– Погоди, Саша, это не всё, – сообщил Шеховской, – пока Николенька пистоли перезаряжает, пометь места на мишени, куда бы ты хотел, чтобы он попал.
Собеседник помолчал и спросил:
– Ты серьезно, или это шутка такая?
– Давай-давай, отмечай, – сказал Шеховской.
И вот желаемые места были отмечены.
Александр Христофорович во все глаза смотрел на молодого человека, который сейчас должен был совершить невозможное. А тот медленно поднимал рукой тяжелый пистолет. И вот он на линии прицеливания, ни малейшей дрожи в руке, выстрел. И, не выдержав, граф сам побежал к мишени. На месте одной из его отметок зияла пулевая отметина.
Он шумно выдохнул и пошел обратно.
– Нет нужды больше стрелять, – устало сказал он, обращаясь к Николке, – что тут скажешь, молодец.
Они пошли обратно в особняк, а пожилой жандарм все разглядывал листок бумаги на стене и шептал:
– Не иначе колдун объявился, кто еще такое сделать может.
– Я так понимаю, что фехтованием у него так же, как со стрельбой, – тихо спросил граф Шеховского, пока они поднимались по широкой лестнице.
В ответ тот только кивнул, но с таким выражением лица, что было понятно, Андрей Григорьевич неимоверно горд успехами сына.
После стрелкового испытания разговор не клеился. Бенкендорф был озабочен и ушел в свои мысли. Князь, видя это, стал откланиваться, его друг этому не противился. Но, провожая их к дверям, неожиданно спросил:
– Андрей, а как ты смотришь, если я предложу твоему сыну место личного порученца, но, конечно, после того, как он проявит себя в деле, ну, к примеру, на Кавказе. Сам понимаешь, иначе этого никто не поймет.
Шеховской недолго раздумывал.
– Александр Христофорович, я не против, но давай вернемся к этому разговору позже, когда Николай действительно послужит и проявит себя как достойный наследник рода Шеховских.
Несколькими днями позже к Зимнему дворцу, сверкавшему отремонтированной новизной после гигантского пожара, случившегося пять лет назад, подъехал конный экипаж, из которого вышли двое мужчин. Один из них в гусарском мундире и, видимо, в немалых чинах, второй также в военном, но без знаков различия, прошли в служебный вход, где предъявили пакет с бумагами. Дежурный офицер, внимательно ознакомившись с ними, вежливо предложил немного подождать.
Через некоторое время к ним вышел еще один офицер и предложил следовать за ним.
Князь шел за провожатым по огромным залам дворца, особо не глядя по сторонам, зато Николка шел разинув рот. Долго их путешествие не продолжалось, они зашли в кажущийся совсем небольшим после огромных помещений личный кабинет императора, расположенный на первом этаже. В нем никого не было, в большое окно лился серый свет петербургского зимнего дня.
– Ожидайте господа, его императорское величество вскоре будет, – сообщил провожатый и вышел, не забыв предложить посетителям присесть.
Шеховские сидели молча. Князь был напряжен, его волнение передалось и Николке, который до этого был достаточно спокоен.
Неожиданно скоро двери распахнулись, и в дверь в военном мундире вошел высокий крупный мужчина.
Князь подскочил со стула и низко склонил голову, что вслед за ним не менее ловко повторил и его сын.
– Как поживаете, Андрей Григорьевич? – спросил император. – Я слышал, что вас беспокоит подагра?
– Благодарю, ваше императорское величество, последнее время ее не замечаю.
– Андрей Григорьевич, можете без церемоний, – махнул рукой Николай Павлович, – все же мы давно знакомы. Вот только вы какое-то время назад предпочли удалиться в провинцию, оставив Петербург.
– Всемилостивейший государь, очень тяжко мне здесь было, все напоминало о родных. Думал, найду успокоение в родных пенатах.
Во время этого разговора глаза императора цепко осматривали молодого Шеховского. С немалым удивлением Николай Павлович обнаружил, что его тезка выше на полголовы и значительно крупнее.
– Ну что, князь, вы просили об аудиенции, прошу вас, давайте присядем. А молодой… гм, ваш сын, пока пусть подождет за дверями. Но сразу скажу, на меня он произвел внешне благоприятное впечатление.
Николка вышел и встал в коридоре у окна, он прекрасно понимал, что сейчас решается его судьба. Все зависело от слова одного человека – императора.
А в кабинете происходил следующий разговор. Когда Николка покинул кабинет, император сказал:
– Знаете, Андрей Григорьевич, после вашего визита к графу Бенкендорфу тот успел мне немного рассказать о том, что там у вас произошло. Его слова звучали просто невероятно. Насколько я понимаю, прошедшим летом, простите, князь, за эти слова, ваш сын еще пас коров.
– Не надо, государь, просить прощения, – отвечал князь, – ведь так все и было на самом деле. В августе сего года произошло чудо, юродивый стал разумным человеком, и никто не понимает, как это могло произойти. Я сам думал иногда, не чудо Господне ли явлено нам?
Николай Павлович поморщился,
– Князь, не будем углубляться в теологические домыслы, мы все равно ничего в них не решим. Скажите, как вы видите будущее вашего сына?
