Она подумала о Ноа, пришлось ли ему участвовать в каком-нибудь шумном мероприятии в честь праздника, и испытывает ли он чувство усталости, пережив праздничные дни. Пейдж сильно в этом сомневалась. Он не позвонил ей; правда, он и не обещал, но она думала, что если уж он к ней неравнодушен, то обязательно снимет трубку. Она знала, что Ноа находится в кругу своего семейства. Все дело в том, что ему нравится Нью-Мексико, и, находясь там, он совершенно забыл про Таккер.
Сами тоже испытывала послепраздничный дискомфорт, судя по тому, сколько блюд, предложенных ей на пробу Пейдж, она отодвинула, даже не прикоснувшись. Она даже не стала пить молоко и отвернулась от привычной бутылочки. Отказалась качаться на качелях, которые Пейдж подвесила для нее на кухне. В мячик ей тоже не хотелось играть. Единственное, что она с удовольствием соглашалась делать, – это как можно дольше быть в объятиях Пейдж, и та взяла ее к себе на руки. Когда в восемь тридцать раздался звонок по телефону, Пейдж с бьющимся сердцем кинулась к аппарату, но сразу же выяснилось, что это не Ноа. Звонили из больницы, необходимо было ее присутствие, так как некий четырехлетка обварил себе ногу кипятком. Пейдж съездила туда, а потом примчалась назад.
Но дома ничего не изменилось, и Сами по-прежнему капризничала. Когда Пейдж наконец уложила девочку в кроватку, то увидела, что у нее появился насморк, поэтому Пейдж ничуть не удивилась, что малышка проснулась среди ночи горячая и в испарине. Дети легко заражаются простудой от других детей. Это – неизбежно и к тому же содействует развитию иммунитета. Но, зная все это, Пейдж все-таки испытывала тревогу за маленькую, ведь Сами такая крошечная и беспомощная.
Пейдж сделала Сами горячую ванночку, а потом уговорила ее принять детский тиленол. Уложив ее снова в кроватку, она села рядом и принялась напевать колыбельную, которую в свое время ей пела Нонни. Сами задремала, но скоро проснулась вся в слезах. Пейдж отерла ей личико влажным полотенцем и дала попить яблочного сока, но девочка справилась только с половиной бутылочки. Она также переменила ей пеленки и расчесала волосики. Потом она взяла девочку на руки и уселась в кресло-качалку, раздумывая над тем, что современная медицина до сих пор еще не в состоянии победить обыкновенной простуды.
Казалось, эта ночь никогда не кончится. Впервые в жизни Пейдж поняла, какое волнение испытывают родители, когда их дети болеют, а они не в силах им помочь.
– Все не так плохо, как вам кажется, – имела обыкновение говорить Пейдж в подобных ситуациях. Точно такими же словами она пыталась успокоить себя сейчас. – Устройте маленького как можно удобнее, давайте ему больше жидкости. И ни в коем случае не впадайте в панику. И еще: не лишайте себя сна. Когда родители выматываются, пользы от этого нет никому.
Сама же Пейдж почти не сомкнула глаз. Когда Сами просыпалась, Пейдж укачивала ее, когда же девочка начинала дремать, она боялась пошевелиться, чтобы не разбудить больного ребенка. Ей так и не удалось уложить ребенка в кроватку. Впрочем, в какой-то момент она начала дремать, когда с Сами на руках удалилась к себе в спальню и уложила ее рядом с собой на свою кровать. Почти сразу же к ней в спальню вбежала Нонни, обеспокоенная тем, что не нашла девочку в колыбельке.
– Пейдж Пфейффер, – грозно сказала она, забирая ребенка к себе на руки. – Сами могла выскользнуть из твоих объятий, доползти до края постели и упасть вниз!
– Она бы не стала уползать далеко, – произнесла Пейдж сонным голосом, – она неважно себя чувствует. Будь добра, дай ей еще немного детского тиленола. И разбуди меня через часик, ладно? В эту субботу мне предстоит дежурить на работе.
Душ несколько взбодрил Пейдж, когда она через час проснулась и стала собираться на работу. А закончив ее и вернувшись домой, она почувствовала, что от утомления едва держится на ногах. Она немного подремала с Сами на руках, пока Нонни выходила прогуляться по снежку, а затем решила немного побегать, чтобы снять усталость, оставив Сами под надежной опекой бабушки.
Разумеется, она тут же вспомнила о своем дне рождения и о своей знаменитой пробежке через заснеженный город в Маунт-Корт. Теперь об этом было думать бессмысленно. Возможно, ей не следовало поступать так даже в день рождения, но истина была в том, что тогда ей была необходима помощь и эмоциональный всплеск, что Ноа и обеспечил ей наилучшим образом.
Хорошо. Она, кстати, была бы не против получить подобную эмоциональную поддержку и сейчас – хотя бы простой телефонный звонок с уверениями в дружбе. Нечто подобное она, правда, получила, когда вернулась домой, но только не от Ноа Перрини. Ей звонил Дэниел Миллер – тоже один из новых обитателей Таккера, компьютерщик, примерно ее возраста. Он звонил, чтобы поблагодарить ее за прекрасный праздник Благодарения и сказать, что на следующей неделе отправляется на художественную выставку в Беннингтон и предлагает ей составить ему компанию, разумеется, если она будет свободна.
Тот факт, что всю информацию он передал ей через Нонни, говорил о том, что Дэниел в будущем не против стать для нее человеком более близким, чем просто друг. По крайней мере, он не стеснялся говорить об этом во всеуслышание.
Всю остальную часть вечера Пейдж провела, как и прежде, с Сами на руках. К счастью, температура у девочки упала. Жестокий насморк, так поразивший ребенка, стал проходить, и Пейдж почувствовала некоторое облегчение, особенно когда малышка впервые за двое суток заснула у себя в кроватке. Но одновременно с облегчением, которое испытала Пейдж, она поняла одну чрезвычайно важную вещь – больной ребенок более всего зависим от людей, его окружающих. Когда у родителей несколько детей и все требуют внимания, это в определенный момент может вызвать и раздражение. Пейдж вряд ли была способна на такое, находясь рядом с Сами.
Да и Мара тоже. «Я своего рода временная остановка на их жизненном пути, – писала она, рассуждая о том, что значит быть приемной матерью… – Это требует от меня повышенного внимания к такому ребенку. Весь день я могу мотаться из одной смотровой в другую, переходить из больницы в кабинет и обратно, но только когда я возвращаюсь домой и усаживаюсь на пороге, сжимая в руке ладошку ребенка, сидящего рядом, я начинаю понимать, что мое существование наполнено и я по-настоящему нужна другому живому существу. Я не пытаюсь заглядывать вперед, в далекое будущее. Я наслаждаюсь настоящим, поскольку благодарна, что оно у меня есть, а когда это настоящее отходит в прошлое, я часто вспоминаю о нем и жалею, что оно не в силах длиться вечно».
Как только Сами заснула, Пейдж почувствовала себя одинокой и потерянной, хотя у нее было полно всяческих домашних дел, только приступать к ним ей совершенно не хотелось. Она сыграла партию в карты с Нонни, но это не принесло ей покоя, который она испытывала, когда прижимала Сами к своей груди. Кроме того, она все время думала, почему же не звонит телефон.
Она рано легла спать и быстро заснула, хотя сон ее был неглубоким и она часто просыпалась, услышав малейший звук, исходивший от Сами и транслируемый в ее спальню с помощью монитора. Время от времени она поднималась наверх, в спальню девочки, чтобы лишний раз убедиться, что у нее прохладный лоб и она крепко спит.
Пейдж только вернулась к себе после очередной такой проверки, когда услышала легкое постукивание в окно спальни. Она вскинула глаза и сразу же встретилась со взглядом Ноа. Не желая зажигать свет, она открыла окно и помогла ему влезть внутрь.
– Что ты здесь делаешь? – воскликнула она, испытывая радостное возбуждение, несмотря на то, что по его милости весь день чувствовала себя забытой. – Ты же должен был приехать только завтра вечером?
Он стянул с себя пальто, отбросил его в сторону и заключил Пейдж в объятия. Потом он прижался лицом к ее волосам и прошептал ей в ушко:
– Хочу тебя покрепче обнять, – что он, впрочем, тут же и сделал, крепко-накрепко прижав Пейдж к себе. В почти полной темноте он внимательно всматривался в ее лицо, словно выискивая в нем изменения, которые могли появиться за те несколько дней, пока они не виделись. – Ну, как ты провела праздники дня Благодарения?
Пейдж пришлось сосредоточиться, чтобы направить ход мыслей на события, которые, казалось, происходили давным-давно. Еще ни один мужчина ради нее не прерывал отпуска, равно как ни один из них не проникал в ее спальню через окно. Ни у одного мужчины до Ноа так не дрожали руки, когда он обнимал ее, и никто столь пристально не изучал ее лицо, пронизывая взглядом ночную тьму. И ни от одного мужчины она не получала ощущения такой полноты жизни, как от присутствия Ноа.
– Все было неплохо, – удалось ей выдавить из себя, хотя ее мысли теперь сосредоточены преимущественно на нем. – А у тебя?
– Очень хорошо. Но только в течение дня. А потом я стал ощущать беспокойство. – Он поцеловал ее, потом улыбнулся чуточку смущенно и поцеловал снова. На этот раз в его улыбке застыл невысказанный вопрос.
Пейдж ответила на его немой вопрос тем, что начала стягивать с него свитер. После свитера она расстегнула его рубашку и поцеловала грудь. Когда Пейдж уже сгорала от нетерпения, она обнаружила, что брюки у Ноа расстегнуты. Пейдж просунула руку внутрь, стараясь добраться до его тела, одновременно пытаясь нащупать в темноте его губы своими губами.
– Мне было плохо без тебя, – прошептала она и, почувствовав его упругую плоть в своей руке, поняла, что ему тоже было без нее плохо и он соскучился. Он оторвался от нее только на мгновение, чтобы сбросить с себя остатки одежды и освободить Пейдж от ночной рубашки, после чего увлек ее за собой в постель.
Он молчал, да ему и незачем было говорить что-либо. Его рот оказался многозначительнее любых слов, а руки и тело только подтверждали все сказанное перед этим, а когда он положил ее на себя и она приняла внутрь своего тела его напряженную мужественность, то без всяких слов ощутила полную и окончательную определенность своей судьбы.