Грачев потянулся за чайником, но тут на кухню заглянула жена, Ирина.
— Сережа, ты знаешь, который час? А не забыл, что почти третьи сутки без сна, только урывками? Хочешь изловить всех преступников? Оставь хоть парочку для Олега Карловича.
— Иду, иду, Ириша. Еще чуть-чуть помозгую.
— Нет, — твердо сказала она. — Немедленно. А то я уже начинаю опасаться за твое здоровье. Это ты у себя на Лубянке командуй, а дома я начальник. И потом, знаешь что сказал Николай Васильевич Гоголь в письме к одному своему приятелю?
Она была филологом и преподавала в столичном университете отечественную литературу.
— Ну, что? Какой-нибудь гениальный афоризм.
— В России человека человеком не переделаешь, и если к каждому жулику приставить хотя бы по одному жандарму, то в итоге получишь просто двух жуликов. Так что ложись спать. А преступники от тебя никуда не денутся. Подождут, когда выспишься.
По дороге на лубянку и в служебном кабинете
Наступило утро 13 февраля. По дороге на работу в служебном автомобиле Грачев на заднем сиденье продолжал обдумывать и мысленно просчитывать все варианты предстоящей беседы с Житниковым. Анализировал две предыдущие «Объяснительные записки». Пытался понять его поступки, логику действий, их мотивацию. Сравнивал с поведением других подобных подследственных, которые прошли через его кабинет и здесь, и особенно в Воронеже, где он начинал свою работу контрразведчика, и которые были разоблачены лично им.
Вспомнился к месту один забавный эпизод из его воронежской практики, почти двадцать два года назад, когда он был еще лейтенантом. Тогда приходилось выполнять черновую работу топтуна в «наружке», ходить за подозреваемыми лицами. Обычно под наблюдение попадали те, на которых поступала оперативная информация из Центра. Чаще всего это были дипломаты или иностранные туристы. Дипломатов-шпионов под прикрытием знали наперечет. О туристах сведения тоже собирались заранее. Мышь не проскочит.
«Дипломаты» тоже знали или догадывались, что за ними «ходят», но все равно пытались собрать обычные для разведчика сведения. Какой завод что выпускает, где находятся военные аэродромы, сколько на них самолетов и прочее. Такая вот получалась игра в кошки-мышки. И вот тут-то все ложилось на плечи, а точнее, на ноги оперативников из «наружки».
Маршруты передвижения этих якобы дипломатов и военных атташе также были хорошо известны воронежским контрразведчикам, поскольку они были заранее согласованы с Министерством иностранных дел. Ведь иностранцы должны были получить разрешение на посещение Воронежа там, в МИДе.
Чекистам-контрразведчикам оставалось только четко отслеживать и проверять каждую мелочь: куда заходил, с кем встречался, у кого что спросил, с кем разговаривал. Все это делалось скрытно, не привлекая внимания. Наблюдали оперативники за «дипломатами» с чердаков, крыш, умудрялись для слежения использовать даже колокольню собора, тем более что тогда она еще стояла в строительных лесах. Удобно прятаться.
«Наружку» всегда было очень жалко. Особенно если кто-нибудь из гостей вдруг решит по окраинам Воронежа пешком прогуляться. Вот и шли за ним десятки километров. В выносливости не уступали. Осложнялось все тем, что иностранные разведчики могли не только собирать военную оборонную информацию, но и встречаться со своими агентами. Если они, конечно, были. Вот эту связь и нужно было установить.
— Коля, ты знаешь, почему не рекомендуется мочиться в телефонной будке? — спросил вдруг Грачев у водителя.
— Нет, Сергей Витальевич, а почему? — не оборачиваясь, ответил шофер, сержант органов госбезопасности.
— А впрочем, ты ведь и не знаешь, что были когда-то в городах телефонные будки, да еще не часто ее найдешь, если срочно надо позвонить. А вот почему. В Воронеже, где я начинал службу, приходилось частенько ходить за иностранными гостями. Встретится так кто-нибудь из них с кем-нибудь из местных, и начинают воронежские чекисты проверку: может, это хороший человек, заслуженный рационализатор, ударник коммунистического труда, а может, шпион. Под особую проверку попадали те, кто в свое время был за границей, и их там могли завербовать.
— А как разобраться, кто есть кто?
— Только проверкой, разработкой фигуранта. Были и ошибки. Причем забавные. Например, зайдет дипломат в телефонную будку позвонить, выйдет, пойдет дальше. А тут будку следом тотчас же посетит другой человек, наш, русский. Тоже позвонить, или, того хуже, помочиться, Ну, невтерпеж бедолаге стало, уличных биотуалетов ведь тогда не было. И мне дают задание: разрабатывать этого страдальца энурезом, вдруг он вражеский агент? А что, если «гость» оставил в будке какое-то сообщение, знак? И крутишь так его в течение месяца, проверяешь. Пустой номер, как обычно.
Николай обернулся, засмеялся.
