходило и в понятие Бог во времена водопоклонения. Отсюда у германских народов этим словом стало обозначаться верховное божество, то есть Одан или Водан.

27

Вот наш ответ на вопрос норманистов: почему же ни византийские, ни арабские источники не говорят ясно о руси ранее 862 года, то есть ранее так называемого призвания варягов? Когда бы византийцы ни заговорили о руси, призвание князей всегда оказалось бы ранее. Составитель летописного свода имел настолько соображения, что он не мог поставить призвание князей позднее нападения руси на Константинополь, когда он и самое появление ее объясняет призванием князей. Это нападение на Византию и есть наше историческое тысячелетие. Если бы оно случилось столетием ранее, то и призвание князей, вероятно, было бы внесено под 762 годом: оно хотя бы только двумя или тремя годами должно предшествовать нападению на Византию. Но у составителя свода не было настолько соображения, чтобы понять всю невероятность столь важных переворотов и завоеваний, совершенных в течение нескольких лет, то есть скорее чем при Александре Македонском. Как византийцы заговорили о руссах вследствие их нападения на Константинополь в 865 году, так и арабы заговорили о них преимущественно вследствие их больших походов на Каспийское море.

28

Отсюда нам понятны будут такие выражения у византийцев, как следующее: «Геты или, что одно и то же, склавины» (Феофилакт). Что имя гетов или готов было не чуждо славянам, показывает название одного славянского племени в Фессалии и Пелопоннесе велегосты; а также присутствие слова гост или гаст в именах славянских богов. Это гост есть то же, что гот; между ними такое же отношение, как, например, между туры и турсы: с является иногда не только в начале слова (Скит, Сполин, Стырь и пр.), но и в конце.

Очень может быть, что имя готы или гуты пошло от одного корня с словом скиты или скуты, то есть от кут или гут. Напомним слова одного византийского писателя (Синкела): «Скифы, которым на родном языке имя готы». Уже Пинкертон в упомянутом выше сочинении доказывал родство скифов с готами. А после точных и подробных исследований Уккерта (Skythien, 1846) теория Нибура о монгольстве скифов не может иметь места. Уккерт доказал только, что скифы были племя арийское. Далее него пошел в том же направлении Бергман (Les Scythes les ancetres des peuples germaniques et slaves, 1858). Из многих других трудов о том же предмете укажем на появившееся недавно сочинение Куно (Die Skythen, 1871), который в скифах видит славяно-литовскую (сарматскую) семью исключительно, что, по нашему мнению, не совсем справедливо. Мысли о связи некоторых скифских народов со славянами встречались и прежде между учеными польскими, чешскими и русскими (Коллонтай, Потоцкий, Шафарик, Венелин, Надеждин, Чертков и др.); но эти мысли не достигали достаточной ясности и достаточной степени обобщения.

29

Русский вестник. 1872. № 11–12. (Ответ Погодину.)

30

В настоящее время, увы, уже покойному. К великому сожалению, мы лишились его в конце 1875 года. Свой ответ ему я, за немногими исключениями, оставляю в том же виде, в каком он был напечатан при его жизни.

31

Как пример хвастливости этих саг и некоторого знакомства их с русскими преданиями укажем на сагу Олава Трюггвасона. В ней вся слава обращения нашего Владимира Святого в христианство приписана юноше Олаву; причем последний держит речь, напоминающую то самое, что говорит мученик-варяг по нашей летописи. В этом обращении Олаву помогает супруга Владимира мудрая Аллогия, в которой нельзя не узнать его бабку Ольгу. Сага хотя и путает события и лица, однако ее русский источник в данном случае не подлежит сомнению. Итак, почему же наша легенда о призвании варягоруссов, столь лестная для норманнов, не отразилась в их сказаниях? Мы позволяем себе объяснять такое молчание поздним появлением и еще более поздним распространением самой нашей легенды: в том виде, в каком она дошла до нас, это не было собственно народное предание, сохранившее потомству память о действительном событии. Это было сплетение книжных домыслов и недоразумений.

32

Что русские послы из Византии возвращались в Киев через Германию, на это есть аналогия. У Герберштейна говорится о плавании русских послов в Данию из Новгорода в конце XV века не обычною дорогой, то есть Балтийским морем, а Белым и Ледовитым. Источники дают нам объяснение тому во враждебных отношениях Руси со Швецией и ганзейскими городами в эту эпоху (см. «Историко-географические известия Герберштейна» Замысловского // Журнал Министерства народного просвещения. 1878. Июль).

33

Имя свевов, как известно, распространялось когда-то на народы, жившие на берегу Балтийского мора, и на Дунае, и на Рейне; от него произошли названия Швеции, Швабии и кантона Швица (откуда и название всей Швейцарии). Кстати, приведем замечание Венелина о том, что «славяне, жившие на островах (Волин и Узедом), у древних писателей назывались свенянами, suenones, от реки Свена» (Чтен. Об. И. и Др. 1847. № 5). Мы, конечно, не будем выводить русь с Балтийского поморья; у балтийских славян также не было хаканов. (Да и с какой стати князькам этих славян или норманнов того времени отправлять посольства в Византию?) Но русь по языку своему могла быть признана соплеменною балтийским славянам. Наконец Южная Россия в Средние века называлась не только Великой Скифией, но также и Великой Швецией (см.: Antiguites Russes. Heimskringla), и, конечно, не потому, чтоб она была населена колонистами из Великой Скифии. Во всяком случае, выражение gentis Sueonum еще ждет разъяснения. (При этом необходимо иметь в виду то обстоятельство, что Бертинские летописи изданы по спискам, которые, сколько мне известно, не восходят ранее XV века; следовательно, порча первоначального текста тут весьма возможна.) Вообще, норманизм до сих пор тщательно устранял или отвергал все известия, где говорят о туземной руси до призвания князей. Например, арабский писатель Табари (писал в конце IX или в начале X века) говорил о руси, воевавшей на Кавказе с арабами еще в VII веке. Г-н Куник в своем трактате о «Призвании шведских родсов» («Die Berufung der schwedischen Rodsen», 1844) всеми возможными способами старается доказать, что это известие ошибочное. Прав он или нет, но любопытно, что в числе доказательств видное место занимает пресловутое миролюбие славянского племени и его якобы непредприимчивый характер. Тут же рядом находим у него целую ученую диссертацию, которая пытается подтвердить известие Аль-Катиба (современника Табари) о нападении руссов на Севилью в 844 году. Известие это, очевидно, ошибочное; с чем согласился после и сам г-н Куник по поводу исследования г-на Гедеонова.

34

См.: Les origines de la Conféderation Suisse par Albert Pallet. Seconde edition. Geneve et Bale, 1869. А также его полемическую брошюру Lettre à M. Henri Bordier. 1869.

35

Имя Нестора прибавлено только в Хлебниковском списке, который относится ко второй половине XVI века: ни в Ипатьевском, ни в Лаврентьевском его нет. Над вопросом о летописях кроме г-на Погодина в последние десятилетия работали гг. Казанский, Беляев, Сухомлинов, Срезневский, Соловьев, князь Оболенский, Костомаров. Прекрасный свод всех предыдущих работ, дополненный собственными соображениями и выводами, представил г-н Бестужев-Рюмин в своем труде «О составе русских летописей» (1868).

36

Укажем некоторые элементы в Сильвестровом отделе, которые по всем признакам принадлежали более поздней редакции. Например: 1) Значительно подновленный язык (по языку весь Киевский свод представляет целое). 2) Несогласие начальной хронологической Росписи с дальнейшей расстановкой лет по княжениям. 3) Рассказ о крещении Владимира уже так далеко отстоял от самого события, что в его время существовали различные мнения о том, в каком городе крестился Владимир. 4) В рассказе о посольстве разных народов к Владимиру с предложением веры иудеи хазарские говорят, что Бог разгневался на их отцов, расточил их, а Иерусалим и землю их отдал христианам. Это могло быть написано только во время Иерусалимского королевства, и, судя по тону рассказа, не в начале его существования; а оно только что сложилось в начале XII века. 5) Употребление таких этнографических терминов в начале свода, которые распространились на востоке Европы во время Крестовых походов; кроме немцев, укажем особенно на слово венедицы и фрягове. Немцы и венедицы (венициане) «Слова о полку Игореве» намекают на ту же эпоху. Некоторые исследователи, впрочем, относят к числу вставок и то, что едва ли можно к ним отнести, например рассказ об ослеплении Василька. Но этот рассказ и вообще участие выдубецкого игумена-летописца к судьбе Василька сделаются нам вполне понятны, если вспомним, что несчастный князь перед своим ослеплением заезжал помолиться именно в Выдубецкий монастырь и там ужинал у игумена.

