Москва и Литва в XVI веке (1533–1605)
§ 71Детство и отрочество Ивана Грозного
Ивану IV было всего три года, когда шестидесятилетним стариком умер его отец Василий Иванович[174]. Править государством должна была мать его, Елена. Елена была энергичной и властолюбивой женщиной; большое внимание Елена уделяла внутренним дворцовым интригам. В правление Елены возобновилась война с Литвою (1534–1537). Литве удалось вернуть от Москвы Гомель. Елена скоропостижно скончалась в 1538 году (говорили, что она была отравлена боярами). После смерти Елены начались раздоры среди боярских кружков, стоявших во главе управления. Сперва верх забрали князья Шуйские, затем осилил князь Вельский, после опять Шуйские. Митрополит не был в состоянии сдерживать боярское своеволие. Сперва Даниил, затем Иоасаф лишились митрополичьей кафедры. После Иоасафа в митрополиты возведен был новгородский архиепископ Макарий. Макарию удалось удержаться на своей кафедре среди разных боярских партий. О юном великом князе бояре не думали. Иван Грозный и брат его Юрий в пышной (после Ивана III) обстановке дворца росли «яко убожайшая чадь». Шуйские на глазах Ивана тащили из дворца всякую «кузнь» (золото и серебро) и «рухлядь» (меха и ткани).
Иван рос с затаенными чувствами горькой обиды и негодования. Единственно, кто относился сердечно к подраставшему государю, был митрополит Макарий. Митрополит Макарий имел на юного великого князя огромное влияние. Беседы Макария внушили Ивану Васильевичу представление о необычайном величии власти государя. Макарий был человек громадной образованности (в богословском византийском вкусе). Теоретические понятия о необычайной высоте княжеской власти, которые были внушены Ивану митрополитом Макарием, находились в резком противоречии с той приниженностью, в которой в действительности находился юный великий князь. Это противоречие способно было только увеличить ту злобу, которая накоплялась в душе Ивана против окружающих его бояр. Злоба эта дала себя знать впоследствии.
§ 72Венчание на царство Ивана Грозного
Когда Ивану исполнилось 16 лет, он решил венчаться на царство. Мысль о венчании на царство должна была прийти ему в голову прежде всего под влиянием бесед с митрополитом Макарием[175]. Но мысль эта была глубоко продумана самим Иваном. Иван умственно развивался не по летам. Иван читал или пересматривал очень многие из рукописных книг громадной библиотеки митрополита Макария. В этих книгах Иван черпал вдохновение византийской политической мудрости – выносил оттуда высокие представления о религиозных задачах царской власти. Византийские церковно-политические идеи своеобразно преломлялись в умах русских образованных людей того времени. Византия была в свое время православным царством. Однако царство это погибло рушилось под напором турок. Отчего оно погибло? За грехи своих правителей и народа. Один из грехов этих – измена православию (согласие на церковную унию). Если византийское царство рушилось, это не означает, что православное царство вообще погибло. Православное царство должно существовать. Правда, Византия погибла, но Константинополь и был не первой столицей всемирного царства. Первой столицей был Рим. Константинополь был второй столицей новым Римом. Но если померкло православие первого Рима, а затем и второго, то это не значит, что погибло само православие, а значит только, что оно перешло в новую столицу. На место второго Рима стал третий Рим – Москва. Вместо святой Софии Цареградской Успенский собор в Москве стал главной святыней православия. Но если Москва третий Рим, то, во всяком случае, уже последний и настоящий: четвертому Риму не быть. Грандиозную идею Третьего Рима – переноса православного царства в Москву – впервые отчетливо высказал старец Филофей в начале XVI века. Этой идеей проникнут был митрополит Макарий, ею обвеяно было мировоззрение Ивана Грозного.
Венчаясь на царство, Иван Грозный по ходу своих мыслей становился не русским или московским царем, а православным царем вообще, вселенским царем. Венчание Ивана Грозного на царство произошло 16 января 1547 года в Московском Успенском соборе, утром, перед литургией. Митрополит Макарий возложил на Ивана Васильевича крест, бармы и венец. Через месяц после царского венчания (13 февраля 1547 года) происходило брачное венчание Ивана Васильевича с боярышней Анастасией Никитишной Романовой-Юрьевой[176]. Иван Васильевич выбрал себе невесту из русских девушек своего царства, а не из чужого государства или владетельного дома, как его отец, дед и прадед. Вероятно, здесь действовали тоже рассказы митрополита Макария о царских византийских обычаях. Выбор Анастасии Никитишны оказался чрезвычайно удачным. Спокойная, высокой нравственности, кроткая и вместе твердая, Анастасия оказала на Ивана благодетельное влияние, смягчив его бурный и озлобленный нрав.
Царский венец не был для Ивана Васильевича пустой игрушкой. Царский венец был для него тяжелым и ответственным бременем. Царство означало для Ивана целую программу как внешней политики, так и внутреннего поведения. Внешняя политика – борьба с неверными: мусульманским Востоком и латинским Западом. Внутреннее поведение: попечительство о мире и порядке в церкви и государстве. В 1550 году «царь и великий князь Иван Васильевич Русии, с своею братьею и с бояры» уложили новый Судебник – как бы новое издание прежнего Судебника в сильно расширенном и дополненном виде. В 1551 году созван был большой церковный собор, известный под именем Стоглава, по числу ста глав, на которые разделены были постановления собора. На соборе царь выступил с целым рядом вопросов относительно неустройства тогдашней русской церковной жизни. Отцы собора отвечали на эти царские вопросы, а кроме того, уделили большое внимание защите и оправданию церковного землевладения. Собор созван был под влиянием все тех же идей о величии царской власти. Устроив распорядок гражданской жизни в 100 статьях своего Судебника, царь Иван устраивал теперь жизнь церковную в 100 главах Соборного деяния. Созывая собор 1551 года, Иван должен был невольно сопоставлять себя с древними православными царями, созывавшими соборы вселенские, а митрополита Макария ставить наряду с древними архиепископами и патриархами, возглавлявшими прежние вселенские соборы. Стоглавый собор созван был царем и митрополитом в атмосфере религиозного подъема. Подъем этот разделялся многими церковными и государственными деятелями тогдашней Руси. Это была одна из причин, почему собор 1551 года пользовался в Москве таким высоким авторитетом в XVI–XVII веках.
