— Ева точно так же солгала! Почему это не послужило мне уроком?
Все время скитания по мутным водам небо оставалось в плотных рваных тучах. Не было ни дня, ни ночи, только постоянная угнетающая однообразная мгла. Если бы не драгоценные камни, все давно бы сбились, когда день, когда ночь, однако камни сверкали «днем» и тускнели на ночь, и Ной велел, чтобы все подчинялись этому ритму.
Свободолюбивый Яфет поинтересовался, а не стоит ли ложиться спать, когда хочется, а не когда указывают камни. Братья и жены слушали его с интересом и молчаливой поддержкой.
Ной покачал головой.
— Не будем уподобляться тем, — ответил он кротко, — кого Господь стер с лица земли.
— Да какое тут уподобление, — сказал Яфет непонимающе. — Просто спать еще не хочется…
— Есть закон, — пояснил Ной. — Человек отличается от зверя тем, что принимает законы, несвойственные ему от природы. Люди были стерты с лица земли потому, что не увеличивали запреты, тем самым отдаляясь от животных, а рушили даже те, что были приняты…
Яфет кивнул:
— …и тем самым приближались к животным. Разумно. Отец, ты иногда выглядишь туповатым, но ты на самом деле мудр… где-то там глубоко внутри, и сейчас объяснил все очень четко. Вопросов нет! Мы пошли спать.
Сим наблюдал за братом с неодобрением. Яфету все нужно разъяснять, он все старается понять своим умом, а ведь не все в мире можно понять, во многие вещи нужно просто верить.
…Воды усиливались еще сто пятьдесят дней, а в семнадцатый день седьмого месяца ковчег вздрогнул, под ним заскрипело, он чуть накренился.
Все замерли и впервые ощутили, что их мир не двигается по волнам, не колышется, не приподнимается и опускается, а стоит на месте, опустившись на нечто твердое.
— Подождем, — проговорил Ной шепотом. — Если под нами земля…
— Боюсь и поверить, — прошептала Ноема.
Ной сказал строго, но в голосе звучало больше страстной надежды, чем строгости:
— В Господа надо верить…
— Мы в Него верим, — заступился за мать Хам, — верит ли Он в нас…
— Зависит от нас, — ответил Ной.
— Воды все-таки начинают уходить, — сказал Сим так же тихонько, как и отец, словно стихия могла услышать и передумать. — Подождем. Вдруг это нам кажется? Все-таки очень хочется…
Несколько суток прошли в тревожном ожидании, потом все услышали дикий вопль Хама. Он орал и приплясывал у открытого окна. Серая поверхность моря с мелкими волнами в двух местах прорвалась, снизу медленно выдвигаются острые камни.
Еще через сутки стало понятно, что это вершины одной горы, так как основания начали сближаться. Через четыре дня они сошлись, теперь с ковчега наблюдали, как неспешно выдвигается из воды вся гора. Ковчег тоже покоился на невидимом основании, наконец показалось почти плоское плато, хоть и небольшое, но почти ровное.
Ной с замиранием сердца наблюдал, как вода уходит медленно, как полагают дети, но на самом деле довольно быстро, словно опять прячется в подземные пещеры.
Ковчег опускался все больше, а на горизонте ближе начали подниматься другие горы. Ной смотрел на них потрясенно, с каждым часом они становятся все страшнее и чудовищнее, а через несколько дней уже не горы, а нечто невообразимое, достигающее вершинами небес. Даже облака пошли ниже вершин, что раньше было совсем немыслимо.
Хам смотрел с восторгом, внезапно заорал весело:
— Добро пожаловать в новый мир!.. Вот это да…
Яфет озирал мир настороженно и с подозрением во взоре.
— Все изменилось, — проговорил он наконец. — Мир совсем не тот… Никогда не было таких высоких гор.
— Никогда не будет возврата к прежнему миру, — сказал Сим потрясенно. — Вы понимаете, что это значит?
— Что? — спросил Хам.
Сим покосился на его черное, как обугленная головешка, лицо.
— Что все зависит от нас, — ответил он тихо и, как самому показалось, пугливо. — Как мы будем вести себя, так будут и дети наши. Дети их детей и… все люди на земле. Мы даем правила, мы даем пример, мы показываем всем, что надо, что можно, что нужно, а чего ни в коем случае нельзя… Не знаю, как вас, но меня это пугает.
Хам сказал с удивлением:
— Наоборот, должно радовать! Нет дряхлых старцев, которым все не так, которые доставали нравоучениями… Мы закладываем основы, это же здорово! Мы самые вольные люди на свете.
Яфет подумал, лицо его помрачнело.
— Мы самые невольные. Как подумаю, что все мои поступки будут как-то истолковываться, что с меня будут брать пример тысячи поколений… так вообще бы в какую-нибудь норку и переждать там, пока законы установят те, кто умнее меня.
Хам хохотнул:
— Идет! Лезь в пещеру и сиди. А я установлю законы.
Яфет вздохнул:
— Нет уж. Пусть над законами подумает лучше Сим, а я подумаю над правилами. И вообще, Хам, нам придется следить за каждым своим словом! А мне этого не хочется, как и тебе.
К ним поднялся Ной, Хам бросился к родителю с воплем:
— Отец, надо что-то делать!.. Вода уходит!
— Рано, — ответил Ной со вздохом. — Дно ковчега только-только вышло из воды. Мы на камнях! Стала ли земля пригодной для заселения? Надо ждать.
— Ну сколько можно ждать?
— Подождем, — сказал Ной.