37

Г-н Погодин и сам утверждает, что последняя часть Киевской летописи принадлежит Выдубецкому монастырю, а не Печерскому (Ibid. С. 44). Было бы несогласно с духом и обычаями древнерусских монастырей предполагать, что одна и та же летопись, одно и то же дело, начата в Печерском монастыре, а окончилась в Выдубецком. Обращу еще внимание на следующее обстоятельство. Даниил Романович в 1245 году, отправляясь в Золотую Орду, по словам Ипатьевского списка, при проезде через Киев останавливался именно в том же Выдубецком монастыре и служил там молебен. Это бросает некоторый свет на связь Волынской летописи с Киевской по Ипатьевскому списку. Вышеуказанное совпадение двух Рюриков, в начале и в конце Киевско-Выдубецкой летописи, могло быть случайное и не иметь особого значения. А сопоставление двух игуменов Выдубецкого монастыря, Сильвестра и Моисея, сделано еще Срезневским («Древние памятники письменности», под 1200 годом. Известия Академии наук. X. 167).

38

См. П. С. Р. Л. I. 251. А сама рукопись, в которой заключается этот летописец, хранится в Московской Синодальной библиотеке; если не ошибаемся, в настоящее время под № 132.

39

То есть предположить у кривичей, мери и чуди IX века приблизительно такие же развитые формы государственного быта и международной политики, какие существуют в Европе в наше время, предположить нечто вроде федеративного парламента.

40

Эта путаница отразилась и в тех этнографических умствованиях, которыми начинаются наши своды; там русь то упоминается отдельно от варягов, то связывается с ними. К довершению запутанности укажем на то обстоятельство, что в некоторых сводах (Софийском, Воскресенском и Тверском) первобытными насельниками или обитателями названы в Новгороде славяне, а в Киеве варяги. Таким образом рядом с пришествием в Новгород варягов то из Прусской земли, то из Немец можно поставить еще пришествие их из Киева.

41

Другая ее форма, судя по Константину Багрянородному, была Ельга. Переход начального е- в о- и обратно был у славян обычным; например: озеро – езеро, ерел – орел, елень – олень, Волос – Велес и т. п. Но е вместо о есть принадлежность собственно славяно-болгарского языка; следовательно, Ельга подтверждает, что Константин в своем известии о руси, вероятно, пользовался болгарскими переводчиками. (Это соображение имеет значение и при объяснении его известия о порогах.)

42

Игорем можно отчасти объяснить и ту популярность, какую приобрел у нас святой Георгий. Это последнее имя выговаривается Егорий или просто Егор. Мы думаем, что на такое превращение повлияло созвучие его с прежним Игорем. Как известно, принятые нами христианские имена народ в живом говоре переделывает по-своему. Так, вместо Евдокии явилась Авдотья, вместо Николая – Микола (по меткому заключению П.И. Мельникова, напоминающий крестьянского героя Микулу Селяниновича) и т. п. Кроме фонетических влияний в этих превращениях участвовали и старые, привычные имена, и филология при обсуждении упомянутых переходов никоим образом не должна упускать из виду эту черту, которая, конечно, встречается и у других народов. На нее указал и свящ. Морошкин в своем «Славянском Именослове» (96-я с.). Мимоходом замечу, что Игорь, герой «Слова о полку Игореве», в крещении был назван Георгием. То же имя носил Игорь Ольгович, судя по одному синодику (Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. V. С. 36).

Как имя Олега находится в связи с названием нашей главной реки, так и слова Ингор и Унгор можно поставить в связь с названием народа угров. Это название дано ему русскими славянами; оно, конечно, писалось прежде через ю с ь и выговаривалось унгры; откуда с приставкой в получились вунгры или венгры. О распространенности этого названия по соседству со славянским миром свидетельствует и другое финское племя, ингры, которое у русских перешло в ижору (как Ингослав в Ижослав), обозначающее название и реки, и племени. Другая форма этого названия, следовательно, будет Угра, и действительно, в России есть несколько рек с этим названием. Оно указывает на связь имени народа угорского с именами рек. Наша южная река Унгол или Ингул при известном переходе р в л и обратно предполагает другую форму, Унгор или Ингор (как Сура и Сула, Тура и Тула и пр.), а известно, что дунайские угры вышли из Южной России. На северо-востоке России также обитал финский народ югра или угра, но и там также были реки с названиями: Угра (приток Печоры), Угла и Юг или Уг, что, конечно, сокращено из Угл. Таким образом, название угры или угричи одного происхождения с именем наших угличей. Итак, ясно, что имя Игоря было туземное и отнюдь не пришло к нам из Скандинавии.

43

По поводу укажу на слова Ильмень и Лиман; у нас последнее слово производили из греческого языка, а первое относили, кажется, к финскому. Между тем здесь только разное произношение одного и того же слова. Днепровский лиман в «Книге Большого Чертежа» называется Ильмень. В географическом атласе амстердамского издания XVII века (Gerhardi Mercatoris) этот Лиман назван Ilmien iacus. Слово Оскол можно встретить и в названии других рек. Ворскла в летописи называется Воръскол и Въроскол, а самый Оскол встречается в форме Въскол (Ипатьевская, под 1170 годом). Сюда же мы относим Яцольду, предполагая в ней древнюю форму Аскольда и даже просто Аскольды; пример Ворсклы показывает нам, что с течением времени мужское название способно переходить в женское. До какой степени видоизменялось иногда одно и то же название в разные времена или по разным местностям, свидетельствует река Альта. Это имя встречается в следующих видах: Льто, Альта, Олюта, Лютая, Лтава, Влтава и пр.

Любопытно, что в Карпатах, издавна занятых русским племенем, мы встречаем иногда такие названия рек, как Альта, Унг (Юг) и Ясольда (Шараневича «Географический обзор Карпатских путей»).

44

Уже около 60 лет тому назад Эверс заметил о русских именах в договорах Олега и Игоря: «По причине великих разногласий (в рукописях) не решено еще, как они назывались собственно; ибо кто знает, какое чтение правильнее: Калар или Карла, Фарлафа или Вархова, Велмудр или Велмид, Вуефаст или Ибуехат? Если бы скандинавское происхождение руссов было доказано другими доказательствами, то следовало бы признать правильнейшими те, кои звучат яснее по-скандинавски».

Надобно заметить, что розыски русских имен в норманнской истории и мифологии начались более 100 лет назад, прямо с предвзятой мыслью. Норманисты шли от того положения, что русь пришла из Скандинавии и, следовательно, имена ее должны быть скандинавские. Примеры сближений в начале были довольно отдаленные; Байер и Шлецер, например, в параллель Аскольду ставили Аскеля, Олегу – Алека и пр. В 40-х годах XIX в. эти сближения подвинулись несколько вперед, благодаря в особенности трудам г-на Куника («Die Berufung»). Но и тут в большинстве случаев все-таки отыскали только близкие имена, а не тождественные: для Олега – Hölgi, Аскольда – Хёскульда и пр. Между тем серьезные изыскания о русских именах с точки зрения славянской ономастики начались недавно, по нашему мнению, не ранее г-на Гедеонова.

Не надобно упускать из виду и того обстоятельства, что главная и все-таки скудная жатва для норманнских параллелей собрана в легендарных источниках, каковы скандинавские саги в передаче Саксона Грамматика и Снорри Стурлсона, то есть в произведениях значительно позднейших, чем эпоха договоров Олега и Игоря. И замечательно, что между известными историческими именами Скандинавии мы не находим соименников Олегу и Игорю и, наоборот, наиболее употребляемые исторические имена у скандинавов, каковы Гаральд, Эрих, Олаф, Эдмунд и др., совсем не встречаются в русских летописях. На существование некоторых общих имен у норманнов и славян до позднего времени указывают и сами скандинавские саги. Например, в саге Олава Трюггвасона упоминаются дочери поморского князя Бурислава Гунгильда и Астрида. Те же имена и в той же саге встречаем в Норвегии.