§ 73Взятие Казани и Астрахани
Одновременно с мерами установления государства правды шла усиленная подготовка к тому, чтобы царство это смогло побороть неверных. Царству своему Иван Грозный постарался придать строгое устройство в согласии с военными надобностями. Основной военной силой Московского государства была в это время дворянская конница. Иван Грозный решил организовать как можно целесообразнее служилый класс, поставлявший эту конницу. В 1550 году царь выбрал тысячу лучших дворян и детей боярских и «испоместил» их (дал им земли и поместья)[177] около Москвы. Так составился особый полк «московских дворян». Прочие служилые люди были «городовые» (провинциальные). Дворяне каждого города составляли особый отряд. Отряды эти поделены были на «сотни» под начальством «голов». Много внимания уделил Иван и устройству пехоты, вооруженной «пищалями» (ружьями), – стрельцы, а также артиллерии (наряд).
Новая организация войска должна была получить немедленно боевое испытание. В Москве задумано было полное подчинение Казани. Казань доставляла московскому правительству постоянные затруднения. Джан-Алий, посаженный в Казань Василием Ивановичем (§ 69), удержался там недолго. В 1535 году в Казани снова вспыхнул мятеж; Джан-Алий был убит; на царство казанское снова призван из Крыма Сафа-Гирей. Тогда на Москве признали казанским царем другого прежнего царя – Шах-Алия. Но посадить его на царство было не так просто. Лишь в 1546 году, испуганные походом московских войск, казанцы изгнали Сафа-Гирея и согласились принять к себе Шах-Алия. Однако Шах-Алию скоро в свою очередь пришлось бежать[178], и в Казани в третий раз утвердился Сафа-Гирей, пытавшийся упрочить свою власть страшными жестокостями. Сафа-Гирей умер в марте 1549 года, оставив двухлетнего сына, Утямиш– Гирея.
Начиная с 1547 года Иван Грозный и Шах-Алий стали почти ежегодно предпринимать походы под Казань. Казань не удалось сразу взять, но каждый год положение ее становилось все труднее: московские военачальники приобретали лучшее знание местности и большую опытность в казанской войне. В 1551 году по совету Шах-Алия был построен город Свияжск на правом (горном) берегу Волги в недалеком расстоянии от Казани. Основание Свияжска было началом конца Казани. В Свияжске посажен был Шах-Алий, и к нему начали тайно перебегать влиятельные казанцы московской партии. Вскоре казанцы согласились принять Шах-Алия. Нагорная сторона Казанского царства, приписанная к Свияжску, осталась в руках московских воевод. Шах-Алию было приказано из Москвы привести Казань в такую же зависимость от Москвы, в какой находился Касимов. Положение Шах-Алия в Казани было, однако, очень не прочно – постоянные заговоры против него побудили его съехать с престола. Власть в Казани переходила к московским воеводам. Шах-Алий покинул Казань; но, прежде чем назначенный наместником в Казань князь С. Микулинский успел приехать в город, в Казани вспыхнул новый мятеж, и казанцы затворили ворота перед московскими воеводами. Царем в Казань призван был астраханский царевич Ядигар.
Получив известие о новом возмущении в Казани, царь Иван решил покончить с казанской самостоятельностью и прочно подчинить Казанское царство Москве. Поход на Казань был тщательно подготовлен царем Иваном, как с военной стороны, так и с дипломатической. В июне 1552 года в Москве пришлось выдержать набег крымского хана, стремившегося помочь Казани. По отражении набега начался Казанский поход, в котором видную роль играл Шах-Алий. Осада Казани началась 23 августа 1552 года. Казанцы защищались с мужественным отчаянием. После многих неудачных попыток Казань была взята приступом (2 октября)[179]. Немедленно после падения Казани изъявили покорность Ивану жители Арской стороны, а после – все луговые черемисы. Значительное количество казанских татар приняло православную веру; в 1553 году (уже в Москве) крестился и последний царь Казанский Ядигар, взятый в плен в Казани, как и предпоследний царь, Утямиш-Гирей[180]. В 1553 году в Казани учреждена была православная епархия – казанскому архиепископу подчинены были Свияжск, Васильсурск, Вятка. Первым казанским архиепископом был святой Гурий.
Однако еще в течение нескольких лет московским воеводам приходилось замирять Казанский край и подавлять восстания[181]. Желая прочнее подчинить себе Казанскую землю, московское правительство должно было думать о прочном освоении всего течения Волги. В 1554 году московскими войсками занята была Астрахань[182]; астраханский царь Ямгурчей бежал, и на царство посажен был московский ставленник, ранее Ямгурчея правивший царь Дервиш-Али. Однако Дервиш-Али быстро завел сношения с Ногайскою и Крымскою ордами и через два года начал войну против Москвы. Войско Дервиш-Алия было разбито отрядом стрелецкого головы Ивана Черемисинова. Дервиш-Али бежал в Азов. Астрахань присоединена была к Московскому царству (1556). Подчинение Казани и Астрахани имело огромные последствия для русского царства. Все Поволжье оказалось в русской власти. Через Каспийское море русское государство оказывалось в непосредственном соседстве с Персией. Часть Прикаспия добровольно присоединилась к русскому государству (черкесские князья по Куме и Тереку). В Ногайской орде, кочевавшей между Волгой и Аральским морем, произошел благоприятный русским интересам переворот: расположенный к Москве князь Измаил захватил власть, убив своего брата Юсуфа. В 1555 году в Москву пришли послы от сибирского царя Едигера с выражением покорности и обещанием платить дань[183]. Иван Грозный оказывался в положении государя и покровителя мусульманского Востока. И такое положение свое в мусульманском мире он вполне сознавал. В 1570 году посол Ивана, дворянин Новосильцев, должен был держать такие речи турецкому султану Селиму: «Мой Государь (то есть Ивань Грозный) не враг мусульманской веры. Слуга его Саин-Булат господствует в Касимове, царевич Кайбула – в Юрьеве, Ибак – в Сурожске, князья Ногайские – в Романове».
