а довольное лицо французского посла, мне хочется выругаться. Неужели у нас нет достойных фехтовальщиков?
– Увы, государь, время шпаги проходит, молодежь не уделяет ей так много внимания, как лет двадцать назад. Вот стрельбе из пистолета мы бы могли и де Жюссака поучить.
– Хорошо, граф, я положусь на ваш опыт и уверения князя Шеховского. Вы конечно, в курсе, что я с семьей на следующей неделе выезжаю в Гатчину. Пока не знаю, сколько мы там пробудем, наверно, не меньше двух недель я буду занят на военных маневрах. Между ними, как обычно, планируются развлечения, охота. На один из дней запланирован прием французского посла, а он теперь без своего дальнего родственника практически нигде не бывает. Я бы хотел, чтобы на этот день у нас появился князь Шеховской с сыном.
– Но, всемилостивейший государь, все же князь Шеховской, хоть и мой друг, но он, как бы сказать, не приближен ко двору, и его появление будет воспринято обществом с недоумением, – осторожно намекнул Александр Христофорович.
Настроение у Николая Павловича испортилось.
– Граф, я поставил вам задачу, и ваше дело обдумать, как ее решать.
Бенкендорф вскочил и, щелкнув каблуками, заявил:
– Всё будет выполнено, по приказу вашего императорского величества.
– Вот, так-то лучше, – проворчал успокаивающийся государь, – а я помогу вам в этом деле. Князь Шеховской заслужил свою очередную награду, для получения которой он и появится в Гатчинском дворце вместе со своим сыном. И чтобы тот был уже в форме Лейб-гвардии гусарского полка.
В доме Вершининых царило спокойствие. После первых дней устройства все вещи и люди наконец заняли свои места. Собственно, полдома, которые занимал помещик с дочерью и многочисленной прислугой, были не меньше его имения. А Катенька до сих пор не могла привыкнуть к своей спальне после маленькой комнатки в имении на втором этаже, где ее отец без труда мог достать рукой до потолка, ей казалось, что потолок над ее головой находится где-то далеко-далеко. И ей даже потребовался балдахин, потому что она не могла заснуть в таком огромном помещении.
Сам Илья Игнатьевич, конечно, страдал, он был вырван из деревни, где провел почти безвыездно пятнадцать лет, и если в первые дни у него были хоть какие-то дела, то сейчас ему было жутко скучно. И даже старания Феклы не могли развеять его меланхолию. Он пытался восстановить старые знакомства, но их в Петербурге осталось совсем немного, и только возможность бывать у Шеховских мирила его с необходимостью оставаться в столице.
Он побывал у князя буквально через два дня после приезда, Катеньку он с собой не взял, несмотря на ее слезы. Но обещал в будущем взять и ее.
Сегодня первый раз Катенька одна отправлялась к княгине Голицыной и была радостно возбуждена. Когда она уехала. Вершинин решил, что наступило самое время навестить старого князя во второй раз.
Когда он подъехал к знакомому дому и постучал в двери, то был немало удивлен, когда у открывшего двери Энгельбрехта разглядел за поясом здоровый тесак.
На удивленный взгляд гостя дворецкий воскликнул:
– Ваше благородие, не удивляйтесь. Если бы вы знали, что у нас приключилось!
Позавчера ночью на нас покушение было, тати ночные в дом залезли.
Не успел Илья Игнатьевич хоть что-нибудь спросить, как Энгельбрехт продолжил:
– И знаете, кто нас от смерти неминучей спас? Николай Андреевич, храни его Господь. Он трех бандитов голыми руками положил, а четвертого повязал.
Вершинин тяжело сел на стоявший в стороне стул.
– Ого, какие у вас дела творятся, а я живу и ничего не знаю, – сказал он, когда немного пришел в себя. – Так что, Николка всех воров укокошил?
Энгельбрехт посмотрел на него укоризненно.
– Его благородие Николай Андреевич, – сказал он назидательным тоном, – убил трех вооруженных ножами бандитов голыми руками.
Вершинин усмехнулся про себя: «Андрей молодец, больше необходимого не говорил, правильно, меньше знают, крепче спят. Нечего прислуге языками трепать. А если и узнают когда-нибудь, что сын князя был деревенским дурачком, то, скорее всего, ни за что не поверят в такую историю».
Он встал, отдал Энгельбрехту свою бекешу и знакомой дорогой отправился в гостиную. Князь, извещенный о госте, уже был там. Они поприветствовали друг друга и, усевшись в кресла, повели неторопливый разговор. Вершинин сразу забросал Шеховского вопросами о вчерашнем событии, и только охал и ахал, когда слушал рассказ князя. После этого беседа уже пошла про самого Николку.
– А Николенька сейчас чем занимается? – спросил Вершинин.
– О, если бы ты видел. Он сейчас в большой зале, у него экзерсис на шпагах.
– Ну и как у него успехи? – заинтересовался Илья Игнатьевич, хотя в ответе князя он не сомневался.
– Феноменально, – прозвучал ожидаемый ответ, – самый лучший учитель Петербурга сказал, что такого бойца не встречал никогда.
– Хе-хе, – рассмеялся довольный помещик, – задаст он жару некоторым задиристым личностям.
Князь нахмурился.
– Илья, я не нахожу в этом ничего хорошего, мне совсем не хотелось такого ажиотажа вокруг сына, но, видимо, этого уже не избежать.
