— Сим… Я говорю с ним постоянно… Ни мгновения не было, чтобы Я не говорил с ним… Могу ли Я оставить того, кого Сам сотворил?
Сим упал на колени и воздел руки к небу:
— Благодарю Тебя, что откликнулся! Но… почему я не слышал Тебя? Почему никто не слышит Тебя?
Голос прогудел могучий и такой объемный, что Сим едва разбирал слова:
— Все слышат, Сим, все… Но слышать и слушать — не одно и то же. Да и никто не слышит так, как сейчас ты…
— А как?
Голос ответил гулко, заполняя собой Вселенную, Сим чувствовал, что с ним говорят сверху, снизу, с боков и даже изнутри:
— Я говорил с Адамом, потому что Адам был один. И Адам был всем человечеством на земле. Он слышал меня ясно и отчетливо. Потом людей стало много, теперь говорю со всеми разом, потому что вижу вас всех, как одного Адама, пребывающего вечно… Весь человейник, Сим, это все тот же Адам, только разбившийся на множество тел. И говорю Я с ним все так же. Потому теперь меня слушает весь Адам, а не отдельные тела… Что тела? Сим, они смертны.
Сим застыл, потрясенный и сокрушенный, раздавленный страшной истиной, что все-все люди, а их великое множество, это не просто люди, даже не просто братья, как уверяют в горячих проповедях апологеты Единства Веры, а вообще одно бессмертное существо, где каждая частичка всего лишь забыла о своем единстве.
Он вскрикнул:
— И Ты все так же ведешь человека?
Голос ответил грохочущим громом с небес:
— Да. И не оставляю ни на миг.
— Благодарю Тебя, Господь!
Голос прогремел тише:
— Сим, но все решаете и все творите вы сами. Я создал для вас прекрасный мир, а уж каким вы его делаете… зависит от вас. Вы его можете вообще разрушить — Я вмешиваться не буду.
— Почему, Господь?
Голос произнес, как показалось Симу, с грустной ноткой, хотя это, возможно, так слышалось из-за мощи Голоса и странного резонанса во всем теле:
— Потому что вы равны Мне в самом главном!
— В чем, Господь, прости за такие слова!
— Не только птицы и звери, — ответил Голос несколько устало, словно ему надоело повторять одно и то же, — даже солнце и звезды не по своей воле двигаются по своим путям! И только человек — по своей. Я не могу навязать человеку Свою волю, потому что изначально дал ему часть Своей души.
Сим, решившись, сказал несмело:
— Господь, ответь на последний вопрос.
— Последний, — предупредил Голос.
— Скажи, Господь… у Тебя есть план… ну, для нас? К чему мы должны прийти?
Голос ответил после паузы:
— Есть. Но, Сим, повторяю, только от вас зависит, придете ли.
У него вырвалось жадное:
— А что за план?
Голос не отвечал долго, Сим уже решил, что Господь покинул его, затем пришел ответ:
— Вспомни дерево, под сенью которого отдыхал в последний день перед потопом. Помнишь его кору, трепещущие листочки, жучков и муравьев, что бегут по стволу и веткам, бабочек и мух, птичьи гнезда на вершине… и много-много чего еще? А теперь вспомни отбрасываемую деревом тень. Она в точности повторяет очертания ствола и кроны, хоть даже тень искажена, день клонился к вечеру, помнишь? И тень вытянулась, изгибаясь по кочкам… Так вот, Мой план — это как дерево в ясный солнечный день, когда на нем виден не только каждый листок, но и каждая жилка на листке. А то, что удается сделать на земле, это тень этого дерева…
Сим прошептал, совершенно раздавленный:
— Так далеко…
Голос ответил с грустной интонацией:
— Дерево и его тень — это лишь приближение, чтобы ты понял. На самом деле разница намного больше. В мириады мириад раз. Но пока тебе такое даже не вообразить. Потому дерево и его тень — этого достаточно. Помни, Сим, даже если ты никогда не услышишь Моего голоса и не ощутишь Моего присутствия, Я не оставил вас! Я всегда с людьми. Но Я могу только подсказывать верные пути, однако выбираете сами. И если выберете погибельный, то… погибнете. И весь мир погибнет с вами.
Сим проговорил с тоской:
— Но как горько, что мы все умрем, никто из нас так и не увидит, что же там… у Цели.
— Адам нарушил, — ответил Голос почти мягко, — и выбрал жизнь смертного. Однако это изменило только путь, но не Цель. Вам все равно идти к ней, только по другой дороге. А потом все изменится вдруг… во мгновение ока, при последней трубе… ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мир изменится. Тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда и увидите Цель на расстоянии вытянутой руки…
Сим рухнул на колени.
— Спасибо тебе, Господь!
— Не преклоняй передо Мной колени, — напомнил Голос. — Вы не слуги Мне, не рабы, а дети Мои. Это рабам надлежит повиноваться, а вы можете выбирать: повиноваться или следовать желаниям своей животной стороны…
Сим сказал тревожно:
— Господь, стыдно такое говорить, но… лучше бы Ты вел нас… за ручку. Страшно мне и тревожно!
— Нет, — донесся тяжелый удаляющийся Голос, — нет…
Глава 11
Ной никогда не думал, что не только будет справляться со всем обилием зверей, птиц и всего-всего животного мира, пусть даже многих из них только по паре, но даже привыкнет, втянется в этот тяжелый, изматывающий труд.