Занятие Казани и Астрахани имело громадное значение и для торговых и дипломатических сношений России с Востоком. Вскоре после занятия Астрахани в Москву приехали послы из Хивы и Бухары. В Астрахань собирались купцы со всего Прикаспия (из Шемахи, Дербента и прочих городов). Астраханская торговля имела в это время значение, с одной стороны, местное, прикаспийское, с другой – связи с Персией. Более отдаленные восточные связи – с Китаем – в это именно время оборвались вследствие захвата Бухарского и Хивинского царств воинственными разбойниками – узбеками. Выгоды Астрахани как транзитного пути в Туркестан и Персию были быстро учтены англичанами, как раз в это время нашедшими морской путь из Англии в Архангельск (экспедиция Ченслера 1553 года)[184]. В 1558 году при содействии московского правительства англичанин Дженкинсон ездил из Астрахани по Каспийскому морю и пробрался в Хиву и Бухару.
§ 74Казаки
Завоевание Казани и Астрахани сразу передвинуло южную границу России с Оки на Терек. Восстанавливалось давнее русское построение государства, обладающего одновременно лесом, степью и южным морем[185]. Но по сравнению с Русью Киевской и Тмутараканской вся комбинация передвинулась к востоку, развернулась по линии не Днепра и Дона, а Волги. Однако и Дон в это время также был захвачен русской колонизацией, но не Московским государством, а казаками. Казаки именно теперь начинают играть крупную роль в развитии русского исторического процесса. На окраинах русских земель с XVI века стали организовываться группы вооруженных вольных людей уходивших в степь для рыбного и звериного промысла. Продвигаясь все дальше к югу, эти вольные люди – «казаки» – в первой половине XVI века осаживаются по Дону (а позже – по Волге и Яику), строят там свои городки и «зимовища» и постоянно пополняются притоком населения из пограничных русских земель, которое идет на Дон спасаясь от государственного «тягла», а затем – крепостной неволи[186].
Начиная со второй половины XV века, и особенно в XVI веке, о казаках упоминается довольно часто. В XVI веке в Москве звали «казаками» всяких вольных гулящих людей. В 1538 году, отвечая на жалобы ногайского мурзы, из Москвы писали: «На Поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни – казаки; а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят, и те люди как вам тати, так и нам тати». Первое известие собственно о донском казачестве находится в жалобе ногайского князя Юсуфа, который писал в 1549 году Ивану Грозному, что его, Ивана, «казаки севрюки, которые на Дону стоят», учинили грабеж татарским купцам; Юсуф также пишет, что казаки эти «на Дону в трех и четырех местах города поделали».
Казачье государство на Дону было с самого начала народоправством: все дела решались на «круге». Донское казачество во второй половине XVI века жило вполне самостоятельной жизнью и потому может представляться особым государством. Однако государство это находилось уже и тогда в орбите Москвы, так же как организовавшееся намного позже запорожское казачество шло в орбите Польши. Для всех окрестных государей – одинаково для турецкого султана и ногайского князя – казаки были поденными московского царя. Мусульманские соседи донских казаков искали управы на них в Москве.
§ 75Опричнина
В 1560 году скончалась молодая жена царя Ивана Анастасия Романовна. С ее смертью некому стало сдерживать бешеный нрав царя. Царь Иван при жизни Анастасии и тот же царь Иван после смерти Анастасии – как бы два разных характера. В то время как умственные дарования царя Ивана остаются при нем в полном блеске, нравственный облик его совершенно меняется. Иван дает волю загнанным при Анастасии вглубь чувствам подозрительности и обиды на окружающих бояр. Раздражение царя против бояр прорвалось теперь наружу. Раздражение царя перешло в неистовство, когда ему изменил – бежал в Литву – один из прежних его ближайших советников – князь А. М. Курбский[187].
В этой обстановке подозрительности и террора зародилось явление «опричнины», сочетавшей в себе глубокий государственный смысл с разнузданной жестокостью против действительных и мнимых крамольников. Грозный для врагов внешних, Иван с этого времени становится Грозным и для внутренних. В конце 1564 года Иван неожиданно и тайно выехал из Москвы и остановился в Александровской Слободе (за Троице-Сергиевой лаврой). Оттуда от него пришла в Москву грамота с извещением, что он бросил царство из-за боярской измены. В ответ в Александровскую Слободу пришло посольство от перепуганных москвичей с просьбой остаться на царстве. Иван согласился на условии предоставления ему исключительной власти полномочий по преследованию крамолы. При этом Иван выходил из круга привычной боярской государственности и объявлял о своем желании «двор ему себе и на весь свой обиход учинити особный». Смысл «опричнины», особого удела, заключался именно в том, что Иван мог на этом уделе жить совершенно новой жизнью. В этот «двор» не были допущены «изменники-бояре»: Иван подобрал себе окружение из младших служилых людей – дворян и детей боярских, не считаясь с родовитостью и знатностью[188]. Уйдя таким образом из государства, Иван со стороны беспрепятственно начал расправляться со всеми, кого подозревал в измене (главным образом боярами и княжатами). Начались казни заподозренных (казнили не десятками, а сотнями). В 1570 году подвергся разорению целый город – Великий Новгород. Казни губили отдельных лиц, но Ивану удалось подорвать целые роды московской княжеской и боярской знати своими социально-экономическими распоряжениями. Иван постепенно взял в опричнину все города и уезды, где были удельные вотчины бояр и «княжат». Старых владельцев выводили на новые места, в заселявшиеся окраины государства, где не было старых традиций удельной власти. Отобранные земли их шли в раздачу новым людям – государевым опричникам. Так Иван Грозный разрушал прежнюю социально-государственную ткань Русской земли (удельно-боярский строй) и создавал новую (дворянский строй). Новому своему «двору» Иван придал организацию «монастыря»: опричники были «братией» этого монастыря, ходили в черных платьях. Усиленные богомолья сменялись пирами и оргиями[189].