— Сколько? — спросил Хам настойчиво.
Ной посмотрел на замерших в ожидании Сима и Яфета, ответил с тяжелым вздохом:
— Еще сорок дней.
Эти сорок суток Хам ходил как на иголках, да и все извелись в ожидании. Сам Ной рано утром на сороковой день вытащил из клетки упирающегося ворона.
— Ты полетишь и посмотришь, — велел он, — есть ли пригодная для жизни земля.
Ворон каркнул:
— Почему я? Меня не жалко, да? Сдохну — никто не пожалеет?.. Там за стенами ковчега может быть жара, может быть холод… вдруг снова полетят огненные капли с неба… Если погибну — исчезнут все вороны!
— Давай лети, — ответил Ной сердито, — мы оба знаем, почему лететь именно тебе.
— Почему? Ну почему? Знаю, ты хочешь заполучить для себя мою подругу!
Ной сказал негромко:
— Всем был запрет жить отдельно друг от друга. Весь год я не входил даже к своей жене, родившей от меня троих сыновей!.. Гм, да, не входил… Творец запретил всем любое сожительство, пока мы в ковчеге. Ты почему нарушил? Почему посещал свою жену?
Ворон смутился лишь на мгновение, тут же нагло каркнул:
— А если я один умный и умею поднимать щеколду? Думаешь, другие бы утерпели, если бы могли открывать дверцы? Они все дураки, один я умный.
Ной сказал строго:
— Мы не знаем, как бы они поступили, но о всех нужно думать хорошо, пока не докажут, что…
— …что они сволочи, — каркнул ворон.
— …что мы ошибались, — закончил Ной. — Так что лететь тебе. Твоя подруга отложила яйца, твой род не прервется в любом случае.
— Ну да, ну да, — сказало ворон обозленно, — думаешь, не знаю, что и твой сын Хам ходил к жене? Она уже брюхатая!.. Он бормотал, что покрывает ее грех, когда она принимала в своей постели ангела Шехмазаэля, но повод хорош, хорош… Одно благородство, ха-ха, так я и поверил!
Ной молча, не слушая и не возражая, донес его к окну. Ворон заорал:
— Да и про тебя кое-что могу сказать!.. Ой, не души, не души, уже молчу-молчу…
Ной выбросил его наружу. Ворон захлопал крыльями, пролетел над водой и торчащими камнями, поднялся ввысь и начал кружить над ковчегом.
Сыновья Ноя с женами припали к окну, высовывали головы и, рискуя свернуть шеи, смотрели вверх. Ворон летал, растопырив крылья, по малому кругу, не уходя от ковчега. Сим хмурился, Хам ругался, а горячий Яфет предложил:
— Я возьму лук.
— Зачем? — остановил Ной. — Убивать нельзя даже нечестивца.
— Просто пугну, — сказал Яфет. — Он же не знает, что я не всерьез.
Ной вздохнул.
— Нельзя оружие вынимать без надобности. А вынул — стреляй насмерть. Раненый или даже испуганный враг опаснее вдвойне.
Ворон кружил над ковчегом достаточно долго, чтобы показать, что смертельно устал, затем сложил крылья и подлетел к окну с хриплым карканьем:
— Все, больше не могу…
Ной быстро захлопнул перед ним дверцу и крикнул:
— Ты — нечестивец! Ты даже не пытаешься искупить свою вину!.. Иди и не возвращайся, пока не отыщешь землю!
Ворон каркал, Ной наконец услышал в хриплом голосе подлинный страх, ворон в самом деле устал, никак не рассчитывал, что всегда мягкий Ной проявит такую твердость, жизнь среди потопа в ковчеге еще больше изменила его характер:
— Впусти!.. Крылья меня уже не держат!.. Я сейчас упаду в пучину!..
— Что ж, — ответил Ной, — лучше ты, чем другие.
В этот миг раздался Голос, который услышал только Ной:
— Да, ты изменился, Ной… В лучшую сторону, как я и полагал. Но ворона все же впусти.
— Он нечестивец, — возразил Ной. — Он сожительствовал со своей подругой!
— Знаю. Что делать, если подходить со всей строгостью, Я должен бы всех вас утопить, кроме непорочной голубки. Да и то, если взглянуть пристальнее… Словом, впусти ворона. Настанет время, когда и это черное племя пригодится людям. Настанет великая засуха… не скоро, очень не скоро, и вороны будут доставлять еду пророку… назовем его Элияу. Каждый день будут летать от дворца царя… Иеошафата, подходящее имя для нечестивца, к реке Крис, где спрячется пророк, и станут приносить ему хлеб и мясо прямо с царской кухни.
— Как скажешь, Господи, — пробормотал Ной устрашенно, — как далеко Ты заглядываешь!
— С вами и это не помогает, — ответил Голос.
Ной открыл дверцу, ворон влетел, оцарапав его жесткими перьями крыльев, упал на пол и хрипло прокаркал:
— Еще миг — я бы упал в волны! Убийцы! А еще люди…
Глава 12
Семь дней выжидал Ной, священное число, затем с тяжелым сердцем открыл клетку с голубями.
— Я люблю вас, — произнес он виноватым голосом, — но мы все погибнем, если не найдем земли, пригодной для проживания. А из ковчега видим только голые скалы.
Голубь, как он и ожидал, являясь полной противоположностью черному и нечистому ворону, был известен своей непорочностью и верностью подруге, кроме того, не станет его попрекать, что посылает именно его, не другую птицу, вон их сколько, а молча и терпеливо ждал, пока Ной нес его к окну.