45

Г-н Погодин приводит следующие слова Гельмольда: «Маркоманнами называются обыкновенные люди отовсюду собранные, которые населяют марку. В славянской земле много марок, из которых не последняя наша Вагирская провинция, имеющая мужей сильных и опытных в битвах, как из датчан, так и из славян». И затем продолжает: «Чуть ли не в этом месте Гельмольда, сказал я еще в 1846 году, и чуть ли не в этом углу Варяжскаго моря заключается ключ к тайне происхождения варягов и руси. Здесь соединяются вместе и славяне, и норманны, и вагры, и датчане, и варяги, и риустри, и россенгау. Если бы, кажется, одно слово сорвалось еще с языка у Гельмольда, то все бы нам стало ясно: но, вероятно, этого слова он не знал».

Какое слово тут подразумевает г-н Погодин, мы не догадываемся; да едва ли догадывается и сам почтенный автор. Мы видим здесь простой, нехитрый дипломатический прием со стороны норманизма: указать на отдаленную мифическую возможность примирения, как выражается далее г-н Погодин, «живых и мертвых, покойных и непокойных исследователей происхождения руси, норманистов и славистов». То, что сказано в 1846 году, остается таким же парадоксом и в 1872-м. Да и какое примирение разных взглядов можно найти в Голштинии или Мекленбурге, когда вопрос поставлен таким образом: русь – пришлое или туземное племя? По нашему мнению, нечего и искать таинственный ключ к происхождению руси в каком-либо углу Варяжского моря, так как русь никогда и не приходила из-за этого моря, а с незапамятных времен жила между Днепром и Азовским морем. Народ, который до IX века включительно известен у греко-латинских писателей под именем росс-алан, в том же IX веке у византийцев и в западных хрониках (Бертинских) является просто под именем рось. Что тут таинственного? Но если всякую легенду или всякий наивный домысел летописца принимать за исторический факт, тогда действительно происхождение народов и начало государств останется навсегда под покровом непроницаемого тумана таинственности.

А объяснять происхождение Русского государства немецкой маркой или украйной – разве это согласно сколько-нибудь с историей? Что же из того, что датчане или немцы пользовались славянской рознью и многих славян употребляли против их соплеменников? И мы на своих украйнах заставляли служить нам инородцев и против татарских орд употребляли служилых татар. Пограничная немецкая марка была военной колонией, которая закрепляла инородную землю за немецкой нацией. Свою жизнь и силу эта украйна получила из центра, который постоянно и неуклонно сообщал ей свой цвет и свой характер. Только по прошествии столетий какая-либо марка, достаточно укрепившаяся, начинала несколько самостоятельное существование (как Бранденбург), не разрывая, однако, живых связей с прочими частями Германии и пользуясь их поддержкой в борьбе с инородцами. Так было во времена средневековой германской империи. Итак, есть ли историческая возможность объяснять основание Русского государства какими-то сбродными дружинами и сравнивать его с немецкой маркой? Где же был центр, откуда исходило это таинственное движение сбродных дружин, покрывших всю Россию? Неужели в Голштинии? Стало быть, русь была не каким-либо известным народом, а чем-то межеумочным? Вот это-то нечто межеумочное и было призвано нашими предками для водворения порядка!

46

Пусть крайний норманизм вместо всех поверхностных разглагольствий и голословных уверений попытается доказать сколько-нибудь научным образом хотя только одно из своих положений: что норманны плавали по Днепровским порогам ранее известий Константина Багрянородного. Мы говорим научным образом, то есть не одною только ссылкой на легендарные известия нашей летописи о варягах и варягоруссах; ибо весь вопрос заключается в том: подтверждаются ли эти известия какими-либо свидетельствами несомненно историческими, а не баснословными?

Что варяги не плавали далее Ладоги, ясное доказательство тому находим, например, в договоре Новгорода с Готландом 1270 года. Здесь находится условие о русских лодочниках и ладьях, на которые перегружались товары, приходившие из-за моря и поднимались вверх по Волхову. Иногда они перегружались уже на Неве (см. соч. Андреевского, с. 25, 80, 100). В «Записках священника Виноградова» (Рус. Стар. 1878. Август. С. 561) рассказано, что яхту, подаренную Александром I Аракчееву, тащили в Грузию мимо Волховских порогов, причем 500 человек тянули по 60 саженей в день по бревнам, смазанным салом.

47

Что такая форма нисколько не чужда русскому языку, на то указывают и теперь еще употребляемые слова вроде: глухандарь или глухандря, слепандря и т. п. Эти формы – остаток старины – существуют до сих пор, и вы из народного языка их никак не изгоните, а потому предложенная мною форма возможна. В таком темном вопросе, как название порогов, мы по необходимости должны вращаться только в сфере возможного, а никак не положительного. Если же иногда можно подыскать в немецких языках слово, близкое по звуку и даже по смыслу, вроде giallandi, то при родстве индоевропейских корней мы не находим ничего удивительного (притом это не повелительное наклонение). Кстати укажем и на другое созвучие слову Геландри: Хиландрь, сербский монастырь на Афоне. Для возможного объяснения порога Геландри укажем еще на глагол уландать, который, по словарю Даля, в Олонецкой губернии значит: выть, вопить, завывать. Последнее очень подходит к толкованию Константина Багрянородного: шум или гул порога.

48

Какое чтение надобно предпочесть, Улворси или Улборси, мы не решаем; в старых славяно-русских названиях вместо бор встречается и вор, так: Ракобор или Раковор; следовательно, можно предположить и форму Вулниворс. (Так, мы говорим теперь тур, а прежде существовала форма туре.) На существование старинной формы борс или борз, преимущественно в применении к быстрому течению, может указывать и прилагательное борзый (река Борзна, левый приток Десны). А что форма Вулборз возможна в славянском языке, то уже г-н Юргевич указал на существование реки Волборза в Мазовии (приток Нарева) и на имя новгородского боярина XIII века Воиборзова или Волборзова. Шафарик приводит древнеславянское имя Волбор (I. 96). В русской летописи встречается еще под 1169 годом имя южнорусского боярина Войбор; кроме того, в Вологодской губернии есть река Волбож (Шёгрен. Зыряне. С. 300). Норманисты говорят, будто русские названия порогов противны славянскому языку. Во-первых, наш настоящий выговор значительно удалился от X века; во-вторых, эти названия искажены; а в-третьих, если читать их так, как есть (не делая превращений вроде ул в холм), то они еще менее подходят к духу немецкого языка. Например, возьмем чтение Улборси; оно уже, конечно, будет напоминать не скандинавское holmfors, а скорее название кавказской горы Элбурс или Элбрус. В славяно-русском языке, без сомнения, найдется более восточных звуков, чем в севернонемецком. Самое слово волна в древнерусском языке могло произноситься без в, то есть олно или улна; корень здесь, конечно, ул, так же как в древнескандинавском ula (готское vula). Кроме реки Улы мы имеем тот же корень в словах: улица, переулок, улей и т. п. В йотированной форме отсюда слово юла, юлить, означающее метаться, суетиться; что очень подходит к порогу. Борс, вероятно, находится в связи с корнем бор, откуда борьба; а ворс может быть сродни слову ворот. Укажу еще на слово ворозь, которое, по словарю Даля, в архангельском наречии означает мелкую снежную пыль, ворса – пушок, ворох, ворошить. Следовательно, Улворси может значить или волноворот, или косматую, пушистую волну.

49

Древнейшая форма слова остров, по всей вероятности, была струв. По этому поводу укажем на свидетельство Герберштейна, что остров, образуемый рукавом Оки у Переславля-Рязанского, назывался Струб (кстати, норманисты читают у Константина Багрянородного Струбун вместо Струвун). А может быть, Струвун значит собственно «стремнистый» порог. От корня стры равно происходят и стуя, и стремя.