Опричнина бушевала в Московском государстве около семи лет. Ближайшие цели ее были достигнуты: аристократическое боярство сломлено. Дальнейшее существование опричнины грозило слишком большими осложнениями всему государственному порядку. Опричнина справилась с внутренней крамолой, но была бессильна без помощи земщины справиться с внешним врагом. В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей смог пройти до Москвы, пограбил город и зажег его. В 1572 году Девлет-Гирей повторил набег. Для отражения его пришлось собрать все силы государства. Князь М. И. Воротынский разбил Девлет-Гирея на реке Лопасне.
После этих событий наступил перелом в истории опричнины. Началась реакция. Земским людям, у которых были прежде отобраны вотчины, эти вотчины теперь были возвращены[190]. Опричникам взамен давались в поместья другие земли. Часть опричнины была распущена.
Однако опричнина не была уничтожена сразу. Иван Грозный остался еще некоторое время на опричном уделе. Но был поставлен (1575) и великий князь всея Руси – Симеон Бекбулатович. Симеон Бекбулатович был правнуком золотоордынского хана Ахмата. Отец Симеона, царевич Бек-Булат, приехал на Русь в 1562 году. Симеон обратился в православие лишь в 1573 году. До того он был мусульманином и назывался Саин-Булат[191]. Саин-Булат был касимовским царем по смерти Шах-Алия (который умер в 1567 году). В качестве касимовского царя Саин-Булат находился в положении как бы среднем между земскими и опричными боярами. Царь Иван был доволен его службой и к нему благоволил. Но и с земскими боярами у Саин-Булата были, вероятно, хорошие отношения, завязавшиеся во время эстонской войны (см. ниже § 77). Приняв православие, Симеон Бекбулатович женился на княжне И. Мстиславской (дочери князя Ивана Федоровича Мстиславского). Крестившись в православную веру, Симеон Бекбулатович утратил права на Касимовское царство, которое давалось исключительно мусульманам. Как бывший царь (Касимовский) и царевич Ахматова рода, Симеон Бекбулатович не мог не удовлетворить бояр и князей своею знатностью; и вместе с тем он происходил не из среды бояр – «княжат», столь ненавистных Ивану Грозному. Великое княжени Симеона Бекбулатовича на Руси продолжалось, однако не больше года. Вслед за тем царь Иван свел Симеона с великого княжения в город Тверь[192].
§ 76Люблинская уния
Хотя уния Польши и Литвы в первый раз заключена была еще в конце XIV века, тем не менее отношения между двумя государствами в действительности долго продолжали оставаться неопределенными. Большее или меньшее сближение или расхождение Польши и Литвы объяснялось целым рядом условий внутренней и внешней политики каждого государства и наличием во главе того или иного государства достаточно энергичного правителя. При Витовте (в конце XIV и в начале XV века) Литва, казалось, должна была превратиться в государство, совершенно независимое от Польши, и, скорее, можно было предвидеть гегемонию Литвы над Польшей. Но после Витовта могущество Литвы стало падать.
Внутри Литовского государства все более крепло польско-латинское влияние, особенно в среде землевладельческой знати. Влияние это получало опору в личных связях людей, близких ко двору великого князя, так как почти все время во второй половине XV века и первой половине XVI века великий князь литовский одновременно был и польским королем. Так, великий князь Казимир Ягайлович (1440–1492) был избран польским королем через несколько лет после того, как он занял литовский престол (1445); сын его Александр Казимирович избран был литовским великим князем после смерти отца (1492), через десять лет после того и польским королем (1501); сменивший по смерти его (1506) брат Сигизмунд Казимирович был почти одновременно выбран и великим князем литовским, и королем польским. Сын этого Сигизмунда, Сигизмунд-Август, был литовским сеймом предъизбран на великое княжение в 1522 году, а в 1530 году польский сейм предъизбрал его королем польским.
Укрепив предъизбранием Сигизмунда-Августа личную унию Польши и Литвы, польские, а также и некоторые литовские государственные люди стремились наладить более прочную государственную связь между Польшей и Литвой. В Литве были два круга лиц, враждебно настроенных по отношению к мысли о дальнейшем сближении с Польшей. Во-первых, крупные литовские вельможи, настоящие удельные князья по размерам своих владений, боялись сближения с польской шляхетской демократией[193]. Во-вторых, православные, которые боялись стеснения своей религиозной свободы со стороны латинства.
Предложенное при Ягайле насильственное обращение всей литовской знати в латинство не удалось в полном размере. Православные отчасти помогли Витовту в его стремлениях отделиться от Польши; православные поддерживали в 1430-х годах князя Свидригайла. Тем не менее попытки стеснить православие заметны и у следующих польских государей[194]. Однако в середине XVI века напор латинства в Польше ослабел под влиянием быстрых успехов протестантизма. Многие литовские вельможи приняли лютеранство. Через красавицу Варвару Гаштольд (урожденную Радзивилл) влияние протестантства дошло и до Сигизмунда-Августа[195]. Польско-литовское общество сделалось менее агрессивным в религиозном отношении. Латинство перестало казаться для православных столь страшной силой. Установившаяся практически в Польше и Литве веротерпимость делала союз с Польшей менее страшным, чем прежде, для православной литовско-русской знати.
