— И никто, — заметил он иронически, — даже с такой ясной и настойчивой подсказкой не стал менять жизнь. Обидно?
— Да, — ответил Ной, вздохнув. — Но, что делать, у нас свобода. Каждый выбирает свой путь сам.
Глава 5
Наступил день, когда Ной снова услышал голос Творца. Тот продиктовал ему размеры ковчега: длина триста локтей, ширина — пятьдесят, высота тридцать, из которых двадцать будет под водой и десять над водой. Это не корабль, Ной, хорошенько запомни! Любой корабль сужается сверху вниз, а ковчег сужается снизу вверх. Потому он абсолютно не приспособлен для того, чтобы гордо разрезать волны под парусом или на веслах. И вообще ковчег не для плавания! Ковчег создан всего лишь для того, чтобы удержаться на волнах.
Всего два входа в ковчеге: прикрытое защитным козырьком сияющее окошко вверху, через него выпустит голубя. И второе окошко, названное петахом, через который в ковчег вступит Творец.
Когда Ной пересказал это детям, Сим спросил осторожно:
— Почему вход для Господа не вверху?
Яфет тоже посмотрел на отца с вопросом в глазах:
— Вообще-то да… Для Всевышнего дверцу делать сбоку… гм…
Ной развел руками:
— Неисповедимы пути Господа. Но, думаю, это потому, что Господь и в новом мире будет появляться не оттуда, откуда его ждут.
Дети с Ноемой отправились в рощу подсчитать нужное количество деревьев, а Ной снова услышал Голос:
— Потом ты покроешь ковчег изнутри и снаружи смолою. Ступай на реку Пишон и возьми там драгоценных камней освещать ковчег. Когда придешь туда, я сделаю так, что ты их увидишь сразу, а другие не увидят. Я хочу, чтоб ты знал, что потоп уничтожит всех тварей живых, но ты войдешь в ковчег и будешь жить в нем. Ты и твои сыновья, твоя жена и жены твоих сыновей.
Ной ответил торопливо:
— Да, Господь. Сделаю, как ты велишь!
— Приведи в ковчег всех земных тварей. Возьми самца и самку от каждого рода, который не является чистым, и по семь пар самцов и самок от всякого рода, который будет считаться чистым…
Ной повторил:
— По семь пар чистых и по паре нечистых…
Голос поправил строго:
— По паре не чистых, а не по паре нечистых!
— Да, Господь, — ответил Ной ошалело, — но… мой разум не видит разницы!
— Надо видеть, — ответил голос еще строже. — И всегда нужно избегать грубых слов, если можно избегнуть их, сказав то же самое, но иначе! Более точные слова зачастую более оскорбительны, а вражда и войны возникают по таким мелочам, что люди потом и вспомнить не могут, за что пролилось столько крови…
Ной прикусил язык, уловив наконец разницу между «нечистыми» и «не чистыми», но вслух взмолился:
— Как я могу выполнить Твое повеление? Из меня паршивый охотник, я и козу не поймаю! Да и вообще я должен был быть охотником, который умеет распознавать различные виды животных и ловить их!
Голос ответил сухо:
— Тебе не надо ловить животных. Они придут в ковчег сами. Также Я позабочусь, чтобы припасы твои не сгинули и чтобы нечестивцы из твоего поколения не причинили тебе вреда.
— Да они не причиняют, — заверил Ной. — Только смеются.
— Это сейчас, — ответил Голос, — посмотришь, когда вода будет подступать к ковчегу.
Самая тяжелая пора наступила, как и предрекал Ханнуил, когда они впятером приступили к строительству ковчега. Сыновья без устали работали топорами, срубленные деревья падали с гулом и треском, земля вздрагивала, Ноема рубила сучья, а Ной, как самый могучий, укладывал бревна, сверяясь с планом ковчега.
За это время сыновья обзавелись женами, те тоже помогали, чем могли, на строительстве этого огромного и уродливого сооружения, некрасивого и нелепого, но, как говорят их мужья, необходимого.
Ханнуил первым узнал о начале строительства, а после него из города прибыла целая толпа и долго развлекалась дурацкими шуточками, насмешками, издевками.
Когда глумящаяся толпа ушла, усталый Ной воткнул топор в обтесываемый ствол кедра и вытер пот со лба. Горячие капли пота ползут по щекам, срываются с подбородка, рубашка вся промокла, а в груди тоска и горечь.
— Теперь я понимаю, — прошептал он.
Ноема спросила встревоженно:
— О чем ты?
— Понимаю, — ответил он замедленно, — почему Господь велел строить именно ковчег… а не огородил мой дом и огород от потопа. Это тяжкое испытание — строить ковчег! Сколько раз я готов был все бросить и пойти в город, где сплошной праздник плоти!.. Все веселятся, а я работаю тяжко от восхода и до захода солнца. И так вот из года в год. Еще три года до начала потопа, а я едва сдерживаюсь…
Ноема проговорила медленно, запинаясь на каждом слове:
— Ной… я всегда пойду… за тобой… Если скажешь… бросить все… я тут же брошу… Ты мой господин… мне тоже бывает обидно… что мои сверстницы гуляют, а я…
Он тяжело вздохнул, отер тыльной стороной ладони пот на лбу.