50

Мимоходом упоминаем, что на Южном берегу Крыма есть скалистый мыс Форос. Вероятно, это остаток греческих названий. Но на юге России встречается приток Дона Форасан. Это уже не греческое название.

51

В каком-либо углу России или в каком-нибудь письменном памятнике, может быть, со временем и отыщется слово айфар, если не в том же виде, то в измененном. А пока будем довольствоваться литовским ajtwaros; норманизм оставался при одном прилагательном aefr, пока в голландском языке не отыскалось подходящее название. При известном переходе р в л не имеет ли сюда отношение встречающееся в летописях имя или прозвание новгородского боярина Айфала или Анфала в XIV веке? Вероятно, видоизменением его имени является и Афаил, один из устюжских князей (Труды Об. И. и Д. Ч. III. Кн. I). В одном древнем календаре святой Нефан – Анфал – Айфал (Срезневского в «Христианских Древностях». 1863. Кн. 6. Примеч. на с. 20). Вероятно, это русское имя по созвучию употреблялось вместо греческого Нефан.

В Журнале Министерства народного просвещения (1872, апрель) Я.К. Грот поместил филологическую заметку о словах аист и айфар (направленную в защиту норманистов против моей статьи «О мнимом призвании варягов»). При всем нашем уважении к издателю и биографу Державина мы не согласны с его философскими выводами. В основу своего мнения автор кладет ту же предвзятую идею. «Что норманны ездили по Днепру в Царьград, – говорит он, – остается неопровержимым фактом; а в таком случае естественно было именовать пороги по-своему, переводя туземные названия на родной язык». Выше мы указали всю несостоятельность этой предвзятой идеи; но почти то же самое было уже сказано и в первой нашей статье, то есть что норманны не ездили и не могли ездить по Днепру прежде существования Русского государства; а когда получили возможность ездить, то русские названия уже существовали. Следовательно, надобно было прежде опровергнуть мои доказательства, а потом уже называть факт неопровержимым. У меня было сказано, что самый перевод названий порогов со славянского языка на скандинавский невероятен и что история не представляет нам аналогии: «Если можно найти тому примеры, то очень немногие и отнюдь не в таком количестве зараз и не в таком систематическом порядке». Г-н Грот находит у меня противоречие, то есть что я в одно время и допускаю переводы и не допускаю, и приводит примеры вроде Медвежья голова (Оденпе), Новгородок (Нейгаузен) и пр. Но именно подобные отдельные случаи, и притом относящиеся более к городам, мы имели в виду, делая свою оговорку. Чтоб опровергнуть наше положение, следовало представить для аналогии с Днепровскими порогами не отдельные случаи, а целую группу переводных географических названий, сосредоточенных в одной местности (да еще по возможности с повелительным наклонением). Не можем согласиться и с рассуждением почтенного автора о слове аист. Из его же заметки видно, что аист преимущественно водится в Южной России и ни на каком иностранном языке аистом не называется. Тем не менее автор говорит: «Из всего сказанного можно, кажется, с полною уверенностью заключить, что слово аист не русского происхождения. Не кроется ли в нем восточное начало?» А выше он замечает об этом слове, что, «судя по первой его букве, оно не может быть русским». Признаемся, мы решительно не видим, почему начальная буква а мешает ему быть русским? Почему оно должно быть восточного происхождения? Что значит собственно русское происхождение? Корни, то есть происхождение русских слов, изыскиваются не в одном только русском языке, а при сравнении их с другими славянскими и вообще с индоевропейскими. Например, слово Бог необъяснимо из одного русского языка; следует ли отсюда, что слово не русское? Форма аист нисколько не противна нашему уху; а приводимые автором варианты этого названия дают возможность решить, что оно не чужое, а свое собственное, славянское: в юго-западных губерниях аиста называют гайстер, а в словаре Линде он назван hajstra. (Польское hajstra собственно означает серую цаплю.) Если в слове гайстер сократить последний слог, то по требованию нашего уха надобно будет продолжить первый; получим гаистр; г как при дыхании иногда употребляется, иногда его не слышно: получим аистр. Следовательно, корень этого слова будет истр (с перегласовкой стры), корень весьма распространенный в русском и вообще в славянском языке. Буква р по духу нашего языка может пропадать в скором выговоре; например, у нас есть река Истра, а также река Иста или Истья. (По мнению П.А. Бессонова, асыть в слове не-асыть есть то же, что аист, и тот же корень заключается в слове ястреб.)

Вообще, существовавшая доселе у нас привычка толковать иностранным происхождением многие слова, как скоро они представляют какое-либо затруднение для своего объяснения, – эта привычка должна быть оставлена или значительно умерена уже по тому самому, что весь лексический запас русского и вообще славянского языка далеко не приведен в известность.

Относительно названия одного из Петровых кораблей «Айфар» надо сделать оговорку, что его голландское происхождение есть все-таки догадка, источники о том ясно не говорят. Рядом с «Айфаром» встречаем также и корабль «Аист», что совсем не голландское слово.

52

Их необъяснимость, однако, не избавляет филологов и историков от обязанности делать попытки для разъяснения. Для Леанти укажем на один остров, лежащий в порогах Днепра, именно Лантухов (о чем мимоходом упоминает и Лерберг). Для Напрези напоминаем название самой реки Днепра, которое произносилось и просто Непр. В греко-латинской передаче его старая форма была Danaper или Danapris; отбросив первый слог, получим Napris, и действительно, у Плано Карпини он назван Neper. Река Днепр имела в разное время у разных народов и различные названия. Так, в древнейший греческий период известий о Скифии она называлась Бористен; потом является под именем Днепра; но у кочевых народов, угров и печенегов, она именовалась Атель, Узу и Барух или Варух (Βαρουχ). Это последнее название, может быть, скрывается и в имени порога Вару-форос; очевидно, оно происходит от того же корня, как Варучий или Вручий, и, конечно, перешло к печенегам от более ранних туземцев, то есть от русских. Отсюда можно заключить, что у русских вариантом Днепру или порожистой части его служило когда-то название Баручий, Варучий или Вручий. (В древней России были города Вручий и Баручь.) Что печенеги заимствовали это название от более ранних туземцев, показывают тут же рядом приведенные у Константина Багрянородного названия других рек: Кубу (Буг или Гупанис, в другом месте, именно на Кавказе, также перешедшие в Кубань), Труллос (Днестр или прежний Турас), Брутос (Прут), Серетос (Серет). Эти примеры подтверждают нашу мысль, что в вопросе о старых географических названиях филология шагу не может сделать без истории. Если бы, наоборот, филология употреблявшиеся печенегами названия отнесла к печенежскому языку и начала на этом основании строить выводы о народности печенегов, то что бы из этого вышло? Любопытно, что Турлос или Турла и до сих пор означает у турок Днестр.

Объяснение Напрези словом Напражье оказывается не совсем невероятно. Было слово Запорожье. Есть села Подпорожье и Порожье в Пудожском уезде (Барсова «География начальной летописи». С. 274). Укажем еще славянское имя поселения Набрезина около Адриатики.

53

Наиболее достоверный памятник нашей древней письменности, Русская Правда употребляет те же два племенных термина: русин и словенин. Замечательно в этом отношении известное место о парусах в походе Олега на Царьград. Поход очевидно легендарный, так как подробности его сами по себе невероятны, а византийцы о нем совершенно молчат. (Крайний норманизм, наверное, воскликнет: «Как легендарный? А куда же вы денете Олегов договор с греками?» Как будто договор должен был заключаться не иначе как после нападения на самый Константинополь!) Но обратим внимание на племена, участвовавшие в этом походе. Вначале перечисляется целая вереница народов; тут есть и варяги, и чудь, меря, хорваты, дулебы и пр., нет одной руси. Это упоминание о варягах и перечисление чуть ли не всех народов России, внезапно обратившихся в опытных, бесстрашных моряков, сделалось как бы обычным местом в летописи и должно быть отнесено или к позднейшим прибавкам, или просто к фигурным выражениям. Между тем в конце легенды говорится только о руси и славянах; первые повесили себе паруса из паволоки, а вторые из тонкого полотна. Без сомнения, эти два термина, русь и славяне, были в большом ходу у самих руссов, которые своим именем выделяли себя из массы подчиненных славян.