Между тем усиливалась внешняя опасность для Литвы – со стороны Московского государства. Литва не могла выдержать натиска московских войск при Иване III; при Василии III московские войска были разбиты литовско-русской ратью князя Острожского, но эта победа не вернула Литве Смоленска. С 1559 года начался новый натиск Москвы. В 1562 году московские войска вторглись в Белоруссию. Тогда же литовская шляхта, собравшись под Витебском, решила добиваться унии с Польшей в надежде, что Польша поможет защититься от Москвы. В следующем году военное положение стало еще более серьезным: царь Иван Грозный взял Полоцк (15 февраля 1563 года, см. ниже § 77). Непосредственная опасность для Литвы была отсрочена поражением, которое нанес московской рати Радзивилл на реке Уле (1564) Тем не менее опасность казалась неминуема. Известия о жестокостях Грозного против бояр и об учреждении опричнины вселили в это время особенный ужас перед московским владычеством в души литовско-русских князей и панов. При таком настроении литовско-русского общества созван был в 1569 году общий польско-литовский сейм в Люблине. Уже перед созывом сейма ясно было, что Польша постарается использовать политический момент и добьется чрезвычайных выгод от унии. Король Сигизмунд-Август и значительная часть литовско-русской знати восприняли польскую точку зрения. Уния заключена была на условиях, чрезвычайно невыгодных для Литвы. Еще до окончательного соглашения об унии половина литовских земель, притом самая лучшая, была отрезана от Княжества (Литовского) и включена в Корону (Польшу). Еще в марте 1569 года состоялся универсал короля о «возвращении» Короне Подляшья и Волыни, а в июне дан привилей о «возвращении» Короне также Киевской земли и Брацлавского воеводства. 1 июля 1569 года заключено было и соглашение об унии. Польша и Литва должны были иметь одного общего государя (выбирать нового государя сообща), общий сенат (панов-раду), общий сейм. Но в каждом государстве оставались свои особые войска, особые «уряды» (должности) и законы[196].
Литовско-русские земли поставлены были в тесную связь с Польским королевством, но не были просто «втелены» (инкорпорированы) в состав Польши[197].
§ 77Ливонская война и конец царствования Ивана Грозного
Как было сказано (§ 73), после взятия Казани и Астрахани чрезвычайно усилился интерес европейцев к Москве как станции на торговом пути из Европы на Восток и в глубь Азии. Англичане завязали сношения с Москвой через Белое море. Московские торговые круги желали, однако, пробиться и к Балтийскому морю, чтобы иметь возможность беспрепятственных торговых сношений с немецким Западом. Между Москвой и Балтийским морем находились владения Ливонского ордена[198]. Ливония ставила постоянные препятствия русским людям, когда они шли к морю, а иностранцам, когда они шли на Русь. Иван Грозный потребовал от ордена уплаты дани Москве. Орден согласился, но не выплатил дани в срок. Тогда московские войска вошли в Ливонию (начало 1558 года). Во главе всех московских войск поставлен был бывший казанский (касимовский) царь Шах-Алий. С ним были еще татарские царевичи Абдулла и Тохтамыш. Поход Шах-Алия в Ливонию был успешен; немцы потерпели несколько поражений. Русско-татарские войска дошли почти до Ревеля и Риги и страшно опустошили весь край. Шах-Алий вернулся в Москву, а потом в Касимов осенью того же 1558 года. В следующем году (1559) московскими войсками командовали царевич Тохтамыш и князь С. И. Микулинский. Поход также был успешен (московские войска проникли на этот раз в Курляндию). В кампанию 1560 года начальствовал над московскими войсками князь А. М. Курбский (касимовские татары были под его начальством); в этот поход взята была сильная ливонская крепость Феллин.
Тремя походами сопротивление Ливонии было сломлено. Ливонские рыцари не желали, однако, подчиниться иноверной и иноплеменной Москве. Ливония по частям отдавалась в руки своих нерусских соседей (1560–1561). Ливонский орден распался: магистр ордена Кеттлер превратился в герцога Курляндского и сделал Курляндию польским владением (леном); Ливония собственно (Лифляндия) заключила унию с Великим княжеством Литовским; Эстония отдалась Швеции; остров Эзель признал власть датского герцога Магнуса. Литва и Швеция, сделавшись обладателями ливонских земель, потребовали от Грозного, чтобы русские войска ушли из ливонских владений. Грозный отказал; Швеция и Литва объявили войну Москве. Швеция была для Ивана Грозного второстепенным противником, так как главный театр войны был для него первое время не в Эстонии, а в Ливонии, и потому главным противником была Литва. Царь Шах-Алий послан был в Смоленск во главе значительного русско-татарского войска (1562). Царь Иван пошел осенью 1562 года на Полоцк. При нем находились оба крещеных казанских царя: Симеон Касаевич (Ядигар) и Александр Сафагиреевич (Утямиш). Полоцк был взят 15 февраля 1562 года. В следующем году (1564) цари Шах-Алий и Симеон Касаевич стояли в Вязьме, подготовляя поход на Литву в направлении от Смоленска. На другом – Полоцком – направлении русская рать потерпела страшное поражение на Чашницких полях на реке Уле; главный русский воевода князь П. И. Шуйский погиб в бою. Неудача на Уле не остановила продвижения русских войск, и Литва предложила Ивану Грозному мир, соглашаясь уступить Москве Полоцк. В 1566 году Иван Грозный собрал в Москве земский собор из сведущих служилых и торговых людей. Собор высказался за продолжение войны. Война продолжалась с перевесом в сторону Москвы. В начале 1570-х годов Грозный обратил внимание на Эстонию. Особенно успешен был поход 1572–1573 годов под личным руководством Грозного. При Грозном находился и молодой касимовский царь Саин-Булат (будущий Симеон Бекбулатович). Русскими взята была важная крепость Пайда (Вейссенштейн).
Между тем в Литве произошли важные перемены. В 1569 году заключена была в Люблине уния с Польшей. Последствия сказались не сразу. В 1572 году умер Сигизмунд-Август: после кратковременного государствования французского принца Генриха на польский и литовский престол был избран седмиградский воевода Стефан Баторий, обладавший выдающимся военным талантом (1576). Еще в 1577 году Иван Грозный совершил поход в Ливонию – один из самых удачных своих походов[199]. Но уже в 1578 году наметился поворот войны: русские войска были разбиты под Венденом в Лифляндии. Начался натиск Стефана Батория на русские пределы. Баторий взял обратно Полоцк, затем важную московскую крепость Великие Луки и этим отрезал Москву от прямого сообщения с Псковом и Лифляндией. Вслед за тем Баторий осадил Псков (1581), но не смог взять его, несмотря на все усилия. В следующем году (1582) было заключено на десять лет перемирие между Москвой и Литвой. Иван Грозный должен был отказаться от Лифляндии и всех своих завоеваний в Литве. Это была настоящая катастрофа. Пока все силы Москвы отвлечены были обороной от Батория, шведы не только успели отобрать взятые русскими эстонские города, но заняли также несколько коренных русских городов: Ям, Копорье, Корелу (Кексгольм). По миру 1583 года Москва потеряла Ижорскую землю и совершенно отрезана была от Финского залива.
§ 78Засечная черта
Ливонская война должна была поглотить чуть ли не все силы Русского государства во вторую половину царствования Грозного. Между тем в это же время пришлось справляться с другой задачей, не менее тяжелой и ответственной. Со времени разрыва Василия Ивановича с крымским ханом, южная граница Московского государства находилась под угрозой постоянного нападения крымцев. При Иване Грозном крымский хан и верховный его повелитель турецкий султан были очень обеспокоены тем обстоятельством, что Москве досталась Астрахань, и строили постоянные планы отобрания Астрахани и похода на Москву. Поход на Москву крымский хан Девлет-Гирей предпринял в 1571 году. Ему удалось дойти до самой Москвы, сжечь ее и пограбить. Однако в следующем году Девлет-Гирей потерпел поражение от русского воеводы князя М. И. Воротынского (см выше § 75). Для защиты от татарских нападений московское правительство должно было улучшить начатое при Василии Ивановиче сложное и тяжелое дело организации сторожевой службы. При Василии Ивановиче основной линией обороны являлся берег реки Оки, и лишь немногие крепости поставлены были южнее Оки. При Иване Грозном эта линия уже устарела. После взятия Казани и Астрахани началась усиленная народная колонизация как Поволжья, так и «дикого поля», лежавшего к югу от среднего течения реки Оки. Новую систему укреплений нужно было сообразовать с наличием русского населения в «поле». Основную укрепленную линию городов пришлось выдвинуть к югу от Оки (Новгород-Северский – Орел – Новосиль – Данков – Ряжск – Шацк – Радом – Темников – Алатырь). Эти передние «украинные города» были соединены более мелкими укреплениями, валами в открытом поле, засеками в лесах. Так образовалась «засечная черта». К югу от главной черты строились передовые укрепления и города. Каждый год для наблюдения за степью приходилось высылать на юг усиленные отряды войск. Сторожевая служба становилась все тяжелее и требовала все больше людей и средств.
§ 79Прикрепление крестьян
Широкая политика Грозного превратила Московское государство в настоящий вооруженный лагерь огромных размеров. Одновременная борьба на различных фронтах требовала невероятного напряжения всех народных сил.
Не полагаясь на прежнее строение социально-государственной ткани, Грозный начал переделывать ее на новый лад (опричнина). Мероприятия Грозного усиливали служилый класс в государстве, приспособляя его к новым задачам, но вместе с тем опричнина хватала через край и способна была вызвать прямую смуту. Как было сказано, Грозный вынужден был в начале 1570-х годов отказаться от крайностей опричнины. Грозный, однако, не мог и не хотел отказаться от всей своей системы организации служилого класса и обеспечения его земельным жалованием (поместьями). Жизнь требовала дальнейшего углубления этой системы. Строгая организация служилых чинов получала смысл и прочное основание лишь при твердой экономической подпочве. Поместья служилых людей способны были обеспечить своих владельцев и снарядить их на военную службу лишь при том условии, чтоб это не были пустые земли. Необходимо было обеспечить эти земли людьми, которые «сидели» бы на них и их обрабатывали. Так рождалась мысль о прикреплении крестьян к земле подобно тому, как держатели этой земли прикреплены к службе. Правительство Грозного не решилось на окончательное провозглашение крестьянской крепости. Но оно подошло близко к этой мере. Почти до самого конца Ливонской войны крестьяне могли раз в году (обычно в осенний Юрьев день, 26 ноября) «отказываться» от владельцев земли, где они «сидели», и переходить к другим. В случаях задолженности крестьянина владельцу (это было очень распространенное бытовое явление) крестьянский «выход» заменялся «вывозом»: крестьянин переходил к тому владельцу, который откупал его от предыдущего. В самом конце Ливонской войны московское правительство начало стеснять выход и вывоз крестьян. Правительство не отменяло навсегда права перехода крестьян, но объявляло некоторые годы «заповедными»: переход крестьян в такие годы был запрещен[200]. Первым заповедным годом объявлен был год 1581.
§ 80Царь Федор Иванович
Царь Иван Грозный умер в марте 1584 года. За два года перед смертью он в ссоре убил посохом своего старшего сына Ивана. Наследником остался второй сын, Федор. Федор Иванович был хилым и болезненным человеком, не от мира сего, доброй и кроткой души. Он был полной противоположностью своему грозному отцу. Между тем перемена государя почти не почувствовалась в текущих делах управления, внутренней и внешней политики. Властный и неумолимый ход вещей требовал, чтобы государственная жизнь продолжалась в том же духе, как ее направил Грозный; после смерти Грозного остались государственные деятели, которые, собственно, и руководили государственной машиной. То были бояре Никита Романович Захарьин-Юрьев (брат первой жены Грозного) и Борис Федорович Годунов. Они и управляли царством по смерти Грозного. Никита Романович скоро умер; у кормила власти остался один Годунов. Годунов был потомком мурзы Чета, приехавшего в Москву во времена Ивана Калиты. Годунов обладал крупным умом и большой твердостью. С конца 1580-х годов положение Годунова совершенно упрочилось: он официально был назначен «правителем» (а также получил титулы «слуги» и «конюшего боярина» – высшие московские титулы того времени).
Годунов продолжал внутреннюю политику Грозного, хотя и без его крайностей. Высшая боярская и княжеская знать жила в постоянном страхе опалы и ссылки. Средние и низшие служилые чины, наоборот, составляли постоянный предмет правительственных попечений и забот. Продолжалась подготовка полного крестьянского закрепощения. Около 1592 года составлены были повсеместно новые писцовые книги; перепись крестьян еще более затруднила их передвижение[201].
Внешняя политика протекала также в рамках, намеченных Грозным. Война со Швецией вернула Москве Ижорскую землю и Карелию (1595); таким образом, было достигнуто исходное положение Ливонской войны подобно тому, как это было по отношению к Литве.
Усиленно продолжалось строительство укрепленных городов в «диком поле» (в 1586 – Ливны, Воронеж, в 1593 – Оскол, Валуйки и др.) и Поволжье (в 1586 – Самара, в 1590 – Саратов); в башкирском Приуралье поставлен был город Уфа (1586). Несмотря на все эти меры предосторожности, крымский хан в 1591 году смог дойти опять до самой Москвы, но ушел ни с чем.
Большое значение для Московского царства имело завоевание Сибири. Несмотря на то, что Сибирское татарское царство (в пределах позднейшей Тобольской губернии) просило Москву о принятии его под высокую руку русского царя уже вскоре после присоединения к Москве Астрахани (см. § 73), дело не пошло дальше обещаний покорности со стороны сибирского царя. Сибирские татары не только не подчинились Москве, но начали нападать на Пермский край, где заводили свои промыслы торговые люди Строгановы. В 1573 году царевич Мамет-Кул (сын сибирского царя Кучума[202]) убил московского посланника, шедшего в Киргиз-кайсацкую орду. После этого царь Иван Грозный разрешил Строгановым вести войну против сибирских татар. С этой целью Строгановы пригласили с Волги ватагу казаков, во главе которой был атаман Ермак Тимофеевич. Ермак предпринял смелый поход против сибирского царя Кучума с ничтожными силами (у Ермака было всего 840 человек). Неравенство сил до известной степени уравновешивалось тем, что казаки вооружены были огнестрельным оружием (пищалями), которого в Сибири не имели. Ермак взял Кучумову столицу Искер (на Иртыше). Отряд Ермака был, однако, захвачен ночью врасплох татарами и разбит (сам Ермак утонул). В царствование Федора Ивановича (по инициативе Бориса Годунова) дело Строгановых и Ермака было взято в руки правительства.
Одновременно с приступом к постройке упомянутых выше городов в «диком поле», Поволжье и Приуралье, в Сибирь был двинут отряд под начальством воеводы Мансурова. Мансуров проник в глубь Сибири вдоль течения рек Туры и Тобола. Московские войска прочно заняли Сибирское царство (позднейшую Тобольскую губернию, то есть нижнее течение реки Иртыша и среднее и нижнее течение реки Оби). В Сибири поставлено было несколько городов (в 1587 году Тобольск, затем Березов, Пелым, Сургут, Нарым и др.).
§ 81Учреждение патриаршества в России
Идеи православного царства и Третьего Рима не были в Москве случайной вспышкой. Идеи эти составляли главное содержание московской политической философии всего XVI века. В 1560-х годах по благословению митрополита Макария и при ближайшем участии царского духовника Андрея (Афанасия) составлена была так называемая «Книга степенная царского родословия, иже в русской земли в благочестии просиявших богоутвержденных скипетродержателей». Степенная книга – московская философия истории или, вернее, философская история России. Это не была отвлеченная безжизненная схема – философия Степенной книги тесно связана с жизнью: она положена была в основу московского политического мировоззрения и политического делания (так же как в XIX и XX веках философия экономического материализма положена была в основу мировоззрения и делания большинства социалистических партий). Вся история России понята в Степенной книге как история установления православного царства. Русский народ представлялся авторам Степенной книги народом исключительным, единственным (Русь – Новый Израиль); история русского народа имеет вселенское значение.
В православном царстве, как его представляли себе еще в Византии, должно было быть две главы – царь и патриарх. Царь в Москве был со времени венчания Грозного на царство.
Но патриарха не было, роль его выполнял митрополит. Заветной мечтой русских людей было добиться установления патриаршества на Москве. Для этого нужно было согласие восточных патриархов. В Москве вели по этому поводу переговоры с антиохийским патриархом Иоакимом (приезжавшим за милостыней в Москву в 1586 году), а затем с константинопольским патриархом Иеремиею (приехавшим в Москву в 1588 году). Московское правительство предложило самому Иеремии остаться на Руси патриархом. Иеремия согласился. Однако в кругах высшего московского духовенства не расположены были подчиниться чужаку. В виде компромисса Иеремии предложили жить не в Москве, а во Владимире. Иеремия от этого отказался и в конце концов должен был согласиться поставить на Русь особого патриарха – московского митрополита Иова (1589). В следующем году собор восточных патриархов в Константинополе утвердил действия Иеремии; патриарха московского и всея Руси постановлено было считать в ряду патриархов на последнем (пятом) месте[203]. После возведения московского митрополита в сан патриарха, четыре русских епископа возведены были в сан митрополита (новгородский, казанский, ростовский, крутицкий)[204].
§ 82Берестейская уния
Вторая половина XVI века в истории Европы замечательна новым подъемом латинства, так называемой «католической реакцией». Воинствующее латинство получило новую организацию в виде ордена иезуитов. Иезуитам удалось добиться прочных успехов латинства во многих странах, где латинство казалось совсем ослабленным и готовым сдаться лютеранству. В числе этих стран была и Польша. Настроение польского общества во вторую половину XVI века несравнимо с настроением этого общества в первую половину XVI века. Иезуиты быстро взяли в свои руки дело латинской пропаганды и начали энергичную борьбу с лютеранством. Иезуитам удалось вызвать в польском обществе подъем религиозного чувства. Этот внутренний подъем шел в ногу с подъемом внешним – успехами Стефана Батория против Москвы. Баторий усердно покровительствовал иезуитам и считал, что деятельность их чрезвычайно содействует энергичной внешней политике Польско-Литовского государства против Москвы. От борьбы с протестантизмом иезуиты обратились к борьбе с православием. Положение православия в Польше сделалось чрезвычайно тяжелым. Государственная уния Литвы с Польшей заключена была, как указано выше, в такое время, когда литовско-русская православная знать не имела оснований опасаться религиозных притеснений со стороны Польши. Но после победы иезуитов в Польше полоса таких притеснений была неизбежна. Внутреннее устройство Православной Церкви в Польше и Литве было чревато осложнениями.
Государственная власть вмешивалась в назначение иерархов с точки зрения интересов не православия, а Польско-Литовского государства. Король утверждал епископами не лучших православных людей, а часто худших. Высшая церковная власть – константинопольский патриарх – была далеко и бессильна защитить своих подчиненных. Защита православной церкви была предоставлена самодеятельности мирян. Такими мирянами были отчасти устоявшие в православии паны (как князья Острожские), а главным образом мещане больших городов, которые стали образовывать союзы – «братства» – для поддержания церкви (во Львове, Вильне и других городах). Князья Острожские жертвовали большие деньги на церковные дела, создали у себя типографию для печатания церковных книг. Во второй половине XVI века жил и действовал князь К. К. Острожский[205]. Православные епископы недовольны были чрезмерным вмешательством мирян в церковные дела и недостаточным уважением мирян к духовному сану. Роковое значение имела ссора луцкого владыки Кирилла (Терлецкого) с князем Острожским. Один из острожских замковых урядников (чиновников) обидел епископа Кирилла, а князь Острожский покрыл обидчика. После того луцкий епископ вместе с львовским епископом Гедеоном (который был в ссоре с Львовским братством) предприняли решительные шаги, чтобы освободиться от вмешательства мирян. Собравшись на собор в Берестье (Бресте) в 1591 году, западнорусские православные епископы по инициативе Кирилла и Гедеона обратились к королю Сигизмунду III с жалобой на вмешательство «овечек» (мирян) в дела монастырские. Кроме того, Кирилл и Гедеон подали королю тайное заявление, что они готовы принять власть папы. В конце 1594 года несколько епископов подписали акт о желательности церковной унии (инициаторами были Кирилл Терлецкии и Ипатий Потей, новый волынский епископ). В конце 1595 года Кирилл и Ипатий были приняты в Риме папою Климентом VIII. После их возвращения король издал манифест о соединении церквей и назначил церковный собор в Берестье.
Собор в Берестье состоялся в октябре 1596 года. Сразу обнаружилась непримиримость православных и униатов. Православные должны были отколоться и образовали особый собор (из двух «кол»: духовенства и мирян). Опомнившийся Гедеон Львовский был теперь главным ритором православного собора. Униаты вынесли свое постановление о подчинении папе, православные свое – о неподчинении. По существу, таким образом, было в Берестье в 1596 году не один, а два церковных собора. Каждый вынес свое решение. Получилась не уния, а разделение западнорусской церкви на униатскую и православную. Но в глазах короля и правительства – как польского, так и литовского – официальное значение имел только униатский Берестейский собор. Основываясь на его постановлениях, король мог после того повести ожесточенную борьбу с православной церковью.
§ 83Борис Годунов
Царь Федор Иванович умер в 1598 году. Детей после него не осталось. Таким образом, со смертью его кончилась династия Владимира Святого[206]. Тогдашнему русскому политическому сознанию трудно было примириться с мыслью о прекращении династии. Привычно было представление о вотчинном характере власти государя. Государство, оставшееся без государя, мыслилось как частное имущество, оставшееся без хозяина. Хозяина надо было искать среди наследников. Не было детей и братьев – надо было искать других родственников. Старались, конечно, подыскать таких людей, которые стояли и без того близко к государственным делам. Нашли двух подходящих кандидатов. Это были: двоюродный брат Федора Ивановича (по матери), молодой боярин Федор Никитич Романов, и шурин Федора Ивановича, боярин Борис Федорович Годунов, «слуга» и «правитель царства»[207].
Для решения вопроса созван был земский собор из служилых и торговых чинов. Собор избрал на царство Бориса Федоровича Годунова. Так как Борис Годунов правил государством уже при Федоре, то избрание его на царство не меняло установленного хода государственных дел. Продолжалось, с одной стороны, прикрепление крестьян (как исключение объявлены были незаповедными годами лишь годы 1601 и 1602), с другой стороны, держание в немилости боярской знати[208]. Таким образом, стремясь устроить государство при помощи крепкой организации средины тогдашнего московского общества, Борис давил на верхи и низы общества. В тех и других установленный Борисом государственный порядок нашел своих врагов. Враги эти, однако вряд ли смогли бы представить серьезную опасность для государственного порядка, если бы не нашли себе поддержки извне, в латинской Польше. Но, с другой стороны, и Польша не могла бы, конечно, рассчитывать на успех без наличия недовольных элементов внутри государства. Именно от соприкосновения внешних и внутренних элементов разложения произошла Смута.