– Государь, я бы хотел, чтобы после сдачи им экзаменов за гимназический курс обучения он был зачислен в младшем офицерском чине в Лейб-гвардии гусарский полк, в котором когда-то начинал и я свою службу.
– Понятно, – после паузы сказал император, – в связи с этим у меня к вам два вопроса: во-первых, знаете ли вы, что часть этого полка сейчас на Кавказе, и в нем есть большие потери. И второе, почему вы хотите, чтобы он начал службу с младшего офицерского чина, ведь если он будет иметь свидетельство об окончании гимназии, он сможет претендовать на более высокое звание.
– Государь, я считаю, что мой наследник должен показать, на что он способен. И пусть он начнет службу с того же, что его отец.
– Но, князь, ведь это ваш единственный шанс на продолжение рода, вы очень рискуете, отправляя его на войну.
Шеховской же упрямо продолжил:
– Всемилостивейший государь, я понимаю, что вы хотите сказать, но еще раз говорю, мой наследник должен быть воином и никак иначе. Если я узнаю, что он погиб в бою, я буду страдать, но умру со знанием того, что мой сын исполнил свой долг перед императором и Отечеством.
– Ну что же, я рад слышать такие слова, ведь пока дворянство так считает, наша страна будет стоять назло всем ее врагам, – заключил Николай Павлович.
Он позвонил в колокольчик, и в тот же момент в кабинете материализовался вестовой. Император коротко отдал распоряжение, и вестовой испарился. Князь про себя подивился такой скорости, но, конечно, промолчал. В этот момент в кабинете появился приглашенный вестовым Николка.
– Ну, расскажи мне, молодой человек, как думаешь жить дальше? – спросил его по-французски император.
– Ваше императорское величество, – отвечал чистосердечно Николка, – вся моя жизнь сейчас в ваших руках, если вы просьбу моего отца удовлетворите, то все сделаю, чтобы род не посрамить. Батюшка хочет, чтобы я служил в гусарах, я же готов служить там, куда меня пошлете вы, и клянусь, что приложу все силы, чтобы вы и мой отец не пожалели о своем решении.
Его императорское величество удивленно посмотрел на князя.
– Хм, действительно, говорит по-французски, честно говоря, мне до сих пор не верилось в то, что рассказал Александр Христофорович.
– Всемилостивейший государь, – обратился князь Андрей к государю, – ныне Николай уже греческим языком овладел, готовится к экзаменам в гимназии.
Император изволил усмехнуться.
– Князь, скажу вам откровенно, когда в первый раз граф Бенкендорф просил за вас, я был близок к тому, чтобы отказать вам в вашей просьбе. Но сейчас мне кажется, что это было бы ошибкой, поэтому я выполню ваше желание, и в ближайшие дни вы сможете получить в моей канцелярии рескрипт о записи вашего сына в пятую часть родословной книги Энской губернии.
Князь вскочил со стула и поклонился вместе с сыном.
– Ваше императорское величество, у меня просто нет слов, – начал он.
Но император жестом остановил его и продолжил:
– Князь, вы, наверно, не знаете, но два месяца назад в Петербурге появился французский дворянин барон де Жюссак, очень знатный фехтовальщик и стрелок. Он был представлен ко двору французским послом. Когда в свете узнали о его талантах, начались просьбы их продемонстрировать, и представьте себе, все наши записные вояки ему проиграли. Насколько я понял, ваш сын хорошо фехтует и стреляет?
– Да, всемилостивейший государь, – отвечал князь, – фехтует шпагой и саблей.
– Как вы думаете, сможет он противостоять французу? – тут же спросил Николай Павлович.
Шеховской осторожно сказал:
– Государь, я не видел, как фехтует этот барон, и не могу поэтому определенно утверждать, но поверьте моему опыту, я еще не видел, чтобы кто-нибудь фехтовал так, как это делает мой сын.
– Ну что же, князь, я вас понял. Сейчас вы можете быть свободными, как я уже говорил, через два дня можете получить мой рескрипт. Когда ваш сын получит свидетельство об образовании, я распоряжусь о зачислении его в Лейб-гвардию, и он должен будет отбыть на Кавказ. А пока оставайтесь в Петербурге, возможно, вы мне понадобитесь, и пусть Николай обязательно продолжает экзерсисы в фехтовании.
Уже темнело, когда к особняку на Большой Миллионной начали съезжаться гости. Резные венские сани, запряженные парой коней, приносили многих известных личностей столицы. Но вот к парадному подъезду подъехали огромные парные сани, на которые гости смотрели с завистью, потому что, в отличие от легких санок, в которых они приезжали, эти были устланы медвежьими шкурами. Из саней, откинув меховой клапан, выбрался еще седой, но еще крепкий мужчина в гусарском мундире и бережно помог выйти закутанной в меха девушке. Та огляделась блестящими от любопытства глазами и под руку с отцом прошествовала к дверям, где их с поклоном встречал дворецкий.
Когда они, раздевшись, вошли в небольшой, хорошо протопленный зал, в котором уже стояло и сидело несколько гостей, дворецкий громко представил их: