— Спасибо за согласие. Я понимаю, какое одолжение вы мне делаете. Времени у вас мало. Но все-таки прочитайте. Жду от вас откровенного мнения. Если уж дальше хлопотать, то не хотелось бы получить отказ из-за качества материала. Не люблю тревожить чужих людей попусту.
«Материала», «качества», сухарь сухарем. Скорее всего и дед такой же. «Сегодня в керосинной лавке купил двадцать литров керосина». Но у старика и сухаризм может быть необыкновенно ценным. Время-то утекло, как его восстановишь? Только через сухаризм. Саня приободрился. А вот если художественное… Саня опять заскучал и от скуки высказался очень определенно:
— До архивных документов я всегда был любопытен. А что касается прозы, то могу высказать только частное, субъективное мнение, которое совсем не обязательно принимать в расчет. Выскажу, разумеется, откровенно. Чего уж тут лукавить?
— Ничего другого мне и не нужно. Пишете вы живо, увлекательно. Я бы даже сказала, умно. Ваше мнение приму во внимание в первую очередь. Пойду приготовлю вам папку. Положу только отпечатанное.
Мнение Татьяны о его собственном творчестве Саню почему-то покоробило. Когда только успела познакомиться? Наверное, мамуля постаралась.
Татьяна ушла, а Саня, еще раз оглядевшись вокруг, отметил ровненько стоящие в шкафу собрания сочинений, ровный ряд горшков с цветами на подоконнике и кота на диване. Кот был один, не стоял в ряду, но дремал тоже очень аккуратно, подобрав лапки. Все было по местам, все в порядке. Жизнь в квартире шла по-заведенному. Четко и отлаженно, как часы. И часы, кстати, висели на стене и громко тикали. Сане опять стало скучно.
— Славная у тебя знакомая, очень славная, — сказал он, обращаясь к матери. — Это ты ей мои писания давала?
— Я, конечно. Они теперь и в посадской библиотеке есть, — с шутливой гордостью ответила мать. — Так что жди, могут и твой творческий вечер устроить.
— Избави Бог! — Саня с неподдельным ужасом замахал руками. — Если бы я знал, что ты тут мою карьеру устраиваешь, ни за что бы не пошел! Это еще хуже, чем устраивать личную жизнь! — В шутливом тоне звучало нескрываемое недовольство. Саня терпеть не мог, когда в его дела вмешивались. Он ощущал это как посягательство на собственную свободу. Сам он мог куда угодно вмешиваться, а другие ни-ни.
— А ты, Сашенька, не гордись, — серьезно и ласково сказала Ольга Николаевна. — Позовут, приди. Людям посидеть вместе надо, поговорить о чем-то важном, а не только о бытовом. Я бы на твоем месте сама в этой библиотеке работать стала. Устраивала бы вечера для подростков. Или лекции для них читала. У теперешних детей знаешь сколько проблем — и с русским языком, и с общением, и с чтением. Куда ни посмотришь, одни проблемы. Мы-то с Таней давно дружим и друг другу идеи подбрасываем. Последняя идея — подростковый клуб при библиотеке. Ты тоже можешь подключиться.
Ольга Николаевна с ожиданием и надеждой смотрела на сына. Так ей хотелось, чтобы он отозвался, откликнулся, забурлил.
— Нет, мамуля, я к такой работе пока не готов. Мне, дай Бог, со своей справиться, — твердо сказал сын, и мать поняла, что на сегодня это ответ окончательный.
— Как знаешь, — разочарованно сказала она. Если честно, она надеялась совсем на другое. Ждала, что сына обеспокоит судьба будущего поколения. Ведь у него самого сын, хоть и в Австралии. Тем более должен тосковать и стремиться узнать, чем молодежь дышит. Общаться с ней, помогать. Но разочарование быстро рассеялось. Не хочет, значит, не хочет. Он по-своему помогает. Книжки пишет.
Татьяна вернулась и подала Сане средней толщины папку.
— Я вас не тороплю, — сказала она. — Там и телефон написан, когда прочитаете, позвоните.
— И вы мой запишите. Мало ли что! Вы тут у себя в городе сидите, не знаете, что в лесу грибы пошли. А я у себя в деревне их собираю, — сказал он уже весело, отстранив от себя библиотеку вместе с культурной жизнью и приготовившись отъехать к себе в деревенскую глушь. — А то, может, захотите до Твери прокатиться. Всякие ведь бывают фантазии.
Танюша посмотрела ясными карими глазами и сказала со спокойным доброжелательством:
— Большое спасибо. Я с делами едва справляюсь, на фантазии времени не остается. Но если вдруг придет, позвоню непременно.
— А я позвоню, как только прочитаю. Постараюсь поскорей, не люблю откладывать дела в долгий ящик.
Говорить было больше не о чем, они простились и ушли.
Всю обратную дорогу Саня был рассеян, думал о чем-то своем, хотя крепко, бережно держал мать под руку, а папкой в сумке легкомысленно помахивал.
Глава 20
Милочка с Димой укатили на микроавтобусе в плавни, а родители получили задание — встретить на вокзале Димину маму. Умеют дети сюрпризы устраивать — ничего не скажешь. Главное, все с налету, с наскоку. Ничего не объяснят толком. Хорошо еще, число, время, вагон и место назвали. Павел Антонович про себя пыхтел, но виду не показывал. А то разволнуется Наташа, будет Милу ругать, а потом на Димитрия бочку покатит, а там и на его мамулю в душе что-нибудь затаит. Для родственных отношений, которые и без того неведомо как сложатся, лишних напрягов не надо. Молодежь пока только притирается. Сколько раз еще будут сходиться, расходиться. А если еще и родители будут с двух сторон грузить, как пить дать разбегутся. Вот он и пыхтел про себя. А внутри все так ходуном и ходило. Нашли встречальщиков! Лишь бы отмазаться! Тащиться по такой жаре немыслимой в город! На автобусе, на электричке. На вокзале в детектива играть — узнаешь не узнаешь, потом говорить: здрасте! Я — Милочкин отчим, пожалуйте ловить левака! Они же с Наташей безлошадные… Саню попросить? Да больно далеко из Посада ехать. У него работа. Не хочется сына дергать. И опять пошло закипание. Ни о ком молодые не подумали! Задержались бы на пару дней, встретила бы Мила свекровь на серебристой «ауди», оказала бы уважение, и поезжайте себе на все четыре стороны. Нет, приспичило! Вмиг снялись и полетели!
День встречи сулил столько неуюта, что Павел Антонович стал искать, о чем бы ему таком хорошем подумать, чтобы настроение свое улучшить. И надумал. Можно ведь на все и с другой стороны посмотреть. Хорошо ведь, что Димитрий взял и уехал с Милочкой, а не остался встречать свою мамулю. Значит, оторвался он от привычной жизни, будет строить новую. Новую будет строить вместе с Милочкой. Подумал, значит, и так решил. Хорошо, что и Милочка подхватилась вмиг и поехала. Значит, ссора им обоим пошла на пользу, держатся они, значит, друг за друга. А раз держатся, пусть по-молодому и живут. А им, родителям, нужно свои отношения налаживать. Может, и хорошо, что познакомятся они с будущей сватьей не формально, за столом, а по-человечески, с помощью. Уже благодарность, расположение. Он же сам собирался взять одинокую Димину маму под покровительство, в воскресенье на лыжах вместе сходить или на выставку, потом вместе пообедать, впечатления обсудить… Но это зимой, осенью вместе с Наташей. Сейчас он Наташу в город не потащит. Да и Иришку девать некуда. И тут Павлу Антоновичу пришла в голову удивительно счастливая мысль: можно же Мишу попросить с ним на вокзал поехать! Миша точно не откажет. Иришка у них живет, они с Лялей ее навещают, сроднились за это время.
Сейчас позвонит по мобильнику и договорится.
Павел Антонович даже руки потер от удовольствия. Он не раз замечал: подумаешь о хорошем, и хорошее решение в голову придет. Да, так оно и бывает в жизни: плохое за собой плохое тянет, а хорошее — хорошее.
Он позвонил Мише, назвал число и час, тот, по счастью, оказался свободен.
— Зачем на вокзал? Я сначала за вами, Павел Антонович, заеду, — сказал он. — Если что нужно из продуктов, скажите — прихвачу. Ирина, наверное, все запасы подчистую съела.
— Спасибо, Миша, ох, спасибо. Выручил так выручил. А насчет продуктов я с Наташей посоветуюсь и перезвоню, — пообещал Павел Антонович и облегченно вздохнул. Ну, вот все и уладилось. Теперь надо тихонечко на лавочке посидеть, чтобы все внутри улеглось. А то вон как сердце-то раскачалось. Сердце, оно такое! Ему волю дай, так из груди выпрыгнет. Все надо с умом делать, а не с сердцем.
Павел Антонович довольно улыбнулся и вздохнул глубоко-глубоко. Пахло флоксами. Вон они, цветут шапками, белыми, розовыми. Надо будет сватье наломать. Порадовать.
Хорошо, что все неприятности уладились. Может, конечно, другие какие набегут, но и с ними они управятся. Павел Антонович еще разок вздохнул глубоко и с облегчением, поднялся с лавочки и пошел к Наташе делиться успехами.
Девочки сидели и смородину перебирали. Последнюю, остаточки. Иришка сор и веточки выбирала, Наташа резала носики.
— Иринке с сахаром проверну, витамин на зиму, — сказала она.
— Миша спрашивает, не надо ли нам чего? Он за мной заедет, на вокзал повезет.
— Да что ты! Вот порадовал! И насчет «чего» очень вовремя, — рассиялась улыбкой Наталья Петровна. — Сахар пусть везет и побольше, я сливу и яблоки буду варить, им тоже наварю на зиму. Вон как Иринка охотно варенье ест и с творогом, и с кашей.
— А я-то как охотно варенье ем! — зажмурился от удовольствия Павел Антонович, — и без творога ем, и без каши! Я вам тоже помогать буду, яблоки буду чистить.
— Будешь, будешь, — согласилась Наталья Петровна. — Нам помощь нужна, без тебя не справимся. И сейчас помоги, неси мясорубку.
В назначенный день Миша приехал с утра пораньше, привез мешок сахара и много еще чего разного, что Ляля для дочки и стариков приготовила. Наталья Петровна, охая и ахая, сокрушаясь, что не надо было так тратиться, принялась разбираться в привозе. Потом, вспомнив о букете для встречи, заторопилась в сад и стала ломать белые гортензии.
— А флоксы? — спросил Павел Антонович.
— Осыпаются они, Паша, стоят плохо. А я вот еще гвоздички турецкой нарву.
Букет получился — загляденье — пышный, нарядный, парадный, белые шапки гортензий и густо-вишневые шапки гвоздик. Все ахнули.
— А на флоксы любоваться пусть Ангелина Васильевна к нам приезжает, милости просим, — гордо сказала Наталья Петровна, вручая букет мужу.