Г-н Погодин в своих возражениях, между прочим, говорит следующее: «Автор старается доказать, что и русские названия (порогов) можно объяснять из славянского языка. Так что же из этого бы вышло? Что славянских языков было два? Но ведь это была бы нелепость?» Что это за вопросы? – спросим мы в свою очередь. Кому же не известно, что славянский язык имеет разные наречия и говоры? Известно, что подобные аргументы выходят от норманизма, прибегающего для своих филологических натяжек к языкам не только скандинавским, но и к англосаксонскому, голландскому и вообще ко всем языкам немецкой группы. Далее М.П. Погодин недоумевает относительно того, что название русь имело в разных известиях и разные оттенки, то есть более тесный или более широкий смысл. Такое недоумение со стороны историка нам непонятно. Кто же не знает, в каких разнообразных значениях (то есть объемах) встречаются в источниках, например, названия: римляне, греки, скифы, сарматы, гунны, франки, немцы, норманны и пр.? В первой статье мы указывали примеры и таких народных имен, которые не только обнимали большую или меньшую массу народов, но имели и сословное значение (склавы, сервы, бои, лехи, кривиты, даны или таны и пр.)

54

Не говорим о теориях угро-хазарской, литовской, готской и славяно-балтийской по отношению к небывалым варягоруссам; каждая из этих теорий может выставить почти такую же сумму доводов, как и норманнская.

55

Замечательно, к каким натяжкам и произвольным выводам приходили иногда даже наиболее ученые и добросовестные представители норманнской школы, приняв за несомненный исторический факт басню о призвании из-за моря небывалого народа варягоруссов. Так, Шафарик, определяя эпоху заметок Баварского географа, говорит, что они написаны не ранее 866 года (Славянские древности. Т. II. Кн. 3). И чем же он при этом руководствуется? Тем, что в них упоминается русь, а она-де только в 862 году призвана и, следовательно, только в 866 году могла сделаться известной на Западе из посланий патриарха Фотия к восточным епископам! Таким образом, в науке было время, когда не басня о призвании подвергалась исторической критике, а, наоборот, исторические свидетельства проверялись на основании этой басни! Точно так же гадательны и некоторые другие соображения Шафарика о времени Баварского географа (например, его соображения о печенегах). По некоторым признакам, напротив, эпоху Баварского географа едва ли можно относить позднее первой половины IX века. (В этом убеждает, между прочим, соседство болгар с немцами в Паннонии.) Подобный пример употреблял А. Куник по отношению к другому географу, Равеннскому. Шафарик на его счет заметил, что он жил около 866 года, «а может быть, и несколько прежде». (Иречек в своей брошюре «Дорога в Константинополь» относит его к VIII веку.) А г-н Куник прямо поясняет, что он не мог писать ранее второй половины IX века, ибо у него упоминается о Русском государстве. (Если он писал именно в эту эпоху, то какой был бы отличный случай упомянуть о переходе руси из Скандинавии. Однако он не сделал на то ни малейшего намека.) Равеннский аноним употребляет при этом вместо русь ее сложное название «роксоланы»; по словам г-на Куника это только пустое подражание древним писателям. Роксоланский народ, по его мнению, с появлением гуннов «исчез из истории». Доказательствам того, что роксоланы не русь и что они исчезли, А. Куник посвятил целое особое исследование под заглавием: «Pseudorussishe Roxalanen und ihre angebliche Herrschaft in Gardarik. Ein Notum gegen Jacob Grimm und die Herausgeber der Antiquites Russes» (Bulletin hist. phil. de I'Acad. des Sciences, t. VII, № 18–23.) Да простит нам автор, но мы находим, что доказательства эти состоят из ряда всякого рода исторических, этнографических и этимологических натяжек и предположений, весьма гадательных и сбивчивых. Между прочим, главным признаком того, что роксоланы были не арийское, а какое-то монгольское племя, выставляются известия об их кочевом быте и конных набегах. Но какой же из арийских народов не прошел через кочевой быт? У какого народа, окруженного отчасти степной природой, не играли главную роль стада и табуны в известный период его развития? Автор этого исследования забывает расстояние девяти веков, в течение которых быт роксолан или руси должен был значительно измениться. Он вообще держится теории исчезания народов, которая основана на исчезании имен. Таким образом, многие народы Скифии будто бы уничтожились вместе с пропажей их имен. Мы же утверждаем, что меняются и путаются имена в исторических источниках, а народы остаются по большей части те же. В противном случае племена антов еще скорее роксолан исчезли с лица земли, потому что имя их, столь часто упоминаемое у писателей VI века, потом пропадает; по крайней мере, в этой форме оно почти не встречается у писателей позднейших. Впрочем, справедливость требует заметить, что упомянутое исследование А. Куника относится еще к эпохе 40-х годов, к эпохе его «Die Berufung der Schwediscchen Rodsen», то есть к периоду увлечения и полного господства норманнской школы, то надобно было во что бы ни стало их устранить, то есть уверить, что они куда-то исчезли.

56

С вопросом о письменности тесно связан и вопрос о начале нашего христианства. У нас повторяется обыкновенно летописный рассказ о введении христианской религии в России при Владимире Святом; тогда как это было только ее окончательное торжество над народной религией. Наша историография все еще держится летописного домысла, который приписывает варягам-иноземцам начало русского христианства, так же как и начало русской государственной жизни. В летописи по поводу киевской церкви Святого Илии при Игоре замечено: «Мнози бо беша варязи христиане». А далее, при Владимире, рассказывается известная легенда о двух мучениках-варягах. Но в этих известиях господствует все то же явное смешение руси с варягами. К счастью, мы имеем документальные свидетельства, которые восстанавливают истину, изобличая летописную редакцию в произвольных догадках и в ее стремлении всюду подставлять варягов. Во-первых, послание патриарха Фотия 866 года говорит о крещении руссов, а не варягов. Во-вторых, Игорев договор прямо указывает на крещеную русь и совсем не упоминает о варягах. В-третьих, Константин Багрянородный под 946 годом упоминает о «крещеной руси», которая находилась на византийской службе (см. «De Ceremoniis Aulæ Byzantinæ»). В-четвертых, Лев Философ, современник нашего Олега, в своей Росписи церковных кафедр помещает и Русскую епархию. В-пятых, папская булла 967 года указывает на славянское богослужение у руссов. Очевидно, крещеная русь не со времен только Владимира Святого, а уже со времен патриарха Фотия имела Священное Писание на славянском языке, чего никак не могло быть, если б это были норманны, прямо пришедшие из Скандинавии. Потому-то и наши языческие князья (Олег, Игорь и Святослав) пользовались славянской, а не другой какой-либо письменностью для своих договоров.

57

Латино-немецким хроникам совершенно соответствуют и средневековые эпические песни Германии, которые относятся к русским как к туземному народу Восточной Европы. Так, в «Нибелунгах» руссы (Rhizen) встречаются в войске Аттилы наряду с поляками и печенегами. Последнее имя указывает на редакцию приблизительно X или XI века. О языческих «диких руссах» Восточной Европы говорят и другие немецкие саги (см.: «Die Dakische Konigs-und Tempelburg auf des Polumna Trajana. Von Ios. Haupt». Wien, 1870). (Только его рассуждения об арийских и туранских племенах весьма слабы в научном отношении.)

58

Чтобы объяснить арабские известия о руси, норманисты предполагают невозможное: будто русь, в 860-х годах пришедшая из Скандинавии, в несколько лет могла распространить свое имя и свои колонии на всю Юго-Восточную Европу до самой Нижней Волги, где тотчас же они сделались известны арабам. Подобное предположение еще менее научно, чем то, по которому Западная Европа о существовании народа русь в Южной России узнала только в 866 году из окружного послания патриарха Фотия к восточным епископам. А как не скоро доходили до арабов известия не только из России, но и с ближайших к ним берегов Каспийского моря, показывает следующий пример: Масуди в своих «Золотых Лугах» повествует о русском походе 913 года в Каспийское море и прибавляет, что после того руссы не нападали более на эти страны. Он не знал еще об их походе 943 года, хотя книгу свою закончил несколькими годами спустя после этого вторичного нашествия и, следовательно, имел довольно времени исправить ошибку (см. Relations etc. par Charmoy, 300).