— Нет, продолжим. Это испытание. Мы не настолько хороши, чтобы Господь взял нас в новый мир без колебаний. Он проверяет, в самом ли деле мы Ему верны. И насколько верны.
Она вздохнула, но на мужа смотрела с любовью и преданностью. Похоже, он и сам заметил, что, пока растил лес, а особенно во время постройки ковчега, когда его особенно донимали насмешками, он стал тверже, что ли… хотя нет, остался таким же мягким в общении, как и раньше, мягким и уступчивым, однако Ноема видела, как он все больше отдаляется от этой постоянно веселящейся массы, уже сходящей с ума от попыток придумать что-то еще более праздничное, веселящее, ублажающее плоть.
Да, люди остались такими же. Это он отдалился, медленно и незаметно очищаясь от этой жизни, этих желаний, этих целей. И как хорошо, что она с таким мужчиной, который сам для себя толпа, и другой ему не надобно.
Настал день, и Ной с трепетом в душе услышал страшные слова:
— Потоп назначен на вторник! Будь готов, Ной.
— Я готов, Господи, — ответил Ной обреченно. — Почти все животные уже в ковчеге… Я сообщу детям и их женам, чтобы с понедельника ночевали уже в ковчеге. Я скажу им, что потоп начнется во вторник…
Голос произнес с непонятной интонацией:
— Я сказал, что потоп назначен во вторник.
Ной застыл, стараясь осмыслить сказанное, а Голос отдалился и умолк. Ной на всякий случай даже пальцы загнул: сегодня воскресенье, значит, завтра они уже останутся ночевать в ковчеге. Сегодня последняя ночь, которую проведут в своих домах.
— Все в твоих руках, Господи, — произнес он дрожащим голосом. — Как скажешь, так и будет. На все воля Твоя…
Ночь спал он тревожно, вскрикивал, утром поднялся с головной болью. Детей в доме уже нет, Сим и Яфет работают на ковчеге, а Хам принимает последних зверей, направляет их по широким мосткам наверх, а там их уже распределят по клеткам.
Раздался крик, мимо дома бежала, раздирая на себе одежды, женщина, платок слетел с ее головы, открыв черные с проседью волосы. Ной узнал младшую из дочерей Мафусаила, она вздымала руки к небесам и кричала:
— На кого ты нас покинул, отец?.. Как же мы будем без тебя?..
Ной вздохнул, не зная, печалиться или радоваться за деда. Мафусаил умер в понедельник, как раз перед потопом. Он прожил долгую счастливую жизнь, сражался с чудовищами, с мечом в руке прошел до края мира и вот теперь умер в покое и благодати. Он не увидит погибели человеческого рода, не ощутит вселенской горечи, иначе у него разорвалось бы сердце от скорби и печали.
Прошел понедельник, Ной велел запереть дом, словно еще была возможность вернуться когда-то и снова там жить, с сыновьями и снохами взошел на ковчег и почти ночь не спал, прислушиваясь к беспокойному реву животных, их стонам и жалобам, возне, стуку рогами о деревянные перегородки.
Сон сморил его только под утро.
С утра было жарко, как в полдень, однако воздух оставался чистым и таким удивительно свежим, что Ной поймал себя на том, что заглатывает его, как дивное нежное лакомство. В последние годы с утра всегда вставал с тяжелой головой, только к полудню мог «расходиться», но сейчас сразу бодр, в теле непривычная прыгучесть…
Он посмотрел в сторону ковчега и потрясенно понял, что и на таком расстоянии видит все сучки, царапины, вот присела отдохнуть бабочка, а вон бежит красный муравей с черной головой, а усики коричневые, надломленные в середине, на кончиках щеточки, в каждой по двенадцать волосинок…
И куда бы он ни поворачивался, для взгляда больше не существует преграды: видит легко и во всех подробностях до самого края мира, воздух настолько чист, словно его нет вовсе, даже непонятно, как летают без него птицы, стрекозы, и вообще все удивительно ярко и празднично.
— Господи, — произнес он восторженно, — что же это… уж не в рай ли мы вернулись?
Он вздрогнул, потому что никак не ждал ответа, но тот прозвучал из-под небес почти сразу:
— Да, Я возжелал, чтобы последние дни перед потопом были похожи на дни, проведенные Адамом в Эдеме.
— Последние дни? Разве не сегодня должен начаться потоп? Ты же сказал, что это свершится во вторник…
Голос поправил:
— Я сказал «назначен», а не «начнется». Он назначен на сегодня, но умер Мафусаил, последний праведник… или почти праведник, на земле. Потому Я отодвигаю потоп на семь дней! Пусть все простятся с великим Мафусаилом, кто чтил его, кого он спас, кому он помог… пусть отдадут ему почести и похоронят так, как он заслуживает.
Ной замер, потрясенный, впервые ощутив, насколько Господь не хочет делать то, что задумал, и как Он цепляется за каждую возможность отсрочить уничтожение рода человеческого, для которого создавал весь мир и всю вселенную.
— Спасибо тебе, Господи!..
— Мафусаила благодари, — ответил Голос и повторил: — Умер последний великий человек на земле, и отныне роду человеческому незачем быти. Да, он был по-своему праведником, хотя не выпускал из длани меча, а с лезвия постоянно струилась кровь. Но он положил всю жизнь свою, защищая людей от чудовищ, он же первый узнал о потопе и предупредил всех, что если не опомнятся…