— Ты за дорогой следи, асфальт скользкий. А находили мы чаще всего так называемых инициативников, которые сами пытались выйти на иностранных разведчиков. Вот был такой трагикомический случай. Однажды в поле зрения наших воронежских контрразведчиков попал один профессор из Москвы, доктор технических наук. В Воронеже у него были какие-то дела на одном из военных заводов. Вот и наведывался сюда регулярно. Узнав, что в город в очередной раз приехала иностранная делегация, профессор изучил все маршруты этих «дипломатов» и однажды по пути их следования положил в телефонную будку записку с предложением своих услуг.
— Доктор технических наук, а полный идиот! — бросил реплику шофер, на этот раз не оборачиваясь.
— В точку попал. Прямо так и написал: «Я такой-то — такой-то, изъявляю желание сотрудничать за вознаграждение. Владею важными оборонными секретами». Мало того, что это было бесполезно. Западные разведчики на такое редко клевали, ведь эту записку могли подложить и мы, чекисты. Что, кстати, частенько и делали. Но ведь записка сразу же попала ко мне в руки, потому что я шел за дипломатами и профессором по пятам.
— А что же было дальше?
— В Москве доктора наук задержали, судили и приговорили к длительному сроку тюремного заключения. А в сталинские времена могли бы и расстрелять. Слишком серьезную и важную информацию он собирался продать. Так по собственной глупости и подлости подрубил лет на восемь свою жизнь.
— Уж лучше бы он просто помочился в телефонной будке, — сделал вывод умный Николай.
Грачев приехал на Лубянку, вновь обратившись мыслями к Житникову. Тут, думал он, нечто иное. Житников, уже являясь иностранным агентом, явился добровольно. Такого в его практике еще не было. Можно ли ему доверять? Стоит ли привлечь позже к особым заданиям и к индивидуальной работе на госбезопасность? Иными словами, может ли он стать добросовестным источником? И насколько глубоко уже связан с британской МИ-6? Все это предстояло выяснить в ближайшие дни.
В запасе максимум дней десять. Больше скрывать от окружения Житникова его исчезновение нельзя. Ну, уединенная рыбалка в глухой деревушке в окрестностях Конаково, под контролем оперативников, разумеется, это хорошо. Этот номер пройдет. А потом? А потом надо его или отпускать, заручившись согласием работать в ФСБ, или арестовывать по полной, в связи со статьей об измене родине. Ну, конечно со смягчающими обстоятельствами, учитывая его явку с повинной.
В деле Житникова его сейчас особенно интересовала личность Падлова. На то были свои причины. В отношении него уже давно шла разработка, теперь оба дела можно было объединить в одно.
Подлое К.С. действительно служил в конце 80-х и в начале 90-х годов в КГБ. Занимался диссидентами и инакомыслящими в Пятом идеологическом управлении у Бобкова. Курировал тех, которые сейчас пришли к власти. После ГКЧП быстро сориентировался, переобулся в воздухе и переметнулся к демократам. Но те не особенно-то были рады видеть его в своих рядах. Помнили, с каким азартом он гнобил их при Советской власти. Не простили. Да и знал слишком много про их стукачество друг на друга и доносы в КГБ. Ему же. Все они были его агентами.
Лучшим выходом для всех них было бы то, если бы Падлов «случайно» помер. Хоть бы ему кирпич на голову упал. И стали мозговать, как бы нечто в подобном роде осуществилось.
Но Надлов умирать не собирался. Самое время жить, считал он. Открываются такие возможности! В первую очередь, для обогащения. Гигантские перспективы. Если раньше ему с диссидентов капало по зернышку, то сейчас можно ковшами черпать из любого зернохранилища. Надо только уметь, постараться. И, поскольку обратно ему ходу не было, а коллеги с ним уже с облегчением распростились (Падлов всех достал своими интригами и мелкими пакостями), то патентованный негодяй занялся частным бизнесом, используя свои бывшие связи и возможности. А также профессиональные навыки.
Сошелся он ни много ни мало с преступными криминальными группировками. Вместе с ними стал отживать у состоятельных москвичей квартиры и перепродавать их втридорога иностранцам-инвесторам. Эти хлынули в Россию мутным потоком. Кто новую поляну окучивать, кто за бесхозным антиквариатом и произведениями искусства, кто за секретными сведениями о военной промышленности. Шпионы то есть. Падлов ничем и никогда не брезговал.
А хозяева квартир бесследно исчезали. Но перед тем у подотчетного Падлову нотариуса составлялись и подписывались договоры и квартиры оформлялись на новых владельцев. Чаще всего на самого Падлова или преступных авторитетов. Бывших хозяев вывозили в подмосковный лес и закапывали. Особо строптивых, которые не хотели подписывать документы, даже живьем.
Но и тут что-то не заладилось. Отарик, Михась и другие доны Карлеоне посчитали, что Падлов становится пятым колесом в телеге, «мавр сделал свое дело, мавр должен уходить». Слишком много просит и мало делает. Шуму много, а шерсти клок. И ведь действительно, в своем азарте и желании добиться всего и сразу Падлов даже перещеголял своих номинальных хозяев, лидеров ОПГ, у которых и так руки были по локоть в крови. А с его предложениями и методами были бы по самые плечи. И приговорили его к смерти.