59

К археологическим доказательствам того, что русь не норманны, дóлжно отнести отсутствие у нас камней с руническими письменами. Любопытно, что один из патриархов норманнской школы, Шлецер, заметил: «Руны не найдены ни в какой европейской стране, кроме Скандинавии; только в Англии имеется их несколько; но едва ли они там древнее датского владычества» (Allgemeine Nordischc Geschichte. S. 591). Шлецер не потрудился задать себе вопрос: если господство языческих норманнов оставило письменные следы в Англии, отчего же это господство никаких подобных следов не оставило на Руси?

60

Предание об аварах или обрах наш летописец заключает словами: «Есть притча в Руси и до сего дне»: погибоша аки обре. Эта притча отзывается скорее церковнославянским или болгарским переводом, нежели народным русским языком. А выражение «до сего дня» повторяется в летописи кстати и некстати и есть также заимствованная привычка.

61

Это смешение Царьграда с Солунью подтверждается и неоднократными нападениями славян-болгар на Солун в VI–VIII веках; причем спасение города приписывалось обыкновенно святому Димитрию. О солунских легендах, относящихся сюда, см. статью преосв. Филарета в Чт. Об. И. и Д. 1848. № 6.

62

Выше мы приводим свои основания, по которым дошедшую до нас редакцию Повести временных лет полагаем не ранее второй половины XII века. Особенно укажем на хазарских иудеев, которые говорят Владимиру, что Бог отдал Иерусалим и землю их христианам. Сам автор Повести не мог так выразиться: Святая земля была завоевана крестоносцами, так сказать, на его глазах, и, следовательно, он не мог не знать, что во времена Владимира христиане еще не владели ею. С этим моим указанием согласился и уважаемой памяти М.П. Погодин, который, как известно, не делал никаких уступок в данном вопросе («Борьба с новыми историческими ересями». С. 358). Чтобы время завоевания Святой земли могло прийти в некоторое забвение у русских книжников, мы должны положить не менее 50 или 60 лет. А так как под 1187 годом киевская летопись упоминает о новой потере Иерусалима, который был завоеван Саладином, то период, заключающийся между 1160 и 1187 годами, и может быть приблизительно назначен для того времени, когда произошла дошедшая до нас искаженная редакция сказания о призвании варягов, то есть когда в некоторых списках Начальной летописи могло впервые появиться смешение руси с варягами.

63

Есть еще мнение, которое в параллель с славяно-балтийской теорией указывает на славяно-дунайское происхождение призванных князей. См. Пассека «Общий очерк периода уделов» (Чт. Об. И. и Др. 1868. Кн. 3).

64

Что скифы составляли ветвь арийской семьи – это положение в настоящее время может считаться уже доказанным в науке, а нибуровское мнение об их монгольстве опровергнутым (после исследований Надеждина, Лиденера, Укерта, Цейса, Бергмана, Куно, Григорьева, после рассуждений о скифском языке Шифнера, Мюлленгофа и особенно после раскопок в Южной России). К скифам Восточной Европы принадлежали вообще народы германо-cлавяно-литовские. Царских скифов, то есть скифов по преимуществу, одни по разным соображениям относят к славянам, другие – к готам. Впрочем, в эпоху геродотовскую языки готский, славянский и литовский, конечно, были так близки друг к другу, что находились еще на степени разных наречий одного и того же языка. Под именем сармат надобно разуметь преимущественно славяно-литовский отдел скифов. (Впоследствии названия скифов и сарматов переносились и на народы угро-тюркские, то есть получили смысл еще более географический.)

65

Объединительные стремления того и другого народа ясно выражаются в известиях Аммиана Марцелина и Иордана. Аммиан, писатель IV века, с особою силою говорит о многочисленности и воинственности аланского племени (которого передовою западною ветвью были россаланы). По его словам, аланы подчинили себе многие народы и распространили на них свое имя. Он же перечисляет эти народы, но употребляет притом названия еще геродотовские, как то: невры, будины, гелоны, агатирсы, меланхлены и антропофаги. В этом перечислении, конечно, было преувеличение. С другой стороны, Иордан, писатель VI века, с явным пристрастием распространяется о могуществе готов и говорит, будто Германриху подвластны были кроме готов скифы, туиды (чудь), васинабронки (весь?), меренсы (меря), морденсимны (мордва), кары (карелы?), рокасы (русь), тадзаны, атуаль, навего, бубегенты, кольды, герулы, венеты (вятичи?) – одним словом, чуть не все народы Восточной Европы. Но интересно, что эти народы отчасти были ему известны под их живыми современными именами, а не под книжными названиями, повторяющимися со времен Геродота. Иордан как будто предупреждает нашу летопись, которая, перечисляя инородцев, «иже дань даю руси», приводит тех же чудь, весь, мерю, мордву и пр. Как ни преувеличены эти известия Аммиана и Иордана, но они дают понять, что уже в те отдаленные времена история ясно намечала объем и состав будущего Русского государства. Что между готами и руссами шла исконная вражда за господство в Скифии, подтверждает предание, сообщенное тем же Иорданом: когда готы пришли на берега Черного моря, то должны были выдержать борьбу за свои новые жилища с сильным народом спалами. Последние были, конечно, то же, что палеи и спалеи классических писателей (Диодора и Плиния). В них мы узнаем наших полян (от них же и слова сполин или исполин), а следовательно, тех же россалан или руссов.

66

Для объяснения события, записанного византийцами, и сложились сказания об Аскольде и Дире о призвании князей в 862 году. Все подобные басни совершенно соответствуют понятиям и средствам старинных бытописателей и списателей. Но замечательно то, что они находят защитников и в наше время, время научной критики.

67

И в последнее время он действительно начал расширяться, благодаря особенно раскопкам Д.Я. Самоквасова.

68

Tunmann. Untersuchugen ueber die Geschichte der oestlichen Voelker. 1774; Engel. Geschichte der Bulgaren. 1797; Klaproth. Tableaux histor. 1726; Fraehn. Die aelt arab. Nachr. über die Wolga – Bulgaren в Mem. de l'Academie. VI, Ser. T. I.

69

Из последователей его укажу на сочинение г-на Крьстьовича «История Блъгарска» (Ч. I. Цариград, 1871) и на любопытную диссертацию Серг. Уварова «De Bulgarorum utrorumque origine» (Dorpati, 1853). К сожалению, последний не довел этого вопроса до надлежащей степени ясности и критики.

70

См.: Memoriae Populorum. I. 451.

71

В этом исследовании о болгарах я старался по возможности рассматривать их отдельно, не решая пока вопроса о народности гуннов вообще. Решение его см. ниже.

72

См.: Memoriae Pop. II. 442.

73

Некоторые другие случаи древнейшего упоминания имени болгар см. в исследовании г-на Дринова «Заселение Балканского полуострова славянами» (М., 1873. С. 90), а также в «Romanische Studien von Roesler» (Leipzig, 1871. S. 234 и 235). Из византийских источников первый употребляющий имя болгар, вместо гуннов, есть Феофилакт Симокатта. А он писал в первой четверти VII века, следовательно, был почти современник Менандра.

74

Они даже прямо отождествляли котургуров и утургуров с болгарами, например: Шлецер (Allgem. Nord. Geschichte. 358), Тунмань (32–34), Энгель (253), Чертков («О переводе Манансиной летописи». 47) и Реслер (236).

75

Басню о лани, показавшей гуннам путь через Меотиду, Иордан относит к первому нашествию гуннов на остготов, то есть ко временам Германриха.

76

Так же как Прокопий, и Агафий вместо болгар употребляет общее название гунны и делит их на котригуров и утигуров; но к этим двум прибавляет еще два племени: ультинзуров и буругундов.

77

По поводу именно этого нашествия кутургуров Кедрин выразился: «Гунны или стлавины»; а современник самого события африканский епископ Виктор Туннуненский называет их вместо кутургуров просто болгарами (Roncal. Vet. lat. Chron. II. 377).

78

Замечательное сходство в описаниях обоих нашествий, 551 и 559 годов, заставляют подозревать какое-либо недоразумение. Оба писателя, Прокопий и Агафий, не повествуют ли, в сущности, об одном и том же событии?