Сегодня он перебирал мешки с зерном, прикидывая, сколько положить антилопам, а сколько зебрам, как вдруг трюм осветился небесным огнем, заблистали искры.
Ной ощутил присутствие огромного и величественного, душа встрепенулась и возликовала. Он пал на колени и воскликнул:
— Благодарю тебя, Всевышний, что удостоил меня посещением…
Прозвучал Голос, полный благосклонности:
— Зрю, хорошо следишь за тварями.
— Стараюсь, Господи!
— Хорошо стараешься.
— Спасибо, Господи!
— Как дети твои?
Ной запнулся с ответом, но молчание затягивалось, он ответил осторожно:
— Яфет чинит расшатанную клетку льва, Сим во втором трюме кормит и обихаживает зверей, Хам сейчас заменяет доски в правом борту, там прохудились…
— Молодцы, — раздался Голос, в котором звучала только доброжелательность, и ничего, кроме нее. — Сим, Яфет, Хам… Больше у тебя нет детей?
Ной запнулся на миг, развел руками.
— Я ведь не хотел заводить детей, — ответил он тихо, — Ты ведаешь. Еще Мафусаил принес весть, что весь мир погибнет и все люди утонут. Лишь когда Ты сказал мне, что позволишь моему потомству спастись, я и женился. Мне было тогда пятьсот лет! Я успел родить этих троих…
Голос сказал благосклонно:
— Помню, помню. Я обещал, что твое потомство спасется от потопа, и слово сдержу.
— Спасибо, Господь!
— Перестань благодарить по многу раз за одно и то же.
— Как скажешь, Господь! На все воля Твоя.
— Ну вот и хорошо. Так у тебя только трое детей?
Снова Ной замялся, тишина становилась напряженной, и Ной ответил сиплым голосом:
— Да, Господь. Ведь Ты запретил мне сходиться с женой во все время, что мы на ковчеге.
— Как и всякой твари на нем, — напомнил Голос.
— Да, Господь! Я за всем слежу.
Голос произнес сухо:
— Но не уследил. Впрочем, я не виню, за всеми не уследишь. Согрешили ворон, собака и келен. Да еще твой сын Хам под покровом ночи ходил к жене своей… Он сказал, что хочет прикрыть ее грех с Шахмаэлем, но хоть это и благородно, однако завет нарушен…
Ной ахнул:
— Так вот почему он вышел утром черным, как ночь!
— Да, — ответил Голос. — Что ж, хорошо, что ты ничего не нарушил сам… так ведь?
— Стараюсь, Господи!
Голос ничего не ответил, через мгновение Ной ощутил, что он снова один в трюме. С облегчением перевел дух, но не оставляло смутное предчувствие беды. Он подозвал Яфета, велел сложить мешки на месте, сам же поспешил наверх.
С верхнего этажа раздался душераздирающий крик. Ной, похолодев, помчался, прыгая через три ступеньки. Навстречу бежала жена, глаза вытаращены, волосы растрепались и вились сзади, как черные змеи.
— Что стряслось? — вскрикнул он.
— Дети! — закричала она диким голосом. — Дети мои! Иаван и Муак!
— Что с ними?
— Они… исчезли! Их нет!
Сцепив зубы, едва не теряя рассудок от горя, он примчался в угол, где поставили люльку. Еще издали видел, что она пуста. В голове страшно пронеслось воспоминание, как Творец пытливо спрашивал его о детях.
— Нет! — вскричал он, как раненый зверь. Ухватил себя за волосы, дернул, скривился от боли, дернул сильнее, стараясь простой болью заглушить боль в сердце. — Нет, Он не мог так!.. Он же обещал…
Ноема, захлебываясь рыданиями, спросила отчаянно:
— Что Он обещал?
— Что мои дети… уцелеют при потопе!
Вздрогнул от собственных слов, бросился к колыбели, начал ворошить тряпье… его пальцы сразу же наткнулись на теплое, мягкое. Из пустоты прозвучало недовольное кряхтение, затем обомлевшая Ноема и сам Ной увидели, как по тряпкам расползается мокрое пятно. Пальцы Ноя осторожно ползали по пустоте, ощупывая, трогая, с закрытыми глазами он отдал бы голову на заклание, что трогает своего ребенка Иаванчика. Но хотя кончики пальцев говорили, что прикасаются к теплому детского тельцу, он видел только мокрые тряпки. Вдруг запахло, по тряпке разлилось еще и желтое пятно. Послышался недовольный детский плач.
— Смени тряпки, — сказал он скорбно. Горечь сжала сердце. — Положи сухое…
— Ной…
— Они стали незримыми. Я соврал, что у нас только трое детей.
Она сказала в слезах:
— Ной… но ведь врать нельзя! Ты это постоянно твердишь детям!
— Да, — прошептал он. — Но сам… и вот наказан. Но даже тогда Он давал шанс признаться, покаяться, сказать правду… Он ждал! И простил бы… Обмануть — грех, но обмануть и не признаться — преступление гораздо худшее.
Он уронил голову, Ноема сказала тихо:
— И заслуживает, как показал Господь, наказания.
Ной прошептал:
— Неужели и дети мои будут повторять мои ошибки? Я ведь повторил…
— Что, Ной?