– А я думаю, что в этой ситуации есть и хорошая сторона, – продолжил Вершинин, – ты ведь не будешь отрицать, что у Николки из-за обстоятельств его происхождения могут быть различные неприятности, но если окружающие будут знать его репутацию, как стрелка или фехтовальщика, то желающих оскорбить его будет немного.
Князь кивком согласился с приятелем, хотя по выражению его лица было видно, что предпочел, чтобы Илья Игнатьевич поменьше упоминал о прошлом его сына. Они сидели и оживленно беседовали, когда в дверь гостиной постучали. После разрешения князя к ним зашел взволнованный Энгельбрехт и торжественно доложил:
– Ваше сиятельство, фельдъегерь канцелярии Его Императорского Величества просит его принять.
– Конечно, – торопливо сказал Шеховской, – пусть немедленно проходит.
Оба друга встали, и в это время в комнату зашел офицер. Он приветствовал хозяина и с поклоном подал ему запечатанный пакет.
– Ваше сиятельство, – сказал он, – прошу принять письмо его высокопревосходительства графа Бенкендорфа, он настоятельно просил ознакомиться с ним и отписаться немедленно. Я уполномочен дождаться вашего ответа.
Князь распечатал пакет, развернул лист бумаги и впился в строчки.
Внимательно прочитав письмо, он повернулся к Вершинину и с растерянным видом сообщил:
– Государь желает наградить меня орденом Георгия второй степени и просит прибыть через неделю в Гатчинский дворец. Кроме того, он, не дожидаясь сдачи экзаменов, определил Николеньку корнетом Лейб-гвардии гусарского полка. И просит, чтобы тот прибыл вместе со мной на это награждение, уже в гусарском мундире.
– Поручик, – обратился он к фельдъегерю, – пожалуйста, подождите, я вас не задержу, сейчас только напишу ответ. Можете пройти в обеденный зал, перекусить, к сожалению, не могу составить вам компанию. Энгельбрехт, проводи его благородие в зал, – приказал он дворецкому.
Когда они остались вдвоем, Андрей Григорьевич развернул еще одну краткую записку, которую уже писал лично Бенкендорф.
– «Дорогой друг, хочу тебе слегка пояснить, в чем дело, император хочет, чтобы твой сын провел показательный бой с де Жюссаком, этот недавно появившийся у нас француз до настоящего момента выиграл все свои бои и ведет себя крайне заносчиво. Его императорское величество надеется, что Николай Андреевич, который так себя проявил в последних событиях, сумеет остановить победный марш гордеца. А по поводу ордена император сказал, что это его извинение за то, что твои заслуги в свое время не были оценены должным образом», – он прочитал ее вслух и потом посмотрел на Вершинина. Тот слегка улыбнулся.
– Вот видишь, стоило тебе попасть на глаза императору, и всё закрутилось, как в романах. Ну что, от всего сердца поздравляю и радуюсь за тебя.
Давай пиши ответ, и надо отметить это дело, как мы это обычно делали в молодости.
Катенька впервые в своей жизни ехала одна с визитом. Конечно, с ней были сопровождающие, но это были просто слуги, а вот отца, который всю жизнь был рядом, сегодня не было. Дорога не заняла много времени, вот она уже на Большой Миллионной, заходит в дом княгини. В дверях ее встретил важный мажордом и после ее сбивчивых объяснений исчез в коридоре. Не прошло и несколько минут, как оттуда, шурша платьем, вышла княгиня Голицына.
– Здравствуйте, ваше сиятельство, – застенчиво пролепетала девушка, – надеюсь, я не опоздала.
– Ну что ты, душа моя, конечно нет, пойдем скорее со мной, я смотрю, ты совсем продрогла, сейчас мы с тобой попьем чайку. Ты как насчет чайка?
– Ой, спасибо, Евдокия Ивановна, вы так добры, я с удовольствием откушаю с вами.
Они прошли в столовую, где немедленно им был доставлен дымящийся самовар и чайный сервиз.
Княгиня, угощая девушку, искоса следила за ее манерами и, к своему удовольствию, обнаружила, что придраться ей, в общем, не к чему.
«Интересно, где Вершинин нашел ей такую гувернантку, надо бы с ним потом поговорить. Нинель меня недавно просила найти хорошую воспитательницу для внучки».
Пока они пили чай, Евдокия Ивановна ни о чем особо не расспрашивала свою ученицу, а наоборот рассказывала ей о Париже, о том, как там живется.
– А вот папенька мне никогда не рассказывал ничего, а ведь там жил почти два года, – с обидой сказала Катенька.
Княгине стало так смешно, что она чуть не подавилась чаем, который она прихлебывала с блюдечка.
«Что может рассказать молоденькой девице отец о времени, проведенном им в Париже, сколько у него было любовниц и в каких кабаках кутил», – смеялась она про себя. Но вслух тем не менее сказала:
– Катенька, твой папа был там во время войны. Он, наверно, считал, что рассказы об ее ужасах не для юной девушки.
После чая они прошли в библиотеку, где княгиня, уже примерно составившая план занятий, начала свои уроки. Рассказывала она все не в пример интересней, чем мадам Боже, поэтому внимание Катеньки было обеспечено. Они с небольшим перерывом прозанимались два часа, а потом немного помузицировали в две руки за клавикордом.