79

Напомним, что, по известию Льва Диакона и Кедрина, тавроскифы (руссы), воевавшие с Цимисхием в Болгарии, также имели при себе женщин и что между убитыми также нередко находились женские трупы.

80

Theophanis Chronographia. Ed. Bon. 545–550. Nicephori Patriarchae Breviarium. Ed. Bon. 38–40. Anastasii Bibliothecarii Historia Ecclesiastica. Ed. Bon. 179–182.

81

Мы видели, что уже Прокопий сообщает о таких поселениях кутургуров. Имя это не исчезло бесследно на Балканском полуострове: по справедливому замечанию Рослера, оно доселе живет в названии куцо-влахов (Romaenische Studien, 236). Вероятно, это племя произошло от смешения валахов с кутургурами под преобладанием валашского элемента. (Они же называются гоги.) О куцо-влахах см. Ионина в Зап. Геогр. Об. по отдел. энтографии. III. 1873.

82

Примеры постепенного водворения славян за Дунаем см. в «Заселении Балканского полуострова славянами» Дринова. Только жаль, что г-н Дринов при этом упустил из виду главную массу славянского населения, то есть болгар, и, положась на мнения Шафарика и других авторитетов, не подверг анализу доказательства Тюрко-финской теории.

83

Тот же идиллический взгляд на совершенное подчинение завоевателей влиянию покоренной народности разделял и многоуважаемый, слишком рано похищенный смертью Гильфердинг. «Много орд, – говорит он, – в течение веков бросалось от Уральских гор или из Средней Азии на земледельцев славян, и все почти сохраняли, среди мирного, общительного племени славянского, свою дикую, исключительную народность, как-то авары, мадьяры, печенеги, половцы, татары, турки и столько других: отрадное между ними исключение представляют те степенные пришельцы, которые, когда и превосходили славян силою оружия, склонялись перед их духовною силою и роднились с ними, делались их защитниками и братьями. Таковы были гунны, столь ненавистные германцам; таковыми оказались и болгары» (соч. Гильфердинга. I. 26).

84

См. Черткова «О переводе Манасиинской летописи» (с. 64) и сочинения Гильфердинга (I. 26).

85

Менандр под 573 годом говорит, что на аварское посольство, возвращавшееся из Византии, напали «так называемые скамары» и разграбили его. Феофан под 764 годом также упоминает о болгарских разбойниках, «называемых скамарами». О тех же разбойниках-скамарах говорит Эвгипий в житии Северина (см. Mem. Pop. II. 526). Упомянутые выше Иордановы сакромонтизии, по всей вероятности, суть не что иное, как переиначенное название скароманты или скамары. Мы (вслед за Шафариком) сближаем с этим названием славянское слово скамрах или скоморох. Это одно из многих народных имен, обратившихся в бранное или насмешливое нарицательное имя.

86

Точно так же объитальянилась та болгарская колония, которая, по баснословному рассказу византийцев, перешла в Италию прямо от Азовского моря с пятым сыном Куврата. А по известиям Фредегария (гл. 72) и Павла Диакона (кн. V, гл. 29), просто дружина булгар, «происходивших из Азиатской Сарматии», бежала из Баварии от преследований короля Дагоберта в числе 700 человек, под начальством своего князя Альзека, и около 667 года поселилась в герцогстве Беневентском с дозволения короля Гримоальда. Они заняли здесь три селения: Сепино, Изернию и Бояно. (И эту-то дружину, в 700 человек, разместившуюся в трех селениях, новая историография считала пятой частью болгарского народа!) Дальнейшая судьбы этой колонии неизвестна. В XV веке в тех же местах поселились новые славянские выходцы, именно из Сербии (см. о том «Письма» де Рубертис в Чтен. Об. И. и Д. 1858. 1). Обращаем на этот предмет внимание наших славистов. Может быть, когда-нибудь им удастся открыть следы упомянутой болгарской колонии в местных средневековых источниках.

87

«Bulgarorum nuntium, imgarcio more tonsum», – говорит Лиутпранд. Почему же «остриженного по угорскому обычаю»? Оголенная кругом голова составляла древнеболгарский обычай, как то доказывают Прокопий и «Роспись болгарских князей». Очень может быть, что и к уграм этот обычай перешел от болгар.

Вот одно из очевидных доказательств, что понтийские скифы не были ни чудь, ни монголы; фигуры этих скифов на разных предметах, добытых раскопками в Южной России, снабжены отличными бородами. Обычай брить бороды был, собственно, не скифский, а сарматский.

88

Response ad consulta Bulgarorum. Acta Conciliorduin. V. 353.

89

L'Empire Grecque an X. siècle. Par Rambaud. Paris, 1870.

90

По рассказу Феофилакта, архиепископа Болгарского, один из сыновей того же Мортагона, Нравота или святой Баян, после смерти отца принял крещение и был за то предан смерти братом своим Маломиром (см. аббата Миня Patrolg. graec. T. CXXVI. P. 194).

91

Летопись Хинкмара. Pertz. I. 465. См. о том Weiss. Byzantinische Geschichten. Graz. 1873. (II. 79) и Racki. Viek i Djelovanje sv. Cyrilla i Methoda.U Zagrebu. 1859. (147–148). А также см. «Очерк истории православных церквей» Голубинского. М., 1871 (с. 26 и 239).

92

Куврат, Батбай, Котраг, Алтицей, Алзеко, Кубер, Аспарух, Тербель, Кормезий, Телец, Сабин, Паган или Баян, Умар, Токт, Чериг, Кардам, Крум, Мортагон, Пресиям, Борис, Алм, Ахмед, Талиб, Мумин, Боил, Чигат, Мармес, Книн, Ицбоклия, Алогоботур, Конартикин, Булий, Таркан, Калутеркан, Кракрас, Елемаг, Кавкан, Боритакан, Ехаций, Добет, Била, Боксу, Гетеи и др. (Славянские древности. Т. I. Кн. I. С. 269–270).

93

В Ипатьевской летописи под 1276 годом тоже употреблено слово «отеребить» в смысле расчистить, приготовить место для города или крепости.

94

Позволяю себе не соглашаться с ученым автором «Филологических разысканий», который считает кремль и кремень словами не одного корня: на том основании, что кремень есть название твердого камня, а кремль первоначально был деревянной крепостью (I. 256). Но кремль, очевидно, означал вообще крепость или твердь; а известный камень получил название кремня именно по своей твердости или крепости. Относительно имени Крум есть еще вариант: в Белградском синаксаре 1340 года оно пишется КрѢг, то есть Круг (см. Гильфердинг. I. 37) – слово, надеюсь, совершенно славянское.

95

Почему-то у нас существует мнение, что слово богатырь не славянского происхождения, а заимствовано нами у татар, и в доказательство приводят, что до татарского владычества оно не встречается в письменных памятниках. Но, во-первых, есть множество других слов, несомненно употреблявшихся народом и случайно не попавших в немногие дошедшие до нас памятники дотатарской эпохи. Во-вторых, слова бог и тур несомненно славянские; почему же, будучи сложены вместе, они дадут татарское слово? В-третьих, слово богатырь есть у западных славян, то есть у поляков и чехов. А приведенное здесь имя болгарского военачальника показывает, что это слово задолго до татарского владычества существовало и у южных славян. Следовательно, объяснение его татарским влиянием было основано на недостаточном изучении. Мне уже случалось указывать на то, что у нас продолжает господствовать очевидная наклонность всякое слово, сколько-нибудь трудное для объяснения, толковать иноземным влиянием и что в лексиконе татаро-финских народов много общего с лексиконом народов арийских, особенно восточнославянских. Не надобно забывать исконное и тесное соседство этих народов еще в Древней Скифии и Средней Азии. Следовательно, лексикон той и другой групп народов отражает влияние времен еще доисторических, и скорее можно предположить влияние арийских народов, как более одаренных и ранее развившихся, на соседние народы северной или урало-монгольской группы.

96

Для тех, которые относят имена болгарские к татарским или финским на том основании, что они им кажутся неславянскими, неарийскими, укажу еще на следующий пример. В Ипатьевской летописи встречается ряд имен литовских вождей, каковы: Давъят, Юдьки, Бикши, Кинтибут, Рухля, Репекья, Бурдикид и пр. С первого взгляда они также звучат какими-то татарскими или финскими и вообще неарийскими: а между тем очень хорошо известно, что литва – племя арийское, родственное славянскому.

97

В «Росписи болгарских князей» при их именах большей частью повторяется, что они были из рода Дуло. Нет ли чего общего между этим родоначальником и означенным утургурским князем Сандилом? Точно так же утургурского Анангая позволим себе сблизить с упоминаемым в той же «Росписи» родом Угаин, к которому принадлежал князь Телец. О Гостуне в «Росписи» сказано, что он был наместник из рода Ерми. Это Ерми напоминает первую половину в имени того же готского Ерманарика. Впрочем, у аланов также существовало подобное имя: в числе сыновей упомянутого выше Аспара был Ерминарик. А что имя Ермана или Германа не было чуждо славянам, указывают древнечешское Гериман и древнерусское Ермак.

98

Это исследование наше напечатано было в 1874 году (Русский архив. № 7). После того я встретил некоторое подтверждение своему предположению в «Филологических разысканиях» Я.К. Грота. Он приводит выписку Востокова из одного хронографа, где именно по поводу данного события местопребывание болгарских государей названо двором и кремлем. «Царь Никифор на болгары поиде… и победи их крепко, яко и глаголемаго двора князя их, иже есть кремль, пожещи его» (Т. I. С. 254. 2-е изд.).

99

Приведем эту вставку вполне: «Авитохол жил лет 300. Род ему доуло, а лет ему дилом твирем. Ирник жил лет 100 и 8; род ему доуло, а лет ему дилом твирем. Гостун наместник сын 2 лета, род ему Ерми; а лет ему дохс твирем. Коурт 60 лет держа, род ему доуло, а лет ему шегор вечем. Безмер 3 лета, а род ему доуло; а лет ему шегор вечем. Сии пять князь держаша княжение обону страну Доуная лет 500 и 15 с остриженами главами. И потом приде на страну Дуная Исперих князь тожде и доселе. Есперих князь 60 и одино лето, род ему доуло, а лет ему вереиналем. Тервел 20 и 1 лето, род ему доуло, а лет ему текоучетем твирем. 20 и 8 лет, род ему доуло, а лет ему двеншехтем. Севар 15 лет; род ему доуло, а лет ему тохалтом. Кормисош 16 лет; род ему вокиль, а лет ему шегор твирим. Сии же князь измени род доулов, рекше вихтун винех; 6 лет, а род ему оукиль ему имяше горалемь. Телец 3 лета, род ему оугаин; а лет ему сомор алтем. И сии иного род оумор, 40 дний, род ему оукиль, а ему дилом тоутом».

100

В пример неудачной филологии финноманов упомяну еще о доказательствах Рослера. В своей книге о румынах он посвящает особую статью происхождению болгар, где развивает Тюрко-финскую теорию и старается подкрепить ее новыми филологическими соображениями. По этому поводу он предлагает следующий, по-видимому, весьма тонкий прием. В румынском языке встречаются слова, очевидно, финского происхождения; а так как румыны в течение нескольких столетий жили в Мизии посреди болгар, откуда потом постепенно перешли в северную сторону Дуная, то эти финские слова будто бы суть ни более ни менее как именно те элементы, которые вошли в румынский язык из древнеболгарского. Он предлагает примеры некоторых слов, которые сближает с угорскими, остякскими, самоедскими, эстонскими и пр. Но такое, по-видимому, тонкое соображение не выдерживает ни малейшей критики. Начать с того, что само исследование Рослера о происхождении румынского народа, при всех внешних признаках учености и добросовестности, по большей части построено на довольно шатких основаниях.

В одном из заседаний Московского археологического общества, именно в марте 1871 года, я имел случай высказать свое мнение о происхождении румынского народа. В основу его легло племя даков; следовательно, вопрос сводится к следующему: к какой семье народов принадлежали даки? Я представил свои соображения в пользу того мнения, что даки, по всей вероятности, были племя кельтическое. Я прибавил, что румынская народность в бурную эпоху Великого переселения, открывшегося движением гуннов и закончившегося поселением на Дунае болгар и угров, сохранилась преимущественно в горных убежищах Седмиградии, а отсюда, после перехода главной массы болгар за Дунай, румыны снова колонизовали равнинную часть древней Дакии, то есть северную сторону Дуная (см.: Древн. Моск. Арх. Об. Т. III. Вып. 3). Потом мне случалось прочесть книгу Рослера «Romanishe Studien», которая вышла в том же 1871 году. Он доказывает, во-первых, что даки были племя фракийское; во-вторых, что румынская национальность во время переселения народов сохранилась на юге от Дуная, откуда она потом колонизовала его северную сторону. Здесь не место входить в разбор его доказательств; но мне они показались настолько слабы, что не изменили моего мнения. Таким образом, слова из румынского лексикона, которые он считает древнеболгарскими, я предлагаю объяснить соседством с другим народом, действительно финского происхождения, то есть с мадьярами, и особенно чересполосным сожительством с ними в Седмиградии.

В языке румын, конечно, существуют многие следы действительно болгарского, то есть славянского, влияния. Замечательно, что Рослер изощряется иногда толковать финским происхождением слова, очевидно, славянские. Например, волошское lopata и болгарское лопата, в значении весла, он производит от остяцко-самоедского lap (254). Но и в русском мы имеем слово лапа с его производными лапоть и лопата. Или румынское tete, сестра он сближает с самоедским tati, младшая жена (256); но мы имеем слово тетя, тетка, которое означает сестру отца или матери. Далее румынское curcubeu, радуга Рослер сближает с остяцким названием радуги paijogot, что значит лук грома, и с самоедским Mumbanu, покров Нума или собственно покров медведя. С помощью разных натяжек он пытается доказать, что curcubeu имеет почти то же самое значение, следовательно, представляет отрывок из древней самоедской мифологии (256–259), а отсюда прямой вывод: дунайские болгары есть ветвь остяцко-самоедская! Более произвольных филологических сближений и выводов, по нашему мнению, трудно и придумать. Здесь особенно оригинально то, что толкователь, объясняющий финский элемент в румынском языке болгарским влиянием, не указывает никакой финской стихии в самом болгарском языке. Но вместо разностороннего, научного анализа подобные толкователи идут от предвзятой идеи, то есть так как древние болгары были финны, то и т. д.; а потому в своих натяжках и выводах они доходят иногда до наивного.

101

Теперь, когда мы знаем, что древней родиной болгар была страна между Азовским морем и Нижней Волгой, что это был народ славянского корня, для нас получают смысл те арабские известия о камских болгарах, которые казались странными и несовместными с Тюрко-финской теорией. Так, Ибн-Фадлан, лично посетивший Камскую Болгарию в первой половине X века, постоянно называет царя болгарского «царем славян», город болгар «городом славян» и весь тот край «страною славян». Ибн-Хордадбех называет Волгу «славянскою рекою». А по известию Димешки, камские болгары сами считали себя народом, смешанным из турок и славян. Более поздние мусульманские писатели также отличают болгар от других туземных племен, например от «диких» башкир и мещеряков (см. Березина «Булгар на Волге»). Если бы волжско-камские болгары были финского происхождения, то они легко слились бы с местными угорскими племенами и образовали бы довольно плотную, однородную национальность. Однако этого мы не находим. Очевидно угро-тюркские элементы подавляли своей массой элемент болгаро-славянский, но не могли его совершенно усвоить. В свою очередь болгаро-славянский элемент, положивший начало государственному быту в том краю, был слишком слаб численно и слишком изолирован от других народов (особенно с принятием ислама), чтобы ославянить туземные угорские и тюркские народцы. Эта борьба разнородных элементов и объясняет отсутствие определенного национального типа и недостаток прочности в государстве камских болгар, несмотря на довольно развитую гражданственность. Оно легко было стерто с лица истории наплывом татарской орды. Но уже само существование промышленных, торговых городов и вообще способность к цивилизации обнаруживают, что высший слой населения не был чисто финский.